[Завершено] Сирень цветёт всё так же ярко?

9.1.

Приготовленные только вчера печенья с джемом стояли нетронутыми уже целый день. Маленькие мошки обступили сладости и провозгласили эту территорию захваченной ими, но никому не было дела. Яркое солнце, светившее вчера и выжигающее скорбь на сердцах каждого, сегодня же скрывалось за тяжёлыми, почти пунцовыми облаками. Душный воздух подрагивал от предстоящего ливня, гроза завывала от боли, а молния рассекала тучи своим световым кинжалом.

Снова дуб. Снова дорога. Снова цветочная яма.

Не понятно, где найденные головки жёлтых одуванчиков заменяли солнце сегодня за двоих. Пансионное и небесное светила отдыхали, вот только один из них завтра всё так же продолжит освещать планету, а другому придётся принять свой вечный закат.

Никому не хотелось засорять цветочные лучи другими лепестками, но приходилось. Руки дрожали, кто-то уходил сразу же после броска, кто-то отворачивался и рыдал, а кто-то стоял молча.

Тэхёну было больно. Его даже пришлось выводить под руки сразу после того, как он бросил свои васильки.

Вот только Чанбину было больнее.

Его руки не дрожали, когда он бросал свои георгины. Его не знобило, когда он выкапывал с Чаном эту яму. У него не темнело в глазах когда он нёс Феликса сюда. И его совершенно не тошнило, когда тот умирал лёжа у него на коленях.

Мир не кружился, земля не уходила из-под ног и диких истерик не было. Всё вокруг просто перестало иметь какое-либо значение.

Это было неизбежно. Он знал это и был почти готов. Практически на одну сотую.

Да кому он врёт.

Хотелось натурально сдохнуть. Выть, подобно псу, застрявшему лапой в капкане. Хотелось разорвать себя на части, быть может тогда ему стало бы легче. Быть может тогда судьба сжалится над ним и даст долгожданный покой и счастье.

Бросая комья земли на недавно тёплое тело, парень жмурился, пытаясь убедить себя, что дыхание и голос Ликса - фантазия. Что это нереально и что его не вернуть. Выходило ужасно.

Он сидел молча рядом с земляной насыпью вплоть до первых капель дождя и рокота грома прямо над головой.

Закинув лопату на плечо и выходя из кладбища парень обещал себе, что будет помнить только живого и светлого Феликса.

И что он постарается забыть, как его улыбка - смиренная, искренняя и сокрушающая - сверкала на мёртвом лице, как блики солнца на только что взбаламученной луже, по которой проехалась пара велосипедных колёс.