Это невозможно. Видимо, он ослышался. Руку и сердце? Значит – брак? Женитьба? На принцессе Карине?
Судя по растерянности и смятению остальных победителей, никто из них не ожидал подобного.
Они, все семеро, впервые собрались тут вместе, впервые увидели друг друга, и Малик не мог сдержаться – все время украдкой поглядывал на соперников: так же ли они сейчас обескуражены, как он сам?
Адетунде, победитель Ветра, выглядел каким-то особенно расстроенным – легкая улыбка, с которой он принимал приветствия публики, когда жрица провозглашала его имя, стерлась без следа. Из шеренги победителей принцессу было плохо видно, и все же этот парень пытался смотреть на нее – снизу вверх, как на Солнце, с жадностью человека, встретившего рассвет после вечной ночи. Между ними явно существовала какая-то связь. Малик отметил это про себя. Позже обдумает.
Однако возвращаясь к женитьбе... Вроде бы и вправду нет никаких причин и законов, запрещающих предлагать помолвку с членами царской семьи в качестве награды. Султанши вольны выходить замуж за кого пожелают. Некоторые брали себе и по нескольку супругов. Но из числа обыкновенных простолюдинов? Такого никогда не случалось. Рука Малика потянулась к давно утраченному ремешку давно утраченной сумки. Как бы использовать это на пользу Наде?
Толпа долго не могла успокоиться, но в конце концов Карине удалось продолжить:
– Я понимаю, вы все удивлены. Но такова воля моей матери. Такова же и моя собственная. Да превзойдет нынешний, двенадцатый Солнцестой своим значением и славой все предыдущие! Да распространит награда за победу в нем благословение Великой Матери роду Алахари на новую кровь. Да вольется эта новая кровь в нашу семью.
Голос принцессы постепенно ослабевал, и ее как будто покачивало. Капли лошадиной крови все еще сочились с ладоней.
– Эра Солнца подошла к концу, – говорила Карина. – Скоро мы узнаем, что уготовила нам Великая Мать в грядущей. Совершая благородный подвиг освобождения божеств-покровителей, Бабушка Баия обошла все концы Сонанде, от высочайших вершин заснеженных Эшранских гор до болотистых трясин Кисси-Моку. Склоняя голову перед ее несгибаемой стойкостью и в память о ней, ее несгибаемой стойкости я объявляю первое испытание – на выносливость. В разных концах Зирана спрятаны пять предметов. Каждый несет на себе герб моего рода. Лишь те пятеро победителей, что до рассвета найдут по одному такому предмету и представят его на этой сцене, получат право состязаться дальше.
«Ну а двух неудачников сразу выгонят и из Лазурного сада», – про себя добавил Малик. Если уже на самом раннем этапе его удалят от соседства с принцессой, другого шанса подобраться к ней не будет.
Он пожирал Карину глазами, стараясь заметить, уловить все, что только возможно, со столь неудобного обзорного пункта внизу. Вот она, так близко – и в то же время так высоко, в коконе чужого и незнакомого ему мира.
– О победители, в помощь вам подсказка: «Нас пять, мы так же схожи, как различны. Вы все прячетесь за спинами у братьев моих, и у сестер моих, и у меня, мы же всегда на виду. В местах, овеянных преданьем, и днем и ночью нас найдете вы». На этом всё. Понятны вам условия?
Все семеро победителей разом вытянули левые ладони с эмблемами Сигизий вперед, а правыми провели от губ к сердцам.
– Нам понятны условия!
– Истинно ли ощущаете себя достойными выбора Великой Матери?
– Истинно ощущаем себя достойными выбора нашей Великой Матери, – дружно гаркнули они в ответ, причем очевидная ложь обожгла Малику гортань.
– Да начнется же первое испытание! – Принцесса Карина хлопнула в ладоши, одна из жриц протрубила в горн. – Вперед!
Пронзительные крики и одобрительное улюлюканье «болельщиков» из толпы огласили окрестности площади. Участники соревнования почти все стремительно разбежались в разные стороны. В общей суматохе Малик едва успел заметить, как несколько стражников поспешно увели – точнее, буквально на руках спустили со сцены принцессу Карину, судорожно стиснувшую руками виски.
