В твоих письмах

VII /// несовершенство линий

Провал.

Медовые лучи солнца петляли вдоль худых маминых рук, ласково сжимающих руль. Мотор машины мурлыкал в такт любимой музыке. По обе стороны за стеклом раскинулись высокие волны зелени, колышимые горячим ветром. Вдыхая вязкую вонь мятного ароматизатора, я потянулся к магнитоле, чтобы прибавить «Arctic Monkeys», и краем глаза посмотрел на маму. Глаза ее, светло-карие, сияли, как два маленьких фонарика; на лице была улыбка, отчего явнее становились маленькие ямочки на румяных щеках с веселыми веснушками. Вдоль лица, поцелованного солнцем, вились волосы цвета пшена, наспех собранные в небрежный пучок. Каждый раз, глядя на нее, я ловил себя на мысли, что мы совершенно не похожи. Теплая, как июль и нежная, как легкий морской бриз ранним утром. А я...

От летней жары меня разморило, и я с приятной усталостью вжался обратно в теплое сидение. Я тер измазанные зеленью коленки и улыбался, думая о том, что в скором времени мы будем дома. Там нас встретит папа вместе с Арчи, и мама покажет, какие большие подсолнухи мы нашли. Потом мы поедим свежих семечек и посмотрим фильм. Все вместе, как в старые добрые. Не жизнь, а благодать.

Счастье.

- Люблю тебя, мам.

Мои слова утонули в визге сирены.

Лицо ее исказилось в приступе паники. Она вывернула руль.

Свист резины. Столкновение.

Чем-то полоснуло вдоль лба. Беспощадная агония разлилась по всему телу, сжигая внутренности. Легкие заполнил терпкий запах железа и горелого мяса. Я с трудом повернул голову и посмотрел на остатки. Остатки мамы. Тело обезглавлено. Сама голова была размозжена острой железной балкой, и внутренности черепной коробки вываливались на асфальт со смачным хлюпаньем. На секунду мне почудилось, что она усмехнулась. И это было последним, что я увидел, когда сознание от меня тогда ускользнуло окончательно.

Я беспомощен. Разбит. Потерян. Что наяву, что в очередном сдвиге по фазе - все одно.

Если я остался жив, значит, для чего-то все еще нужен. Так я себя утешал. Но я-то знаю, что это все пиздеж. Какой-нибудь бог смерти, если он есть, просто оттягивает момент моей кончины, чтобы поразвлечься с моим безвольным телом еще чуть-чуть. Чтобы я не забывал о собственной людской ничтожности, он оставил мне уродливую отметину поперек лба. Позорище.