Соглашение

40

Дженни

Мой телефон мяучит вскоре после полуночи, но я не сплю. Я даже еще не переоделась в пижаму. Едва я пришла после работы, как тут же схватила гитару и принялась за новую работу. После того как Марк из эгоизма и мстительности испортил мне жизнь, такие вещи, как сон, отдых и душевное равновесие, перестали для меня существовать. Следующий месяц я буду ходячим психом, если только не найду волшебный способ совместить учебу, работу, Чимина и пение, не получив при этом нервный срыв.
Я откладываю гитару и смотрю на экран. Это от  моего Чимина.

Он: Не могу заснуть. Ты спишь?
Я: Это зов тела?
Он: Нет. А ты хочешь, что бы был зов?
Я: Нет. Я репетирую. Я в полном стрессе.
Он: Тем более зов тела был бы на пользу.
Я: Держи свой зов в штанах. Почему не спишь?
Он: Все тело болит.
Мне сразу становится жалко его. Чимин позвонил вечером и сообщил, что счет в матче закончился ничьим и что он получил несколько ощутимых ударов. Чтобы облегчить боль, парень почти весь обложился льдом.
Мне лень набирать текст, поэтому я звоню, и он отвечает после первого гудка.
– Привет, – слышу я его хриплый голос.
– Привет. – Я откидываюсь на подушку. – Извини, что не могу приехать и расцеловать твои бо-бо, но я работаю над песней.
– Все в порядке. У меня только одна бо-бо, которую нужно поцеловать, а у тебя для этого не то настроение, да и твои мысли заняты другим. – Он делает паузу. – Между прочим, я имею в виду свой член.
Я сдерживаю смешок.
– Ага. Я поняла. Можно было не уточнять.
– Ты решила, какую песню возьмешь?
– Кажется, да. Ту, что я пела тебе в прошлом месяце, когда мы занимались. Помнишь?
– Помню. Очень грустная.
– Это хорошо, что грустная. Несет в себе сильный эмоциональный надрыв. – Я колеблюсь. – Забыла спросить – отец был на игре?
Пауза.
– Он ни одной не пропускает.
– Опять говорил о Дне благодарения?
– Нет, слава яйцам. Он даже не смотрит на меня, когда мы проигрываем, так что я не рассчитывал, что он будет разговорчив. – Голос Чимина полон горечи, я слышу, как он откашливается. – Включи громкую связь. Я хочу послушать, как ты поешь.
От радости мое сердце бьется учащенно, но я скрываю свое ликование за обыденным тоном:
– Хочешь, чтобы я спела тебе колыбельную? Ну, ты хватил.
Парень хмыкает.
– У меня все болит так, как будто меня переехал грузовик. Мне нужно отвлечься.
– Замечательно. – Я включаю громкую связь и беру гитару. – Не бойся отключиться, если станет скучно.
– Детка, я могу наблюдать за тобой, когда ты скучаешь, и мне не будет скучно.
Пак Чимин, мой личный льстец.
Я устраиваю гитару на колене и пою в полный голос. Моя дверь закрыта, и хотя стены здесь картонные, я не опасаюсь, что придет Лиса. Первым делом после того, как консультант сообщила мне печальную весть о распаде нашего дуэта, я выдала Лисе и предупредила ее о том, что до конкурса буду петь по ночам.
Как ни странно, я больше не злюсь, а испытываю облегчение. Марк превратил наше исполнение в какое-то вульгарное, джаз-хэндовое представление, которое я презираю, поэтому, несмотря на бешеное возмущение подставой, прекрасно понимаю, что без него мне будет гораздо лучше.
Я трижды исполняю песню, пока не начинаю хрипеть, потом останавливаюсь и хватаю с тумбочки бутылку с водой.
– Между прочим, я все еще здесь.
Вздрогнув от звука его голоса, я смеюсь – совсем забыла, что он еще на линии.
– Ну что, так и не убаюкала тебя, да? Даже не знаю, воспринимать мне это как похвалу или как оскорбление.
– Как похвалу. У меня от твоего голоса мурашки бегут по коже. Под него невозможно заснуть.
Я улыбаюсь, но знаю, что он меня не видит.
– Я никак не могу решить, что делать с последним куплетом. Заканчивать на высокой или на низкой но те? Ох, может, стоит где-то посерединке? Знаешь что, у меня идея.
Я отключаюсь и решаю этот вопрос, а ты ложишься спать. Спокойной ночи, дурашка.
– Ким, подожди, – говорит он, прежде чем я успеваю нажать на кнопку.
Я выключаю громкую связь и снова подношу телефон к уху.
– Что?
На том конце пауза, длиннее которой я не слышала.
– Чимин, ты здесь?
– Гм, да. Извини. Я здесь. – Он тяжело вздыхает. – Ты могла бы поехать со мной домой на День благодарения?
Я холодею.
– Ты серьезно?
Еще одна пауза, более длинная, чем предыдущая. Я почти уверена, что парень сейчас возьмет обратно свое приглашение. И вряд ли это сильно меня расстроит. Я уже имею некоторое представление об отце Чимина и сомневаюсь, что смогу высидеть весь праздничный ужин и не придушить его.
Что это за человек, который может бить своего сына? Своего двенадцатилетнего сына?
– Джен, я не могу ехать туда один. Ты поедешь со мной?
При этих словах его голос срывается, а у меня раскалывается сердце. Я судорожно вздыхаю и говорю:
– Конечно, поеду.