Несколько минут спустя из всех победителей на нижнем помосте остался один Малик, а те люди, что не погнались сразу за своими победителями, вопили на него кто во что горазд: собратья по Сигизии Жизни подбадривали и пытались его растормошить, все остальные – осыпали градом насмешек. Солнце уже совсем село, и площадь Джехиза моментально превратилась в арену того же ночного карнавального столпотворения, что юноша застал здесь накануне, спасаясь бегством от чипекве.
Малик, однако, словно завороженный, наблюдал, как слуги затаскивают обмякшее тело принцессы Карины в карету, и ледяные щупальца паники опутывали его с головы до ног. Может, попытаться перехватить царский экипаж прямо сейчас, пока весь город бегает за победителями? Или все же разумнее потерять один день, потратить его на первое испытание, а потом спокойно сосредоточиться и составить более надежный план убийства?
И в том, и в другом варианте имелись серьезные изъяны. Голоса в голове у Малика уже выли сиреной, приказывая ему делать хоть что-то, сдвинуться с места, но страх ошибиться, сплоховать, сделать неверный выбор приковывал к месту. Взгляд его метался из стороны в сторону, пока наконец не остановился с облегчением на знакомой до боли фигуре, которая отчаянно пробивалась вперед сквозь толпу, расталкивая локтями возмущенных старейшин.
– Победитель Адиль! Победитель Адиль, сюда!
Малик чуть не расплакался от радости и ринулся к Лейле, прижавшейся так тесно к ограждению вокруг сцены, как только позволила стража. Только когда руки старшей сестры обвили его шею, он осознал, как не хватало ему чувства спокойной надежности, всегда исходившего от нее. В свете оранжевых всполохов от огромного костра она бросила на брата один только взгляд, и губы ее решительно сжались в тонкую жесткую линию.
– Адиль желает направиться в Храм Жизни и воззвать к своей Божественной покровительнице о наставлении на верный путь, – заявила Лейла охраннику, застывшему неподалеку в полной готовности защищать победителя от любых посягательств.
Стражник вопросительно взглянул на Малика, ожидая подтверждения. Тот кивнул, отчаянно пытаясь придать этому простому жесту важность, хотя живот у него сводило от нервного напряжения. Тогда воин позвал соратников, вместе они расчистили победителю дорогу, и через несколько минут Малик с Лейлой уже вовсю поспешали к Храму.
Лейла бежала впереди, не останавливаясь, пока не добралась до помещения в одном из верхних этажей – теснее прекрасных покоев Малика в Лазурном саду, но все же просторнее целых жилых домов у них в Обуре. И только наглухо заперев за собою дверь, сестра наконец выпустила руку брата и смерила его взглядом, полным укора.
– На тебе плащ с капюшоном!
Малик неловко подобрал свой плащ руками, внезапно почувствовав себя уязвленным. Ему-то казалось – плащ прекрасный, как у какого-нибудь древнего воителя...
– А ты вся в пурпуре! – парировал он.
Единственной непурпурной – то есть не окрашенной в цвета Жизненной Сигизии – частью Лейлиного костюма, очевидно, специально подобранного для Церемонии Открытия, оставался старенький синий платок. Он придавал ее голове хорошо знакомую Малику форму капельки – надо же, у них обоих жизнь за один-единственный день перевернулась вверх тормашками, а вот ведь есть на свете вещи, которые не меняются.
– Одно из правил жизни в Храме Жизни, – скаламбурила девушка. – Здесь выдают только пурпурную одежду.
Малик ждал хоть какой-то благодарности за крышу над головой, но она сразу взяла быка за рога:
– Ну, как успехи? Цель близка?
Ничто – по крайней мере, внешне – не указывало на то, что их могли подслушивать, но юноша все равно счел за благо понизить голос:
– С самой Церемонии Выбора меня не оставляли одного. Ни на секунду. Не вышло даже Лазурный сад как следует осмотреть. Ну и потренировать эти... мои способности.
Лейла прищурила глаза:
– А «эти способности» – они у тебя давно?
– По-моему, они проявились еще в детстве, когда умерла Нана Тити. Но я это только сейчас вспомнил.
Здесь бы Лейле извиниться – как-никак она тоже в числе прочих старательно учила его не доверять собственным чувствам. Ну, или хотя бы признать свою ошибку. Между братом и сестрой повисла неловкая пауза, но уже через мгновение ее прервали гулкий барабанный бой и возбужденные крики издалека – с площади Джехиза. Лейла беззвучно выругалась.
