I found...

26. Сто двадцатая заметка;

Время действия: Дазай вернулся в Порт после арки Гильдии (без шашней Достоевского).
ER (Чуя/Дазай), R|стимуляция руками, dark!Дазай, (не)много маниакальности, крови и тьмы.
Писалось под: Ruelle - "Deep End".

На нулевом этаже штаба Порта повис густой застоявшийся запах крови. Пару раз поглубже вдохнув спёртый воздух, чтобы привыкнуть, Чуя неторопливо направляется прочь от лестницы, заворачивая в арочный коридор, ведущий к камерам и допросным, в которых в прошлом пытали особо несговорчивых, с которыми невозможно было закончить простыми угрозами и парочкой крепких ударов. Впрочем, пытки не прекращаются и в настоящем. Сначала этим занимался Акутагава, а в отдельных случаях и сам Чуя, если информация, которую необходимо было выбить, являлась конфиденциальной, а теперь вот вернулся полновластный хозяин этого подземелья, пропитанного кровью и пропахшего металлом и кислым запахом боли и страха, режущим обоняние запахом агонии. Толкнув дверь дальней допросной, Чуя бесшумной тенью скользит внутрь и замирает возле стены, прислонившись к ней спиной. Судя по ржавому ведру, валяющемуся на боку возле сточной решётки, скоро среди коридоров нулевого этажа начнёт блуждать ещё одна неприкаянная душа, павшая от руки тёмного гения и кровавого палача Портовой мафии. Пять лет прошло, Дазаю уже двадцать три года, но он нисколько не изменился со своих семнадцати, в которых заимел особую любовь к внутреннему - буквально - миру человека. Чуя, если быть честным, не думал, что они с напарником ещё когда-нибудь увидятся. Тот исчез по-английски сразу после смерти Оды, став предателем, а Порт не прощает перебежчиков, какими бы ценными они ни были. Но вот последние последствия вторжения на территорию Японии Гильдии устранены, а Дазай стоит возле прикованного к пыточному креслу пленника, и по его пальцам стекает на пол чужая кровь. Скрестив руки на груди, Чуя безразличным взглядом скользит по куску мяса, что когда-то был человеком. В плечах и коленях того ещё заметна конвульсивная дрожь жизни. Рыжеволосый мафиози не знает, испытывать ему жалость или заранее раздражаться. В прошлом у Дазая была идиотская привычка превращать крыс, сливающих информацию на сторону, в свои игрушки, а после выпускать их полуживыми на территорию тех, кому была слита информация, ради устрашения и демонстрации, что ждёт тех, кто пойдёт против Порта. Чуя ещё тогда устал отмывать багажник своей машины. Служебными Дазай не пользовался как назло и вряд ли изменит своим привычкам в настоящем. Скользнув взглядом на напарника, Чуя непроизвольно облизывается и довольно щурится. На лице Дазая отсутствуют всякие эмоции, но во всём его теле читается расслабленность. Плечи слегка опущены. Руки двигаются плавно, легко, почти изящно. Кружа голодной акулой вокруг своей жертвы, Дазай ступает не на пятку, а на носок, будто танцует одному ему известный танец. И ни залитые кровью руки, ни измаранный серый жилет, ни алые запёкшиеся брызги на лице не портят картину. Совсем напротив. Чуя смотрит на Дазая и любуется им. Любуется, как любовался в далёкие семнадцать, когда напарник мог целый час копаться во вскрытой грудной клетке очередного несчастного. Правда, тогда изрядно мешали идиотские бинты на симпатичном лице. Зато сейчас их нет, и это двойное удовольствие. «Или тройное?» - мелькает в голове, когда Дазай откладывает хирургическую иглу вместе со скальпелем и разворачивается к Чуе, впиваясь в него пристальным тёмным взглядом. От этого взгляда мурашки по спине бегут, и радар на опасность подаёт признаки жизни, но Чуя не двигается с места. Ему не страшно, лишь волнительно, потому что Дазай каждый раз после очередного пыточного раунда напоминает ласкового кота, налакавшегося валерьянки. И, судя по всему, время ничего не изменило, ведь только что напарник стоял