Я боюсь

Part 8

Уставший, полный печали взгляд заставил Намджуна остановиться на полпути к открытой двери, ручку которой держал бледный и, будто только что проснувшийся, Сокджин. Растрепанные волосы придавали неряшливый и заспавшийся вид, а еще до умиления непоседливый, о чем Намджуну пришла мысль в первую очередь, однако стеклянные глаза обдавали пронизывающим холодом тело Намджуна, отчего он поежился, инстинктивно сделав на шаг назад. Стало до жути некомфортно и почему-то стыдно за себя. Вина о непредвиденных обстоятельствах заставляла Намджуна скрывать взгляд и, плотно поджав губы, просто стоять не шевелясь. Он знал и видел, что усталость и сонность Сокджина за пару месяцев до его дебюта была отчетливо видимой, но он не пытался что-либо предпринять, чтобы предотвратить уже случившееся. Печальное, ломающее дух и волю. Уверенность и желание. Рождающее смятение, страх, злость на самого себя, полное уныние и желание исчезнуть из мира мечты, которая была так близко, что Сокджин чувствовал тепло её дыхания на своей щеке, трепет крыльев и звон золотой клетки почти сбывшихся мечтаний
.
Намджун неуверенно поднял голову, встречаясь со смущенным парнем.

— Можно войти? — мужчина обвел взглядом темный коридор квартиры Сокджина.

Ответом на его вопрос послужила тишина и легкий шелест ткани пижамы, что скрылась за поворотом того же коридора. Раскрытая дверь дала знак, и Намджун вошел, тихо её прикрыв и, в итоге, оказавшись во тьме безоконного помещения. Едва различимый свет пытался просочиться сквозь щели из комнаты Сокджина, принося хоть какую-то толику радости, но Намджун не видел её в этом, только больше поддаваясь волнению от предстоящего разговора с Сокджином.

Медленно пробираясь к заветной темной двери, Намджун с каждым шагом терял былую уверенность и чувство речи. Все слова в его голове запутались, как вязальные нитки: потянешь одну — и клубок мыслей запутается еще сильнее, принося тупую боль в висках. Медленно открыв дверь, Намджун увидел своего ученика, чье напряженное тело сидело на небольшой кровати и отчаянно сжимало голубое покрывало. Бледное и уставшее лицо вызывало только чувства жалости и большого стыда за то, что не принял никакого решения вовремя, что неосознанно пустил все на самотек, не убедившись в уверенности Сокджина в своих силах. Намджун позабыл, что есть такой страх и как долго он может не уходить, особенно, когда он стал твоим вторым "я", пытаясь забрать все, что у тебя есть: друзей, знакомых, желания и мысли, тело и душу. Все, за что ты держишься и боишься потерять, отчего почему-то становишься слабее.

Нужные слова так и не приходили в голову Намджуна. Одна пустота, что окружало единственное желание в сердце. Обнять. Так сильно и отчаянно, до хруста тонких костей, до появляющихся от невысказанных слов слез, вины, боязни потерять ставшего таким дорогим человека, которого ты хочешь видеть чаще, чем свое собственное отражение в зеркале, чем яркое горящее солнце, голубое в дневном свете небо. Намджун поддался своей воле, обвив руками хрупкое тело Сокджина, положив дрожащий подбородок на широкие плечи. Невесомо коснувшись носом шеи, он вздохнул едва уловимый запах знакомого геля для душа, что открыл дверцы воспоминаний перед глазами, которые грели душу и заставляли улыбаться и видеть перед собой смущенного, с яркими карими глазами и покрасневшими ушами молодого человека, скромно улыбающегося и нервно дергающего аккуратным носом, отчего хотелось глупо смеяться. Однако воспоминания разбиваются о жестокую реальность, наполненную поедающей мысли тишиной, прерывающейся судорожными вздохами Сокджина, что вцепился в рубашку Намджуна в поисках защиты и заботы, которых он, казалось, не ощущал довольно долго, чтобы покрыться мурашками и почувствовать исходящее от тела знакомое тепло...