– Похоже, у них там первая находка.
У Малика пересохло во рту. Осталось только четыре предмета. Сколько же времени он упустил из-за бессмысленных колебаний!
– Без паники, не теряй голову! – жестко приказала сестра, от чего Малик только запаниковал сильнее. – Все внимание теперь – на первое испытание. Пройдешь его – выиграешь целых два дня до следующего. У нас появится масса времени решить, как быстрее подослать тебя к принцессе.
Малик кивнул.
– А ты пока что будешь делать?
– При Храме Жизни есть библиотека. Кажется, кое-какие рукописи там относятся еще к временам основания Зирана. Поищу что-нибудь об этом Идире. Он ведь заварил эту проклятую кашу.
Впервые за очень долгое время в Лейле на минуту проснулась та прежняя, любопытная, пытливая до всего на свете девчонка, какой она была до ухода папы. До того, как ей пришлось повзрослеть гораздо быстрее, чем показано ребенку. Малика захлестнул внезапный прилив нежности к строгой сестре.
Однако она, как всегда, права. У каждого из них – своя роль в общем деле. И его роль требует пройти испытание. До восхода солнца. Малик глубоко вдохнул и усилием воли направил мысли к Карининой подсказке.
«Нас пять, мы так же схожи, как различны».
Итак, предметов пять. Это и без того известно. Схожи, как различны... Объекты одного порядка, одной функциональной сущности, но разной формы и предназначения?
«Вы все прячетесь за спинами у братьев моих, и у сестер моих, и у меня, мы же всегда на виду».
Где можно прятаться? За стеной? Может, за стеной... слов?
Храм вдруг огласился детским топотом и визгом – визг этот напомнил Малику Надю, так что на глаза ему навернулись слезы. Что, если ей холодно сейчас там, во владениях злого духа? Что, если Идир ее не кормит? Малышка и так много дней не ела, и вряд ли хоть какие-то припасы хранятся в том заброшенном доме среди...
– Маски! – Малик дернулся, как ошпаренный. – Скрытые предметы – это маски!
Но первый восторг от догадки сразу сменился страхом. В Зиране – миллионы мест, куда можно запрятать пять масок, и у него категорически нет времени обшаривать весь незнакомый город. Да хоть бы он знал его как свои пять пальцев – какая разница... Так что же делать?
Лейла задумчиво посмотрела в окно, за которым расстилался ночной пейзаж. Город расползался вокруг темным спрутом, ревниво стерегущим свои тайны.
– Поторопиться бы тебе, если хочешь разжиться маской до рассвета. Завтра после полудня я приду к Лазурному саду. Там составим план кампании.
Малик кивнул и повернулся, чтобы уходить, но в последний момент Лейла схватила его за плечо, нежно сжала его и добавила:
– Все будет хорошо.
Малик слабо улыбнулся:
– Иначе у нас не бывает.
Придется постараться, чтобы было хорошо. Надя рассчитывает на это.
С этими мыслями Малик повернулся и опрометью выскочил из комнаты, не обращая внимания на ком в горле.
Чтобы успешно пройти первое испытание, что ему, в конце концов, потребуется? Всего-навсего найти одну-единственную маску. Посильная задача, разве нет?
Нет. Непосильная.
Даже Сук, непосредственно окружавший площадь Джезира, уже представлял собой не что иное, как запутаннейший лабиринт ветвящихся во все стороны тропинок и проулков, местами таких узких, что и крысе трудно протиснуться.
Рынок делился на участки по видам продаваемого товара: сапожники торговали рядом с сапожниками, ювелиры вместе с ювелирами и так далее, при этом ряды и проходы шли вкруговую – так что теоретически, каким ни пойдешь, в конце концов вернешься на Джехизу. Благодаря этой хитрой планировке перед потенциальными покупателями тянулся почти что бесконечный «поток» товаров.
Из-за нее же, однако, Малику приходилось носиться по кругу как белка в колесе.