в нескольких метрах от Чуи, сканируя его рентгеновским взглядом, а вот уже вжимается ладонями по обе стороны от головы мафиози. Пальцы оставляют багровые отпечатки на сером бетоне. В нос бьёт сладковатый запах металла и парфюма Дазая, пряного и густого, тяжёлого. А может, так пахнет возбуждение напарника, что трётся лбом о плечо рыжеволосого мафиози, неудобно прогнувшись в спине, и вжимается в Чую всем телом. Притирается бёдрами. Выдыхает жарко за ухом. - Сначала покажи запястья, - бросает Чуя, даже не думая двигаться с места и игнорируя тот факт, как сладко начинает тянуть внизу живота, когда Дазай откровенно трётся об его бедро натянувшей ширинку брюк эрекцией. Не отстраняясь, вжимаясь губами в кожу на границе с чокером, Дазай трясущимися пальцами подтягивает повыше закатанные рукава рубашки и начинает разматывать заляпанные кровью бинты. Под ними множество белых полосок-шрамов: поперечных и продольных, едва заметных и толстых, бугристых. Чуя пальцами оглаживает каждый под несдержанный шумный выдох и, не заметив ни одного свежего пореза, награждает Дазая пальцами в его кудрях и мимолётным поцелуем в линию челюсти. Только напарнику мало. Увидев в этом зелёный свет, он обнимает Чую за шею и почти вгрызается в его губы со стоном, с каким путник в пустыне мог бы приникнуть к родниковой воде оазиса. Скользнув ладонью по широкой спине, собрав пальцами прошившую чужое тело дрожь, Чуя соскальзывает пальцами на ремень брюк парня и расстёгивает его вместе с ширинкой. Подставляет послушно свои губы под кусачие поцелуи и царапает ногтями кожу на затылке Дазая, отчего тот то и дело коротко постанывает в поцелуи и несдержанно толкается, притирается бёдрами, желая получить ещё больше. - Ну же, Чуя, - шепчет хрипло и смотрит в глаза, гипнотизируя растёкшимися зрачками. - Мне нужно... Накахара и сам видит это. В болезненно-бледной коже. В мешках под глазами и тёмных тенях недосыпа. В складках у губ и самих губах, искусанных своим хозяином в кровь. У Дазая ломка по крови, пыткам и холодящим пальцы скальпелям. Ломка по крикам и воплям, сорванным голосовым связкам и выломанным в конвульсиях агонии запястьям. Если внутри тебя живёт кровожадный монстр, привыкший регулярно получать свою порцию свежего мяса, сложно контролировать его, когда приходит голод. А голодал Дазай долго. Целых четыре с лишним года. Чуя помнит, как тяжело напарнику приходилось в прошлом, если царило затишье. Дазай начинал таскать в карманах брюк и плаща складные ножи и лезвия, и стоило только рыжеволосому мафиози отвернуться, позабыть о напарнике хоть на минуту, как запястья того обагрялись кровью. Гипнотизируя истерзанную лезвием изрезанную кожу, собирая кончиком языка потёки крови, Дазай с шалыми глазами и дикой улыбкой безумца довольно мурчал себе под нос, пытаясь подкормить своё внутреннее зверьё соевым мясом. Безнадёжно, разумеется, из-за чего шрамов становилось всё больше, а нервных клеток у Чуи - всё меньше. Это одна из причин, почему Накахара не думал, что они с Дазаем снова встретятся. Слишком велика была вероятность, что напарник-таки убьётся в очередной бесполезной попытке утолить свой «голод». К тому же, как понял Чуя спустя время, Ода перед своей смертью - и как только протянул столько с такой серьёзной раной? - успел вбить в голову Дазая мысль о том, что монстра внутри мафиози нужно не кормить и не морить голодом, а убить. Только не подумал этот блаженный о том, что монстр внутри Дазая и есть сам Дазай: его самая большая и тёмная часть. Убьёшь его, убьёшь и носителя. Хотя Дазай пытался и попытки его почти увенчались успехом. Вероятно, не будь так, прямо сейчас Чуя не находился бы на нулевом этаже Порта, а Дазай, тело которого за прошедшие годы покрылось многочисленными шрамами, не льнул бы к нему, не целовал голодно и не рычал едва слышно, стоило только