— А Маяковский ваш — белиберда. Как можно сочинять такие нескладушки, вот скажите? Таким поэтом и я могу быть:
Пиво мое иссякло
В бутылке
На дне не осталось ни капли
Я получил от отца
По затылку
И на весь дом Заплакал!
— Ну? Всё, я поэт? На какой странице учебника будет мой стих? Мне уже пора писать мемуары? — я, как дура, заливалась смехом.— Хотите, я упомяну вас в своей биографии?
— Твои стихи восхитительны, — от пива он, как и я, расслабился, позволяя себе включиться в шутку, — можешь так и указать: литературный дар во мне открыл Кирилл Владленович.
— Всё благодаря ему, исключительно!
Кажется, я впервые видела, как он смеялся. Ну как смеялся — скорее улыбался, непривычно широко, открыто, в кои-то веки не скованный стеснением и робостью. Кирилл слушал меня приоткрыв рот, будто мои рассказы о всякой ерунде были чем-то невероятным, как малый ребёнок радовался каждой тупой шутке, благо по этой части я была большим специалистом. Он был живым. Он позволил себе едва приоткрыть наглухо заколоченную дверь. Я чувствовала себя спокойно и легко, так, будто все происходящее — именно то, к чему я так стремилась. Он смеётся с каждой моей шутки, а я продолжаю сыпать всякими глупостями, только бы улыбка не сходила с уставшего лица. Без всех этих «Нааасть ты что дураа», «всмысле», «нипанил».
— Отвезти тебя домой? — он склонился надо мной, пока я развалилась на единственном диване. — Я немного выпил и не смогу сесть за руль, но провожу тебя на такси.
— Так, значит, ведут себя с поэтами, да? Выпроваживают их на ночь глядя, хотя они честно предупредили маму, что заночуют у подруги.
— Настюш, это будет как-то неловко, если я оставлю тебя на ночь, — Кирилл Владленович включил привычное занудство.
— Во-первых, я уже у вас ночевала, во-вторых, в этот раз я рассчитываю на подушку и одеяло, так что никаких неловкостей.
— Договорились. Тогда я постелю тебе на диване.
— Что значит «мне на диване»?
— Я лягу на полу.
— Ложитесь сразу на потолке тогда уж.
Тимошенко проводил меня в душ, выдал новую зубную щётку и занялся спальным местом. Я была почти уверенна, что все эти отнекивания были исключительно ради приличия, однако по возвращении действительно ждал неприятный сюрприз — он расстелил на полу потрёпанное одеяло, устраивая себе постель. Мне стоило немало попорченных нервов убедить его, что небеса не рухнут на землю, если мы всё-таки ляжем вместе. И он сдался. Я сидела на краю дивана и прислушивался к шуму воды в ванной. Он выйдет в полотенце? В трусах? Может, в халате? Халата я там не замечала. Если бы было с кем спорить, я бы поставила все карманные деньги на то, что он вернётся полностью одетым. Вот помоется и снова нацепит всё как и было. К слову, я, смелая и решительная, именно так и сделала. И продолжаю храбро держаться — ни раздеться, ни встретить его уже под одеялом я отчего-то не могла.