Сокджин прижался к нему, боясь еще одной потери. Зажмуренные глаза не хотели видеть темноту квартиры, возвращаться в настоящее, страшное, мрачное, одинокое и медленно убивающее. Хотелось только чувствовать гладкость кожи Намджуна, его успокаивающий и знакомый запах, слышать его низкий и приятный голос, заставляющий Сокджина забыться в нем, одаривая вниманием только тембр и слова, легким ветром срывающиеся с пухлых губ. Страшно потерять все чувства, которые пробудил в нем Намджун. Он стал свежим глотком воздуха, надежной опорой, близким и родным настолько, что хотелось видеть его всегда рядом с собой, в надежде защиты и добрых, воодушевляющих слов, чтобы справиться со всеми трудностями и преградами.

Сокджин знал, что он слаб, будучи один. Тишина вокруг него и непреодолимая ужасающая стена из общества во главе с родителями заставляла задыхаться, покрываться потом и умолять дать ему вдохнуть такой нужный воздух, возможность двигаться, идти вперед. Но серые стены продолжали сжиматься вокруг него, поглощая волю, надежды и желания, раздавив их. Сокджин сдался, поддавшись ей и став ведомым родителями по леденящей израненную душу дорожке, судьба и предназначение которой являлась не его, что оставляло следы бессонных ночей, дурных снов и вечного страха перед людьми и своими желаниями. Возможно, так и продолжилось бы, и Сокджин завял бы, как сорванный цветок, брошенный на асфальт под палящее и сжигающее своими лучами солнце, но неожиданно появившиеся друзья и, ставший самым близким, Намджун, спасли его от неминуемой гибели в собственных ненавистных чувствах, заменив пугающую темноту прекрасным пейзажем. Теплота, радуга цветов и светлые чувства, а еще неистовое желание окунуться в музыку навсегда, забывшись в ней и наслаждаясь тем, чем хотел заниматься всю свою жизнь.

Сокджин не был готов потерять это и одновременно приобрести, что отразилось его потерей голоса, а вместе с ней и былого запала, что угольками догорал в быстро бьющемся сердце. Синяя птица, устав от вечных метаний хозяина, устроилась на пыльном подоконнике, глазами-бусинками наблюдая за парой, которая светилась только ей видимым золотым светом от двух мерцающих и таких похожих душ, что нашли «недостающее звено» и теперь не могли отпустить один другого, нуждаясь друг в друге. Птица отчаянно надеялась оказаться, наконец, в руках Сокджина, что закрылся в своей старой, ржавой клетке.

Однако ключ был не у него...

Мягко отстранившись от Сокджина, который никак не мог отпустить смятую в его руках рубашку учителя, Намджун посмотрел в едва мерцающие глаза Сокджина, медленно растянув губы в нежной улыбке, которую он позволял видеть только своему ученику. Сам Сокджин, невольно залюбовавшись, смотрел неуверенно в ответ, чувствуя, как Намджун взял его руки в свои, несильно сжимая. Уши постепенно начали краснеть, отчего Сокджин попытался скрыть их за немного отросшими волосами, однако это не скрылось от Намджуна; в его глазах промелькнули искры смеха, а еще искренняя радость, потому что он узнал прежнего Сокджина. Мягкого, нежного и скромного парня, который, возмужав, станет прекрасным мужчиной, добрым, учтивым и до конца жизни стремящимся к познанию себя и своих талантов, огромными реками льющимися из его души и тела.

— Сокджин, — большим пальцем левой руки он провел по нежной коже внешней стороны ладони Сокджина, — прости меня за то, что я неосознанно оставил тебя одного и ничего не пытался сделать, видя, как ты волновался насчет своего дебюта. Я подумал, что ты уже был готов идти один, но просчитался. Очень крупно.