Первая дорожка привела его на широкую площадь, где продавались всякого рода изделия с набивкой – от толстых шерстяных ковров до массивных отрезов материи, какой кроют шатры. Далее парень, едва не оглохнув от громогласных восхвалений своего товара торговками-ткачихами, свернул в зону, заставленную витыми замысловатыми конструкциями из железа – каждая «ростом» выше его самого. Миновав следующий отрезок пути, он оказался в царстве зеркал, каждое из которых многократно и под разными ракурсами отражало смятение на его измученном лице... Затем попалась улица, столь густо увешанная фонарями, что стало светло, как днем. А потом сразу – наоборот, прилавки в глухой темени, так что даже сияние Кометы Баии не позволяло хорошенько разглядеть товар. Такие ряды Малик старался избегать или преодолевать быстро – подальше от алчных взглядов рыскавших там подозрительных личностей.
В очередном тупике – на сей раз с красильными ямами всех цветов радуги – у него закололо в боку. Малик присел на колени между лазурно-голубым и ярко-розовым «прудами», отер пот с лица и прислушался к приветственным крикам, внезапно донесшимся сюда с площади Джехиза. Видимо, нашлась еще одна маска, теперь осталось три. Парень с трудом подавил очередной приступ паники.
Может, спросить у кого-нибудь, где в Зиране обычно покупают маски? Однако... стоит вспомнить, что случилось совсем недавно на пропускном пункте. Тогда он тоже попробовал обратиться к незнакомцу с просьбой помочь найти похищенную дорожную суму. И чем это кончилось? Нет, хватит наивности – больше Малик не станет полагаться на доброту первого встречного.
Часы на Джехизе пробили одиннадцать раз. Скоро полночь, а за ней и рассвет. В местах, овеянных преданьем... Овеянных преданьем... Правильный ответ где-то рядом, на кончике языка, на расстоянии вытянутой руки, издевается, дразнит Малика – он это чувствовал.
Внезапно рядом раздался какой-то шелест. Малик распахнул глаза.
На бортах красильных ям вокруг толпились десятками духи и пялились на него белесыми глазами. Грудь Малика свело могильным холодом. Он огляделся. Идира нигде видно не было.
Минуты невыносимо долго тянулись одна за другой, а ничего не происходило. Духи по-прежнему, не двигаясь, глазели. Малик медленно, стараясь избегать резких движений, протянул дрожащую руку к ближайшему из них. Она прошла сквозь область красного свечения в том месте, где у живых существ находится сердце, не причинив бестелесному духу никакого вреда. Малика при этом накрыло странное ощущение – слишком интенсивное для легкого трепета, но для боли слишком успокаивающее, мягкое. Вместе с ним пришло и какое-то щемящее волнение в груди – слава богам, волшебная сила его не покинула, она по-прежнему с ним. Юноша ощутил даже облегчение, что показалось ему странным, учитывая напряжение, которое неизбежно приносил каждый приступ магии. В таком состоянии покоя Малику, похоже, даже легче было контролировать этот приступ – уж во всяком случае, по сравнению с той истерикой в паланкине.
Победитель Жизни осторожно выдохнул, дивясь причудливому «танцу», в который призраки-тени пустились между его пальцев.
– Вы пытаетесь мне помочь?
Духи переглянулись. Потом ближайший ринулся прямо на Малика.
Тот едва успел увернуться, и сразу – новый удар. Юноша проворно вскочил на ноги и побежал. Призраки – за ним, темным облаком, аморфным сгустком, то уплотняясь, то распадаясь на части, – прямо сквозь вихрь встречных лиц и тел. В какой-то момент эта пульсирующая масса опередила Малика, перепрыгнув через его голову, и преградила ему дорогу – пришлось сворачивать в сторону. Однако призраки не унимались – воздвигли вокруг него колеблющиеся стены и здесь.
– Да хватит уже! Ну! Пожалуйста! – кричал он, но духи не унимались и не пускали его дальше. Тогда Малик бросился в единственный узкий пустой проем, оставленный копошащейся «плазмой», и тут духи сразу рассеялись, рассредоточились, снова обрели каждый собственную форму. Юноша медленно попятился и остановился, только когда почувствовал под ступней при очередном шаге пустое пространство.
Оказалось, он стоит как раз на краю ущелья, отделявшего Старый город от Нижнего. Когда Малик отдышался и набрался достаточно смелости, чтобы посмотреть вниз, сквозь мрак ему удалось разглядеть только силуэты крутых скал и чахлых корявых деревьев – пейзаж чем-то напоминал его родные места. Далеко внизу, на самом дне, в чернильно-темных водах реки Гоньямы отражался свет Луны и Кометы Баии.