просунуть ладонь под резинку нижнего белья и обхватить пальцами его член. - Ну же, Чуя, - шепчет Дазай в самое ухо. Жалобно. Требовательно. Умоляюще. Срываясь на хриплый рык. - Пожалуйста... Голод не смог убить монстра в груди напарника. Причинённая самому себе боль, отпечатавшаяся следами на коже, не запугала тварь и не усмирила. Поэтому они оба там, где есть, и Чуя клеймит следами своих зубов подставленное горло выше перевязи бинтов, скрывающих следы от петли. Поэтому под едва слышные булькающие звуки, издаваемые живым трупом, прикованным к креслу за спиной напарника, и едва слышное пошлое хлюпанье натёкшей с члена Дазая смазки ласкает его, как ласкал не раз в прошлом. С той только разницей, что тогда Дазай не был таким требовательным и нуждающимся, принимал происходящее за ещё одно развлечение. В настоящем он увивался вокруг Чуи две недели, желая вновь ощутить смесь адреналина, похоти и зашкаливающего обилия эндорфинов в крови. Желая почувствовать его, Чуи, запах, вкус и тепло, по которому его монстр тоже успел соскучиться. - Я соглашусь снова быть с тобой только в одном случае, - припечатал Накахара, когда его в очередной раз поймали и затащили в первый попавшийся тёмный угол, начав нашёптывать лестные слова и заверения в вечной любви, несмотря ни на что. - Ты больше не притронешься к лезвиям. Знаю, Мори-доно хочет, чтобы перед окончательным возвращением в Порт ты собрал побольше личной информации на членов ВДА, но меня это не волнует. Даже если до помутнения сознания будет прижимать. Делай что хочешь, хоть убивай прохожих в подворотнях, но не смей больше калечить себя. Моя «Порча» принадлежит тебе, Дазай. Твоё тело принадлежит мне. Судя по тому, как чисты покрытые старыми шрамами запястья Дазая, он принял правила игры. Не в его стиле обманывать, когда «Двойной Чёрный» заключает между собой сделки, да и чужая жадность и жажда весьма красноречивы. Даже нет нужды стаскивать с напарника брюки, чтобы размотать бинты на его бёдрах и проверить чувствительную внутреннюю сторону. Нет, всё тело Дазая кричит о том, что он не касался себя и мучился всё это время от предвкушения и сладкой ломки. Дазай всегда был таким. Если он что-то хочет, он берёт это, и контролировать свои желания тёмному гению всегда было очень трудно. Впрочем, и причин тому обычно не было. - Но на этот раз ты справился, - в продолжение своих мыслей шепчет Чуя в чужое ухо и кусает за мочку, большим пальцем оглаживая головку и ощущая вскоре, как пальцы заливает сперма. - Хороший мальчик. Дазай только фыркает в ответ и целует в последний раз, а после начинает сползать вниз. Присев перед ним на корточки, Чуя бросает беглый взгляд на свою заляпанную мутными потёками руку и подносит пальцы к чужим губам. То, как послушно Дазай слизывает собственное семя с его пальцев, не обращая никакого внимания на натирающий язык бархат перчатки, только пропитывая его обильнее своей слюной, в очередной раз подтверждает, что напарник подошёл к опасной грани. Такой шёлковый и послушный в его руках, в прошлом Дазай не упустил бы шанс отгрызть Чуе парочку пальцев за то, что назвал его своим пёсиком. В настоящем Дазай выглядит так, будто готов подставить горло под ошейник и добровольно опуститься на четвереньки, лишь бы получить ещё внимания и ласки. Это настолько же тешит эго Накахары, являющегося единственным человеком в мире, перед которым Дазай готов показать своё истинное лицо, насколько вызывает непринятие и отторжение. - Хорошо тебя поломало, - негромко замечает Чуя. - Но ничего. Я тебя починю. Не в первый раз, верно? Зарывшись чистыми пальцами в растрёпанные каштановые кудри, мафиози притягивает Дазая к себе и целует уже по-другому: ласково, почти нежно. Обвившиеся вокруг шеи всё ещё подрагивающие руки улыбнувшегося в его губы Дазая рождают в груди сладкое тепло.

|...|