О СМЕРТИ.

6. Доказательства бессмертия

"Жизнь кратковременна, искусство долговечно" - это изречение Гиппократа, один из первых образцов афористического жанра, обычно рассматривается как антитеза краткой жизни и долгого искусства. Но нет ли между ними и отношения "вывода", причинно-следственной связи? Именно потому, что жизнь коротка, она столь торопится создать нечто, что ее переживет - искусство в широком смысле слова. Если бы жизнь длилась бесконечно, она не нуждалась бы в искусстве. Но раз я смертен, то пусть нечто, сделанное мною, переживет меня. Жизнь кратковременна, вот почему искусство долговечно .

У человека нет ни одной потребности, для которой не было бы источника удовлетворения в окружающем мире. Само наличие какой-либо потребности говорит о возможности ее удовлетворения, хотя превращение этой возможности в действительность обычно не обходится без труда и борьбы. Человек испытывает жажду - и находит воду. Так же обстоит дело с голодом, вожделением, потребностью сна и т.д. Все, что желанно, то и возможно. Почему же должно быть иначе с желанием бессмертия? Ведь это сильнейшая из всех потребностей - не умереть. Откуда взялась бы эта потребность, если бы она ничему не соответствовала? Другое дело, что борьба за бессмертие может оказаться отчаянно-непосильной для данной личности - не всякий, испытывающий жажду в пустыне, имеет силы дойти до источника. Но если бы в природе не было воды, то не было бы и жажды...

Может быть, художественную (или другую творческую) профессию выбирают именно те, кто отмечен особым страхом смерти и хочет каждый день работать над ее преодолением, символически ее побеждать. Правда, к середине жизни многие испытывают разочарование и отказываются от искусства в пользу более верных, буквальных средств спасения (как Гоголь, Толстой).

Отчего мы получаем удовлетворение от культуры? Рисовать, писать, петь, играть, перевоплощаться - что в этом такого занимательного, почему этого просит душа? Культура есть черновой набросок бессмертия, его условная, символическая форма, подражание бессмертию - как жизнь христианина мыслится подражанием Христу (Фома Кемпийский). Иначе как объяснить, что мы хлопочем часами над какой-то поэтической строкой или живописным мазком? Да пропади оно пропадом, если все равно умрем!

То, что Фрейд открыл под маской либидо, есть одна из разновидностей инстинкта бессмертия. Потому и противопоставлены у него Эрос и Танатос ("По ту сторону принципа удовольствия"), что инстинкту смерти может равномощно противостоять только инстинкт бессмертия. Но это значит, что либидо - лишь разновидность более мощного, всеохватывающего инстинкта. Можно назвать его и Эросом, но тогда половой инстинкт - лишь одно из его проявлений.

Нужна сильная натяжка, чтобы объяснять тягу к культуре скрытым удовлетворением полового инстинкта в виде сублимации, т.е. вынужденной или добровольной отсрочки полового акта, в которую вписываются все сновидения, искусства, формы правления, религии и т.д. Собственно, в рамках данной теории культура и не приносит настоящего удовлетворения, а напротив, причиняет неудобство и страдание, поскольку подавляет, ограничивает, запрещает, отсрочивает удовлетворение полового инстинкта и в лучшем случае дает его иллюзорное удовлетворение, "сублимацию" (Фрейд, "Неудовлетворенность культурой"). Получается, что культура - это отброс либидо, свалка несостоявшихся, неутоленных влечений. Но мы-то знаем, что культура приносит истинное удовлетворение - не половому инстинкту, а инстинкту бессмертия, разновидностью которого является половой (увековечить себя в своем смертном подобии, в потомстве). То, что Мандельштам в своей воронежской ссылке, уже на краю гибели, назвал "тоской по мировой культуре", было тоской по бессмертию, выживанию в строчках или полотнах, коль скоро не дано выжить их создателю.

Культура есть величайший аргумент в пользу бессмертия, быть может, более убедительный, чем все пять метафизических доказательств бытия Бога. Города, башни, музеи, поэмы, романы, трактаты - это образы вечной жизни, хотя в них спасения (и то временного) удостоен еще не сам человек, а только его создания. Я бы сравнил удовлетворение от культуры с желанием Фомы вложить персты в раны Воскресшего, чтобы удостовериться, что плоть может пережить смерть - и что это та же самая, не поддельная плоть, все еще осязаемая, хотя и пронизанная уже каким-то сиянием и нетлением. Культура - это педагогика бессмертия для смертных существ.

Но если есть в человеке тоска по культуре, то есть и тоска внутри самой культуры, ее недостаточность для человека: не потому, что она подавляет его "эрос", а потому что недостаточно выполняет его волю к бессмертию и напоминает о смертности самого человека среди его более долговечных созданий. Культура усиливает нашу смертную тоску, являя в творениях их превосходство над творцами.

На эту тему "неудачи культуры" много писал Н. Бердяев, сетуя на чисто символический характер ее вневременных ценностей и призывая к эсхатологическому прыжку поверх барьеров культуры, "вверх тормашками" - в подлинную вечность. "В культуре есть вечная, мучительная неудовлетворенность.... Неудача и неудовлетворенность культуры связаны с тем, что культура во всем закрепляет плохую бесконечность, никогда не достигает вечности". [9] Но если культура - черновик бессмертия, то дальнейшая работа должна вести не к комканию черновика, а к его отбелке. Путь к бессмертию лежит не в обход культуры, а через ее усиление, через вечностное в ней.