Школа упущенных возможностей

Глава первая. "Новенькая"

     Хёнджин был сиротой. Это я знала по слухам и его поведению, ведь почти никогда не общалась с ним напрямую, чтобы иметь возможность узнать лично от него, спросить. Но это совершенно не вызывало жалости, потому что то, что я знала о нём из собственного опыта – что он дрянь и редкостная мразь. Ужасная, гадкая мразь, которая, проходя мимо меня по коридору школы, заставляла меня оборачиваться украдкой ему вслед, чтобы посмотреть на преступно длиннющие ноги, плетущиеся вальяжной походкой, и широкие плечи под белой рубашкой, единственного предмета школьной формы, который он носил. За драную джинсу и отсутствие галстука его отчитывали каждую неделю, но всё было без толку. Его можно было отчитывать, ругать и попрекать постоянно, и всё равно это не имело на него никакого действия.
- Хёнджин, может, хотя бы половину урока продержишься в вертикальном положении? – резко обратилась к нему, уютно засыпавшему на парте, лицом в нераскрытом учебнике и руках, обнимавших его, учительница. Он выпрямился и, дремотно моргая, посмотрел на побеспокоившую его, как на назойливую муху, прожужжавшую над ухом. – Ты сюда спать пришёл?
- Я не выспался, - без прикрас, с нагло-наивной, непробиваемой улыбкой заявил он. Даже не косил под дурака, а всем своим видом говорил: «Вам придётся смириться, что я веду себя, как хочу, изображать, что вы держите меня за дурачка, потому что по-другому я вести себя не стану, и этим всё равно вас переиграю».
- Спать нужно дома, а не на уроках!
   Дом – понятие абстрактное. Если ты сирота, то где ты живёшь? В приюте? Легко ли там выспаться? С другой стороны, наша школа далеко не из последних, в неё бы не взяли абы кого с улицы. Значит, у него есть какие-то родственники? Он живёт с ними? Ничего не ответив, только сморщив одну сторону лица, Хёнджин отвернулся к окну, у которого сидел. Десять парт. Три ряда по три, за которыми все сидят парами – девять, и десятая, образующая дополнительный четвёртый ряд, в самом конце, где, скорее как царь и бог, чем изгой и отщепенец, сидит он. У окна. Разваливаясь как душе угодно, вытягиваясь во все стороны. Его ноги настолько длинны, что если он вытягивает их под столом, то бьёт стул сидящего перед ним Хан Джисона. Но тот настолько терпелив и дружелюбен, что никогда не возмущался стуку под собой, и Хёнджину надоело не получать реакцию, не выводить, так что ноги теперь в основном тянулись по проходу, смотря стопами в мою сторону.
- И постригись, в конце концов! – велела ему вдогонку учительница, которая была нашим классным руководителем. – Так и будешь ходить кентавром?
    Хёнджин нахмурился, недовольно на неё поглядев. Откинулся на спинку, заведя за неё руки, как сидят взятые под стражу хулиганы, чьи запястья сковали наручниками. Верх его волос был забран в хвост, а нижние рассыпались едва ли не до плеч. Он припёрся вот таким обросшим к началу учебного года, и, заработав замечания от всех преподавателей, продолжал наслаждаться нарушением школьных приличий. Я, никогда прежде не думавшая, что длинные волосы у парней могут выглядеть сумасшедше красиво, окончательно потеряла голову от этого его преображения. Говорю же – мразь, как она есть!
    Пользуясь, как и половина одноклассников, тем, что учительница привлекла к нему внимание, я уставилась в его сторону. Глазею не потому, что сама хочу, а потому, что все туда смотрят. Наблюдение бесполезных стычек преподавательского состава с Хёнджином было любимой забавой среди нас. Когда-то все с нетерпением ждали, когда же на него что-то подействует и он сломается, но, убедившись что ничем его не пронять, все уже просто иронизировали над бессилием учителей во главе с классной руководительницей. Поняв, что ничего не добьётся, она продолжила урок; нужно было отвлекаться обратно на занятия. Краем глаза, однако, я продолжала видеть, как Хёнджин выжидает, чтобы урок набрал обороты, госпожа Пак увлеклась бы, и он снова устроился поспать.