Нет Мира

3. И реальность сном бывает

Гонимая безрассудством, Мирайя стояла напротив двери. Та скрипела при каждом дуновении ветра, настойчиво приглашая внутрь, обратно в объятия тьмы. Не было ни одной причины в последний момент не повернуть домой, куда Мирайя так стремилась после выписки, но она продолжала цепляться за навязчивую идею, за рюкзак, похороненный в подвале. Самообман — вещь коварная, от того ли, что дома её ждала лишь домашняя работа?

Мирайя чувствовала, как начали синеть губы, ловко спрятанные за красной помадой. С воскресенья заметно похолодало, солнце стало совсем редким гостем на небе, и рубашка, легко продуваемая ветром, не грела. Мирайя посильнее в неё закуталась, прижимая подбородок к шее, и направилась внутрь. «Мы снова встретились» — так началась кровавая дуэль с не менее кровавым домом. Ни что иное, как бой, где Мирайя заранее обречена на поражение. И всё же подобный исход можно назвать победой, когда есть иной — в виде смерти с косой.

Не дом — лабиринт с многочисленными дверями, ведущими в никуда, поглотил Мирайю. Конечно, она не помнила, как в последний раз выбиралась отсюда, точнее, как Алекс нёс её на руках к машине. Она начала поиски с уже знакомой ей гостиной, плавно перетекающей в библиотеку, где располагалась лестница с характерной дырой. Мирайю передёрнуло от резко нахлынувших воспоминаний, от давящей тишины, гуляющего ветра по комнате, оживляющего мёртвые предметы. Как ни странно, сейчас ей дышалось спокойнее: она знала, что с книжных полок на неё смотрит Виктор Гюго, зеркало, несмотря на трещины, ловит каждое её движение — но оставаться здесь не хотелось. Какой бы уютной ни казалась гостиная, от неё по-прежнему пахло смертью.

Мирайя вернулась в коридор, продолжая поиски заветной двери. Отсюда шёл проход на кухню, объединённую со столовой. Они казались наименее жилыми: паутина служила вместо гирлянды на Рождество, пыль — вместо нетронутого холста. Разница между левым и правым крылом была очевидна и непонятна. Доски под ногами нещадно скрипели, предупреждая о скорой гибели, но не своей. За естественным шумом пряталась другая опасность.

Раздалось рычание, с каждой секундой становившееся злее. Мирайя повернулась: из темноты на неё смотрели два золотых глаза, точно вышедшие из ада. Чёрный зверь не походил на собаку или волка. Сам цербер, лишённый трёх голов, но не ужаса и размеров, был готов разорвать Мирайю на части. Слово «беги» отпечаталось на сетчатке, но растерявшись, она врезалась в кухонный гарнитур.