Прямо у ног Малика начинались Пальцы Вдовы.
Один из немногих мостов, перекинутых через большую расщелину, назывался Пальцами Вдовы – из-за его веретенообразных опор, в совокупности напоминавших узловатую кисть старушечьей руки. Кроме того, согласно распространенной легенде, дух помянутой вдовы имел обыкновение после полуночи прогуливаться по этому мосту и проклинать пары влюбленных, если те осмелятся перейти его, чтобы неповадно было насмехаться своей радостью над величием вечного горя. Люди, конечно, посмеивались над таким суеверием, но все-таки в указанное время Пальцы Вдовы чаще всего пустели. Вот и сейчас на мосту не обнаружилось ни души, ни предмета, кроме единственной кареты с однокрылым грифоном на борту.
Однокрылый грифон – значит, внутри принцесса Карина.
Малик притаился за живой изгородью из деревьев у края ущелья. Лучше наблюдательного пункта не придумаешь, весь мост – как на ладони, а ты невидим. В голове парня вихрем проносились миллионы вопросов, но его молчаливая бестелесная свита явно не желала отвечать ни на один из них.
Карета тем временем достигла самой середины моста. Малику уже никак не нагнать ее раньше, чем она въедет в Старый город. Да даже если бы и нагнал... в открытую, очертя голову, подлетишь к царской карете – тебя сразу скрутит стража. Нет, следует придерживаться Лейлиного плана – успешно пройти первое испытание и ждать другого удобного случая напасть на принцессу.
...Но что, если такого случая больше не представится? Да и к тому же, если выпадает шанс вырвать Надю из лап Идира хоть на секунду раньше, разве не должен Малик им воспользоваться?
Однако Призрачный Клинок – оружие не дальнобойное. Остается одно – опять прибегнуть к волшебству.
Сжав кулаки, Малик изо всех сил постарался нырнуть вглубь, погрузиться до основания в самого себя и ухватить кончик невидимой магической нити, протянутой сквозь его жилы. Но он, этот кончик, снова ускользал от него, дразня, как ребенок кошку, мелькая где-то рядом. Как это получалось, Малик не ведал, для него это было загадкой не легче той, что принцесса Карина задала победителям. Он не имел ни малейшего представления о том, насколько велика его собственная сила, до каких пределов она простирается и на что еще способна, кроме создания зрительных иллюзий. Ах, если бы только все окружающие, весь мир не заставляли его всю жизнь подавлять в себе эту силу, насколько проще было бы теперь!
Но что толку от этих «если бы только», да и времени на них нет. Карета уже преодолела три четверти моста, она с каждой секундой уменьшается вдали, скоро в точку превратится. Малик закрыл глаза и попробовал вспомнить как можно более отчетливо то состояние, в которое ввел себя, когда создавал видение Аданко. Магия осенила его как раз в тот момент, когда он ощутил максимальную гармонию с самим собой. Ранее, до этого, подобную гармонию он обретал только на своем лимонном дереве. Юноша снова стал вызывать в памяти образ этого дерева – нежное воркование птиц в ветвях, ласковое прикосновение листьев к щекам...
«Дышать, – мягко скомандовал он себе. – Ощущать момент. Твердо стоять на земле».
Малик не воспринимал, не чувствовал свою магическую силу как нечто чужеродное, отдельное от него самого. Ее нельзя было дергать за ниточки и подчинять своей воле по мере необходимости. Волшебство жило и функционировало внутри его организма, как глаза или кровеносные сосуды. Значит, надо максимально сосредоточиться – вот дыхание, оно ровное, пульс нормальный. Вот сердце, оно бьется размеренно и спокойно...
А вот магическая сила, она вещественная и цельная. Готова к употреблению. Так и гудит на кончике языка. Малик молниеносно перенес внимание на быстро удаляющуюся карету. Легче всего уничтожить принцессу, подстроив какое-нибудь дорожно-транспортное происшествие. Метод грубый, конечно, и жутковатый, но что Малику остается на таком расстоянии? Взгляд его сфокусировался на лошадях – прекрасных породистых рысаках темной масти.
Лошади... Их так легко испугать. Почти как самого Малика.
