Нет Мира

16. Прятки

Белая полоса тянулась сквозь старые деревья, поваленные, обросшие мхом. Клубок распутывался быстро, не цепляясь о сучья, колючие ветви подвенечного терновника, а Мирайя шла за ним глубже в лес. И в том лесу, где репейник рос повсюду, поглощая солнечный свет, глубоко под землёй были закопаны страхи. Один за другим с остервенением вырывались, выкорчёвывались из грудной клетки, чтобы больше никогда не проснуться, чтобы Мирайя обрела покой.

Тихий лес. Спокойный лес. Птицы будто не просыпались вовсе, пребывали в коматозном сне с набитыми жуками желудками. Пара сидела на поваленных деревьях, на их оболочке, не съеденной термитами. Марс больше облокачивался, не желая запачкать костюм, Мирайя весело болтала ногами. Грязь с её ботинок летела в разные стороны.

— Хорошо, что тебе не вредит солнце. Встречи по ночам — это уж слишком... — Мирайя пыталась подобрать ёмкое слово, вмещающее в себя и комичность бульварных романов, и мрачность глухих районов царства проституции.

— Пошло?

— Пусть так. Да.

— А тебя не беспокоит, что они никогда не проходят в городе? — он скучающе затянулся сигаретой. Пахло сыростью. Земля не успела просохнуть.

— Совсем нет. Мне нравятся наши поездки в Беннингтон, — Мирайя задумалась. — Мне нравится быть с тобой.

Марс выбросил сигарету и притянул Мирайю ближе. Нежно обхватив запястье, поцеловал тыльную часть ладони. После приложил её к щеке, подставляясь как кот, требовавший ласки.

Он сомневался в искренности слов Мирайи. Не зря. В обители вампира ей было тяжело находиться, плевать на памятник старых пороков и говорить о любви. Но и в нём была своя атмосфера — полной отречённости от внешнего мира, где серый был серым без скрытых смыслов, а за любовью ничего не стояло, как и за посиделками у камина, который никогда не разжечь.

Там Мирайя сидела на накренившемся стуле, а Марс располагался у её ног, положив голову на костлявые колени, не всегда прикрытые юбкой. Он водил рукой по её лодыжкам или, запрокинув голову вверх, наслаждался чертами лица, заострёнными под углом, заглядывал в глаза и доводил до лёгкого смущения. Заприметив румянец на её щеках, обязательно ухмылялся и оставлял поцелуй на ладонях, сложенных в близости его губ. Иногда покусывал костяшки пальцев, на что Мирайя смеялась и всё равно убирала руки.