Nyctophilia

9 - Похмелье и квиддич

      — Зачем вы зажгли эти чёртовы свечи?

      — Уже восемь часов утра, Драко.

      — Сегодня суббота.

      — Сегодня тренировка, — сказал Гойл, разжигая камин взмахом волшебной палочки. Драко застонал. Иногда он искренне скучал по тем дням, когда у него были прихвостни.

      — Я не пойду, — пробормотал он, сворачиваясь калачиком на мягком диване. Он так и не добрался до спальни, присел на диван в общей гостиной с наивным намерением переждать головокружение, но его мышцы были слишком напряжены, и сидение вскоре превратилось в лежание. Он проспал там остаток ночи, вся его одежда смялась от постоянных ёрзаний, а на языке до сих пор ощущался вкус спермы Гарри.

      — У нашего дорогого Драко похмелье, Грег, — хихикнул Блейз, изящно проскользнувший через всю холодную гостиную. Он поднял ноги Драко, положил их себе на колени, садясь на диван, и принялся завязывать галстук.

      — Отвали, Забини. Как ты узнал?

      — Неужели ты думаешь, что это так незаметно? В любом случае, Пайк сказал мне ещё в спальне.

      — А как Пайк узнал?

      — В смысле — «как он узнал»? Он был с тобой.

      Драко поднял руку, которой прикрывал глаза, и бросил на Блейза равнодушный взгляд.

      — Ни черта подобного.

      Гойл, сидевший в кресле ближе всех к разгоревшемуся пламени, нахмурился и поднял голову. Губы Блейза медленно расплылись в обвиняющей улыбке.

      — И с кем же ты тогда был, раз Пайку пришлось тебя прикрывать?

      — Знаешь, у меня есть и другие друзья, кроме вас, придурков.

      — Но это не так, Драко.

      — Закрой рот, Гойл.

      Он действительно был не в настроении для расспросов. Его голова трещала и взрывалась, сухая, как чернослив, но всё же переполненная и забитая смятыми салфетками и старой выпивкой; черепная коробка превратилась в пустыню — очень тесную, очень громкую (хотя там не было ни одного звука) и жаждущую темноты. Ему хотелось снова заснуть. Хотелось бессознательно просуществовать всю эту субботу и, может быть, воскресенье заодно. Он был совершенно уверен, что в понедельник уже сможет встать. А во вторник — думать.