О благодарности

20 Глава.

      В наушниках что-то громкое, неразборчивое. Разгоняет кровь по жилам, помогает держать ритм. Бакуго бежит по аккордам: на барабанном соло семенит по лестнице, с первым откликом гитары ступает на мощённую плиткой дорогу.
      — Это не мой мальчик, — оправдывается Инко, слабо дёргая ручку собственной входной двери. Катсуки не слышит слов, но замедляется для вежливого кивка. Щёки женщины блестят солью, улыбка подрагивает, сумка валяется на полу рядом с ключами. Бакуго тянет за белый провод; перебор клавиш доносится из динамиков жужжанием мухи.
     Вместо знакомого аккуратного пучка — комок нечёсаных косм. Персиковый вязанный свитер беззастенчиво демонстрирует швы, домашние заношенные тапочки рядом не стоят с чёрными балетками для офиса.
      — Это не Изуку, — настойчиво повторяет Мидория-сан. Катсуки молчит, угрюмо посматривает на время. Быть героем, значит преодолевать трудности, невзгоды, защищать слабых, быть надеждой и опорой. Бакуго готов рисковать жизнью, сдерживать собственное желание разорвать в запале драки очередного ублюдка, но не хочет успокаивать убитых горем.
      Катсуки шаркает ногами, подходит медленно, как к пугливой лани. Цепляет сумку, ключи, невесомо стучит по плечу. Красные воспаленные глаза невидяще упираются куда-то в грудь. Бакуго с лёгкостью открывает дверь, под бормотание заводит женщину внутрь. Стягивает шерстяное убожище; наступая на задники снимает кроссовки.
      По наитию включает свет на кухне, сажает Инко за стол. Пузатый заварник валяется на боку, мелисса пачкает несколько отчётов. Ворох бумаг отправляется на подоконник, лужа вытирается, чайник заправлен водой. Когда оттягивать разговор становится нечем, Бакуго садится напротив, прячет лицо за замком из пальцев.
      — Вы видели, — утверждает Катсуки. Не уточняет что имеет в виду, но плечи Инко дёргаются довольно красноречиво. Тяжёлый трудовой день любого одинокого человека обычно венчается ужином в компании новостей по кабельному. Уловив ворох зелёных кудрей, кинувшихся на защиту Томуры, Бакуго смотрел телевизор весь вечер.
      Деку не был другом, тёплым воспоминанием о детстве. Скорее, назойливой частью самого Катсуки, той, которая откликается на невинное Кат-чан. Бакуго отбросил её давно, лет в пять переступил, не собирался возвращаться. Изуку можно сравнить с назойливой песней. Она нравится по началу, кажется неплохой. Пытается говорить о чём то большем, чем способна поведать за свои четыре минуты, от того и надоедает до конца первого куплета.
      От того Катсуки постарался избавится от Мидории. Мелодия в памяти покрылась белым шумом, слова с трудом угадывались в прозе. Когда тень былого почти истлела под светом будничных переживаний, в разговорах с родителями, толпе журналистов, на фестивале, Бакуго стал угадывать старый мотив на новый лад.
      Нервный срыв славной соседки пришёлся на припев. Бедняга не ожидала увидеть горячо любимого сына в криминальных хрониках. Бакуго в этом плане было на порядок проще: сотрудничество с каким-то тёмным отребьем прекрасно объясняло и непонятную причуду, и электронные цацки неудачника Деку.
— Изуку, — невнятно хлюпает носом старшая Мидория и Катсуки протягивает женщине найденную на столешнице коробку с салфетками. Трясущиеся руки забирают платок, Бакуго снова смотрит на время. — Он никогда не рассказывал о подобном. Я не понимаю.
      Инко нужно выговориться. С мысли она постоянно сбивается, берёт перерывы, поминутно шмыгает носом, а Катсуки заполняет тишину бульканьем воды в чайнике. Бакуго даёт всё время, что у него есть, включая то, что нужно для переодевания в форму и пешую прогулку до академии.
      Когда Катсуки собирается уходить, Инко подрывается следом. Снова натягивает на себя розовое нечто, судорожно ищет ключи в сумке. Бакуго смотрит на соседку, как на неразумного ребёнка, и спустя тонну размышлений отдаёт на попечение матери. Старая карга ворчит, не потому что ей жаль для Мидории выходного, а потому что сын не привёл Инко сразу.
      Бакуго цокает, закатывает глаза, говорит: «Всё будет хорошо». По пути на остановку, в автобусе, три минуты до класса, Катсуки почти называет себя болваном.
      Но только почти. Картонные слова поддержки не несут за собой вреда. Главный ублюдок года здесь Деку, связавшийся с ещё большими упырями. А строил из себя святошу с патетичными целями.