Когда им с сестрами в детстве случалось расшалиться, Нана всякий раз «наказывала» их, пугая рассказами о «бродягах в кустах». «Бродягами в кустах» называли людоедов, которые шатаются по саванне без приюта и цели, изыскивая, кого бы сожрать на обед. Впервые услышав о них, маленький Малик испытал такой ужас, что потом неделю из дома не выходил. Сейчас он представил себе некое подобие мерцающей паутины, потянул ее края на себя, и мысль начала материализоваться.
– Там, где у других – глаза, у них туго натянут сплошной слой посеревшей кожи, – произнес юноша, и перед ним сразу возник образ Аданко.
Значит, он на правильном пути. Попробуем еще:
– Передвигаются они на всех четырех конечностях, как дикие звери, скрежещут зубами и жаждут впиться в плоть человеческую.
Воздух перед каретой как будто пришел в движение, сгустился, затрепетал – но не более того. Малик больно закусил щеку и снова представил, как они с Лейлой в детстве, плечико к плечику, сидят у ног Наны. Сердце сильнее забилось при почти осязаемом воспоминании о ее захватывающих историях. Рассказывая их, она вечно цеплялась морщинистыми руками за шею внука...
– «Бродягу в кустах» не обгонишь, не победишь, не превзойдешь ни в чем! – кричала когда-то Нана, а теперь прямо в темную ночь выпалил Малик:
– «Бродяга в кустах» знает лишь голод и ничего больше, а когда бродяга в кустах, голоден, все, что встретится ему на пути, станет едой!
С этим последним сорвавшимся с уст юноши словом воздух внезапно проре́зал дикий вопль. Целая стая исходящих слюною серокожих человекообразных существ на четвереньках ринулась наперерез карете. Кучер попытался «вырулить» в сторону, но «бродяги в кустах» так оглушительно визжали, выли, рычали и шипели, что кони встали на дыбы и оборвали упряжь.
Малику оставалось только стоять, разинув рот, и смотреть, как царский экипаж, разворачиваясь, накренился и со всего размаха врезался в высокую ограду моста. Последовал еще один вопль, и кучер оказался безнадежно придавлен к земле колесами кареты. Его кровь обильно разлилась по брусчатке.
Горький огонь обжег горло парня. Если бедняга умрет, вина – только на нем, Малике, и ни на ком больше.
Наконец из недр искореженной кареты выкарабкалась одинокая фигура – за спиной какой-то кожаный футляр, в руке – книга. Лицо скрывали густые кудри, однако серебристый оттенок волос в свете Кометы Баии был виден отчетливо. Наблюдая, как принцесса Карина пытается отползти куда-нибудь подальше от места крушения, Малик вдруг ощутил, как где-то рядом с упоением магической силой в нем зарождается новое чувство.
Он знал его.
Оно бушевало в нем, когда зиранские воины разорили их жилище и ушли, оставив бабушку рыдать на голом полу.
Оно занималось в нем всякий раз, как Малик вспоминал, что существует в мире, ненавидящем его уже за то, что он существует. И все это зло, все, что делает мир именно таким, сосредоточилось в личности принцессы Карины. Бешеная ярость раскалилась в юноше добела, и, сам того не сознавая, он опустил руку на Призрачный Клинок. Пальцы мертвой хваткой сжали рукоять. В ушах звенели горестные крики Нади.
Видение стаи «бродяг в кустах» буквально прижало принцессу к краю моста. Еще шаг – и темная пасть страшной пропасти поглотит ее. Призрачные существа остановились, ожидая от Малика сигнала по каналу тайной мистической связи, соединявшей их. Само время замерло, и все боги, казалось, были поглощены этой сценой.
Малик перековал гнев в решимость. Принцесса заслуживала смерти, если такова цена Надиного спасения. Она заслужила ее за все, что сотворили Алахари с народом Малика. Она заслужила.
– Взять, – шепнул он, и чудища бросились на Карину.
Та закричала и инстинктивно прикрыла голову. Книга выпала из ее рук и полетела на дно ущелья.
Но прежде чем привидения успели сбросить девушку вниз, на Малика обрушилась какая-то неведомая мощь. Его магические чары мгновенно испарились, и сила их инерции сбила «автора» с ног. «Бродяги» растворились в воздухе.
Последнее, что запомнил Малик, – глаза духов, уставившиеся на него сверху: неестественно белесые, неестественно огромные глаза. Почти как у него самого.
А дальше – тьма и тишина.