Сокджин ошарашенными глазами смотрел на потускневшую улыбку учителя и понимал, что нет вины Намджуна в том, что произошло и сейчас происходит с ним. Он мог это предотвратить сам, однако поглощающие мысли об ужасно проделанной работе не давали спокойно спать, и Сокджин не делал никаких попыток, чтобы избавиться от навязчивых слов в его голове и не зацикливаться только на своих неудачах и упреках со стороны учителей. Он понял это только сейчас, когда голос Намджуна будто разбудил его от этого полного тревожностей беспокойного и ужасно холодного сна, заставив осознать свою ментальную безучастность и подчинение собственным страхам, которым он сам позволил пробраться в пылающий надеждой костер и чуть, было, не потушить его окончательно. Слова о бесконечной поддержке Намджуна глубоко тронули Сокджина, вернувшегося в реальность, и заставили сжать пальцы учителя.

— Нет, — проговорил он хрипло с непривычки, помотав головой.
Намджун вздрогнул от едва знакомого голоса, который он не надеялся услышать.

— Это я виноват. Я вечно боялся и поэтому каждый раз проигрывал, зациклившись на всех провалах, даже не пытаясь поразмыслить над ними с другой стороны, — вздохнул Сокджин, глядя на сцепленные ладони.

Смотреть в глаза Намджуна теперь было стыдно, отчего его щеки горели, а голос заметно дрожал. Не выдержав подавленности Сокджина, Намджун приблизился к нему, притягивая его к себе и гладя по спине, в надежде успокоить и защитить чуть не начавшего плакать парня. Слезы его были невыносимы, потому что видеть едва не сломленную окончательно душу было намного больнее, чем самые глубокие физические раны.

— А еще, — проговорил Сокджин, заикаясь от нарастающих всхлипов, — больше всего я боялся разочаровать и затем потерять тебя...

Парень резко замолчал, как и стихли все звуки в комнате. Глаза Намджуна пытались зацепиться за что-нибудь, однако неожиданное признание Сокджина настолько поразило его и отдавалось эхом в ушах, отчего он перестал видеть что-либо перед собой. Осталось всего лишь ощущение едва подрагивающих широких плеч и четкое быстрое сердцебиение, только Намджун не мог понять, чье оно: Сокджина или его собственное. А еще теплые, немного влажные от волнения руки на спине, покрытой хлопковой рубашкой.

Хриплый вздох, а затем тихое покашливание привело Намджуна в себя, однако ни слова, ни желание отпустить Сокджина из своих рук не посещали его голову. Зрение вернулось так же быстро, как и пропало, и теперь Намджун видел стену, украшенную фотографиями, на которых были изображены друзья Сокджина и лишь на одной из них — он сам в окружении двух его вечных спутников в университете. Возможно, Намджун хотел видеть здесь и свою фотографию вместе с Сокджином. Когда-нибудь...

— Сокджин, помнишь, как мы говорили с тобой? — начал он, положив подбородок на его плечо. — Если ты сделаешь тысячи ошибок, тысячи падений...

—... то это есть опыт. А если ты не сделаешь ничего, то это считай провалом, — закончил за него Сокджин, шмыгнув носом.

— Раз ты не забыл мои слова, то почему мы все еще сидим здесь? — улыбнувшись, проговорил Намджун, отстраняясь от Сокджина и видя, как медленно загораются его глаза привычным блеском, а вся комната будто преображается, становясь на несколько тонов светлее. Или это Сокджин начал сиять так ярко, как солнце на безоблачном небе в знойный день.

Синяя птица, окинув взглядом свои крылья, встрепенулась, чувствуя легкость в золотистых перьях, и смотрела на такого же цвета клетку, невидимо сияющую в руках не хозяина, а Намджуна, что с надеждой в глазах ожидал ответа Сокджина, который почему-то все еще боролся с сомнениями в своей голове. Растерянные глаза метались по комнате в поисках ответа, которого боялись и Намджун, и Сокджин одновременно.

— Я...


Золотая дверца клетки захлопнулась...