В твоих письмах

V /// мальчики не плачут

Невидящим взглядом я смотрел на темнеющее пурпурное небо: сумерки неумолимо сгущались над городом. Я на секунду закрыл глаза, дав волю воображению, и вспомнил, что хотел писать стихи. Еще до того, как погиб Арчи и... и мама. Сейчас пишу письма. И, как оказалось, мальчику, над которым всегда смеялся. Ирония жизни.

Потоки холодного ветра, подобные ударам плетью, хлестали меня по спине, рукам, ногам... я со стыдом поежился, прижал к груди жалкое послание на мятой бумаге, к которому свелся весь мой мир на данный момент, и откинулся на спинку лавочки.

«Сейчас он уходит с дополнительных по биологии, - начал я про себя, - дорога от школы до подъезда занимает минут пятнадцать или двадцать... так что вроде уже он должен подходить».

Телефон разрывался от количества пропущенных звонков от отца. Я выключил звук, продолжая терпеливо всматриваться в пустоту темного двора.

- Да вон он! Ишь! Сидит-дожидается!

Меня как током ударило, только я за услышал голос матери Давида. Я сразу запихал клочок бумаги в карман. Злая усталость стала закипать внутри, когда за ее сыном я увидел знакомый силуэт отца. Черные густые брови его угрожающе сдвинулись к массивной переносице, делая черты грубыми и неприятными. А вот мраморное лицо Давида было как будто неживым. Стеклянные глаза рассматривали грязь под ногами, но в них вдруг загорелся неистовый огонь, стоило только заметить меня. Огоньки заиграли на ожившем лице. Я не мог понять, что значит выражение его лица.

Вдруг заволновался. Может, он узнал, что письма пишу я?

Эта дружная компания окружила меня, явно не собираясь отпускать. Я стоял перед ними как вкопанный.

- Вот, Александр Владимирович, - сказала мамаша Давида и всплеснула руками, - поджидает, окаянный... Сына моего избить хотел? А где ж твои дружки?..

- Я не...

- Тварюга, я же сказала, что управу найду на тебя и на подсосов твоих! Попляшешь у меня...

От дальнейшего словесного поноса меня спас отец. Положив руку на ее плечо, он подался вперед, чтобы взглянуть в мое уставшее лицо. Я состроил самую безразличную мину, на которую только был способен, даже шагнул им навстречу. Рыжая старуха еще больше позеленела от гнева и нервными движениями стала поправлять свой атласный шарфик, прикрывающий худющую пятнистую шею. С пристальным вниманием стоящий в сторонке Давид ловил малейшие изменения в моем лице. Я невольно сглотнул ком в горле.