Птичка|18+

Глава 42.

Элайджа замирает, и на мгновение ему кажется, что он оказался в полном вакууме. То, что, только что, не скрывая радости, сообщил ему доктор Габен, не могло произойти на самом теле. Только не с ними. Не с ним.  Но Себастьян уже толкает вампира к белой двери, за которой скрывается Ева, и Элайджа видит, как дрожат его пальцы, касающиеся стальной ручки. Воздуха становиться все меньше, и он исчезает совсем, когда Майклсон оказывается в маленькой палате, где встречается взглядом с робко улыбающейся Евой.
  — Тебе сказали? — прикусывает губу она, не сводя с него своих бездонных глаз, наполненных счастьем.  На мгновение воцаряется полная тишина, и с уст девушки медленно исчезает улыбка, сменяясь легкой тенью непонимания.  — Чей он? — только и может выговорить Элайджа ей в ответ, видя, как после его слов лицо любимой искажается от боли.  Ева прикусывает губу, едва сдерживая слезы, которые так и норовят проделать дорожки из ее широко распахнутых неверящих глаз по бледным, как мел щекам.  — Это было когда я... я уезжал в Новый Орлеан? — продолжает вампир, сам не узнавая собственный голос, — с кем... с кем ты была, Ева?  — Я... — хрипло шепчет та, все еще не до конца понимая смысла произнесенных любимым фраз, — только с тобой...  — Факты говорят об обратном, — отвечает ей Элайджа, щуря глаза, — и ты это знаешь.  — То есть ты... — начинает задыхаться Ева, — ты думаешь, что я... я изменила тебе?  — А есть варианты? — склоняет голову вампир, не сводя с возлюбленной пристального взгляда, — я не виню тебя, ведь тогда...  — Убирайся! — цедит Ева, перебивая мужчину, и ее голос дрожит от ярости, — не смей больше приближаться ко мне! Я никогда не прощу тебе этого!  — Как скажешь, — глухо выдыхает Элайджа, отступая к двери, — мне жаль, что все...  — Замолчи! Ненавижу тебя, слышишь? Уходи! — кричит девушка, и в палату врываются Себастьян и доктор Габен.  — Что... что здесь происходит? — сдавленно выговаривает Себ, переводя взгляд с серого лица Элайджи на заливающуюся слезами сестру, — Ева?  Мальчик делает шаг к постели, и протягивает руки к плачущей девушке. Она придвигается ближе, прячет мокрое лицо на его маленькой груди, пока растерянный брат гладит ее по спутанным волосам.  А Элайдже кажется, что он слышит, как рушится его мир. Он бросает последний, полный боли взгляд как дрожащую Еву, и исчезает за дверью.  Не остается совсем ничего, все вокруг сливается в одно безликое пятно, а окружающие звуки создают лишь назойливую какофонию. Он должен был знать, что в конечном итоге все закончится именно так. Ведь подобные ему не заслужили такого счастья, что он испытал в объятьях маленькой птички.  И в этот момент его накрывает боль.  Элайджа приходит в себя несколько часов спустя в темном баре, и в его памяти лишь бесконечные бокалы бурбона, которые он методично вливает в себя, стараясь хотя бы немного притупить разрывающие сердце чувства. Хотя, он заранее знает, что это не поможет.  Вот только пути назад уже нет. И даже если он и смог бы простить измену, поведение Евы не оставляет никаких шансов. Маленькая дурочка искренне верит, что носит его дитя. Ребенка первородного вампира. Само сочетание этих слов вызывает у Элайджи истерический смех.  Незаметно наступает ночь, и вампир, накидывает на плечи пиджак и выходит из бара в темноту Маноска. Почти помимо воли ноги несут его к дому Евы, откуда она переехала к нему еще три недели назад. Но он знает, что сейчас маленькая птичка будет именно здесь.  И Элайджа не ошибается. Он застывает в тени деревьев у кованого забора и смотрит в просвет окна спальни. Лицо Евы совсем бледное, глаза покраснели от слез, и все же в них такая решимость, что на мгновение вампиру кажется, что все, что говорит его любимая, все, во что она верит — правда.  Последним усилием воли он отгоняет эту мысль, порожденную лишь его безумной любовью к маленькой птичке, но никак не здравым смыслом. Элайджа Майклсон — первородный вампир, и он не может иметь детей. Этой истине уже тысяча лет, и нет абсолютно никаких предпосылок к ее изменению.  Он уже собирается уйти, но в этот момент вампирский слух улавливает тихий голос Себастьяна.  — А где Элайджа?  Ева молчит, судорожно вздыхая. Даже не видя ее лица, Майклсон понимает, что она пытается сдержать слезы. И ей это почти удается, когда вампир слышит ее глухой ответ:  — Он... он ушел, Себ.  — Но почему? — искренне недоумевает мальчик, — разве он не рад тому... тому, что у вас будет ребенок?  Девушка молчит, будто подбирая слова, и Элайджа слышит тихий всхлип. Волна боли накрывает его, топит. Ему хочется уйти, но ноги будто пристывают к холодной земле в ожидании ее ответа.  — Он не верит, — наконец медленно выговаривает Ева, все еще судорожно вздыхая.  — Что ты беременна? — восклицает Себастьян.  — Что ребенок его.  И не говоря больше ни слова, она заливается слезами.  Элайджа слышит все. Ее рыдания, сбившееся дыхание, ласковый шепот Себа, который пытается успокоить сестру, и смотрит в просвет окна спальни, видя лишь спутанные темные волосы, да дрожащие тонкие плечи, по которым скользят мальчишечьи пальцы. Он знает, что должен уйти. Что ничего уже не исправить, и что он не имеет никаких прав требовать от Евы отказаться о того, чего он сам никогда не сможет ей дать.  Очень медленно он отступает назад, полностью скрываясь в тени деревьев. Вампир бросает последний взгляд на светящееся в темноте окно и с замиранием сердца видит, как Ева подходит к нему, чтобы прикрыть створки, а ее бездонные глаза вглядываются в ночную темноту.  На мгновение ему кажется, что их взгляды встречаются.  Элайджа смотрит на маленькую птичку, которая бледна настолько, что похожа на приведение. Но даже несмотря на это, она остается для него самой красивой и желанной на свете. И вампир сомневается, что сможет даже спустя еще тысячу лет забыть ее улыбку, прекрасное лицо, нежный голос.  Он делает последний глубокий вздох, упиваясь запахом сирени, и исчезает в темноте.