Ты что, не знаешь главный закон физики? Все прикольное стоит минимум восемь баксов.
Достаточно было одного взмаха ее пушистых ресниц, взгляда ее карих глаз, чтобы понять — он уже не он. Сердце билось о ребра, как пичужка о прутья клетки, и пело. Во рту мгновенно пересыхало, и он уже не чувствовал себя собой в ее объятьях, готовый быть кем угодно, даже ненавистным Гарри Поттером. Все брошено к ее ногам, ошметок того, что некогда считалось душой, а ныне являло собой лишь скудный обрубок. Все, лишь бы эта рыжеволосая богиня любила его, дарила ему свое тепло.
Не смотря на то, что он, найдя в себе силы, через какое-то время раскрыл всю правду, она не отвернулась, осталась рядом. Такая прекрасная и живая, наполненная страстью, она отдавала ее без остатка, растворяясь в нем. А он учился этому древнему болезненному чувству, имя коему – любовь. Великая, мудрая и глупая, хитрая и доверчивая, но, безусловно, слепая. Он научился, понял и сумел. Теперь не представлял себе жизни без рыжеволосого прекрасного цветка, распускающегося только для него.
Пока в один из тех чудесных летних дней, что он так обожал проводить рядом с ней, он не обнаружил ее тело с перерезанными венами. Даже в смерти, пуще которой он не боялся ничего, он не мог представить ее столь великолепной. Словно уснувшая волшебным сном и ждущая поцелуя прекрасного принца, она лежала в ванной, наполненной кровью и водой. Алая жидкость доходила до горла ушедшей из жизни любимой.
Пытался ли он ее вернуть? Безусловно. Поцеловать? Конечно. Понять? Так и не смог. Он занял место ее давнего любимого, так получилось, но она же его приняла. Не отвернулась даже тогда, когда его «друзья» бросили и повернулись спиной. Ни в ком кроме нее он не видел поддержки, и она так его предала. А боль терзала сердце, такого он не испытывал никогда. В книгах писали, о том, как герой взревел, словно раненный зверь и подобные сравнения.
Все не то. Все не так. Совсем не так. Интимно, но от того не менее больно. Он знал, каково разрывать душу на части – это было стократ больнее. Невыносимая тоска глодала сердце, заставляя биться в агонии, осознавая собственное бессилие и ввергая в пучину отчаянья, доводившего до края безумия.
***
Вовремя вернувшийся на портрет и услышавший о «невинном» секрете бывшего директора Северус Снейп злобно скосил глаза на своего соседа по стене. По его взгляду было ясно, что если смог бы усопший сейчас спуститься с картины и изуродовать соседний портрет, он бы непременно так и поступил.
Тем временем Том сел на своего излюбленного коня и принялся на все лады чихвостить своего бывшего профессора. Речь его была долгой и вдохновенной, Гермиона даже пару раз ткнула его в бок, чтобы он сбавил обороты.
— Потому что, Альбус, — распекал Том Дамблдора. — Невозможно плести столько интриг, вести такую скрытную жизнь, не уметь толково изъясняться и при этом рассчитывать, что тебе все сойдет с рук. Когда-то фортуна должна была отвернуться от тебя, чтоб наказать за беспечность.
— Я не беспечный, я дальновидный, — оскалился на него бывший директор.
— Да-да, я вижу, — Том выпустил из объятий Гермиону и подошел ближе. — Именно поэтому я сейчас веду беседу с твоим портретом.
Он оперся бедром о стол и задумчиво разглядывал собеседника. Внезапно мысль озарила его, и он повернулся к Гермионе, так и оставшейся стоять, там, где он ее оставил.
— Слушай, Грейнджер, а что вы сделали с его палочкой?
— Мы вернули ее обратно, туда, откуда ты ее забрал… — немного помявшись, ответила она.
— Не смей лезть в мою гробницу, — зашипел на него с портрета Альбус Дамблдор.
— А что ты так переполошился? — Том прищурился. — Палочка, ну конечно, — он постучал пальцем по подбородку. — Твою мать, Альбус! Ты совсем из ума выжил, заграбастать себе под крестраж такой артефакт? Боже, я это еще и в руки брал, — а затем его осенило. — Так вот почему Поттер смог убить меня! Ох, Альбус, хитрый ты лис, был бы ты жив до сих пор — прибил бы… И ведь даже защита не нужна, никому и в голову не придет уничтожать старшую палочку.
После долгих ругательств и препирательств с портретом, Том все же осуществил задуманное, за что Альбус Дамблдор готов был его проклясть, если бы мог. Но это произошло немного позже, а пока Том попросил Гермиону держать язык о маленьком директорском секрете за зубами. Все же воскрешать Альбуса, который совершенно точно развернет бурную деятельность, совершенно не хотелось.
Наконец ему надоела эта никуда не ведущая беседа, и он просто-напросто покинул кабинет, таща за собой Гермиону. Теперь, когда тайна портрета была раскрыта, Том всерьез задумался о том, чтобы перевесить брехливого Дамблдора куда подальше.
Но сейчас было не до него, на первом месте стоял коротышка Флитвик, которого нужно было всеми правдами и неправдами выманить из Гринготтса. Задача предстояла не из легких.
Придя в, должно быть, самое свое любимое место во всей школе, а именно в их гостиную, Том опустился в кресло и жестом указал Гермионе на диван. Достав фолиант, он развернул его на том месте, где не доставало страниц.
— Грейнджер, скажи мне, — ему казалось, что обращается он фамильярно, но пересилить себя и называть ее по имени он не мог. — Тут, кажется, не хватает страниц?
Гермиона согласно кивнула и опустила голову.
— И ты знаешь, где они? — снова спросил Том.
И опять все, что он от нее получил — кивок.
Она выглядела какой-то совершенно расстроенной, разбитой, словно хотела забыть и о страницах, и о том, что с ними произошло. Но такой ответ Тома не устраивал.
— И где они? — с нажимом спросил он, подаваясь чуть вперед.
Ему хотелось пересесть поближе, приподнять ее личико за подбородок и заглянуть ей в глаза, чтобы, наконец, добиться от нее ответа. И ведь он был совершенно уверен, что хочет ее спросить не столько о страницах, сколько о том, почему она его так рьяно избегает в последние дни. Что такого, кроме поцелуя он мог еще натворить? Вроде бы ничего, он же с ней почти не общался. Мистика. Воистину, женская душа неизведанная наукой сущность.
