My ninth circle of hell

21 глава

Часовые пояса – та ещё мука. В то время, как в Сеуле поздняя ночь, в Лос-Анджелесе рассвет.

— Довольно скучно, — вздыхает Юнги.— Провёл собрание акционеров, наведался в кабинет боссов, переговорил с партнёрами из Китая и сходил на ужин в ресторан. Еду домой. Нужно собрать чемодан и поспать хоть пару часов перед вылетом, — и добавляет уже полушёпотом. — Хочу твоих оладий на завтрак.

Чима снова улыбается.

«Я тоже», — остаётся не озвученным.

За бессмысленным разговором проходит около часа. Юнги что-то рассказывает о переговорах, в подробности которых Чимин и не думает вслушиваться. Главное, что он слышит его голос, наслаждается нежной хрипотцой, иногда бросая незамысловатое «ага» и «хорошо», затем сам делится с ним успехами его команды и тем, что все они почти готовы к предстоящему турниру, получая в ответ «ты молодец» и «я горжусь тобой», а когда приходит время прощаться, потому что Юнги зевает через каждое слово и говорит уже медленно и невнятно, Чимин признаётся, что с нетерпением ждёт их скорой встречи и в хорошем расположении покидает лофт.

Все эти две недели он ни разу не сунулся в свою квартиру.

***
Целый день проходит на удивление отлично: с утра его встречает Майкл привычным: «Доброе утро, корейская задница!»; ближе к обеду на тренировку заглядывает мистер Блэк, чтобы проведать своих танцоров и предложить им выпить кофе, на что те не отказываются и около часа слушают «босса» и его забавные истории; а вечером ребята предлагают сходить Чимину в кофейню напротив и вместе поужинать, но он решает остаться в зале.

Провести вечер в компании любимой команды – прекрасный вариант, но настроение: танцевать до потери пульса.

Поэтому как только танцоры оставляют его одного, Чимин берёт двадцатиминутный перерыв, пытаясь дозвониться до Юнги, но вовремя вспоминает, что тот, наверняка, в самолёте, и оставляет эту затею.

В зале начинают петь любимые Chase Atlantic.

Сначала, как всегда что-то лёгкое: «Drugs&Money», «Moonlight». Чимин разминается хотя и протанцевал почти семь часов подряд , телом двигает плавно, сливаясь с мягкими битами. Наслаждается.

Открыто окно; свежий океанический воздух, которым насквозь пропитан Лос-Анджелес, заполняет душное помещение зала, освежая; из освещения только подсветка по периметрам потолка и пола, из-за чего атмосфера создаётся интимная, располагая к нерасторопным шагам.

В какой-то момент заканчивается «Consume», где любимыми строчками Чимина были слова: «Пойми, что я стараюсь изо всех сил, но тревожность – ещё та адская проблема. Она удерживает меня, я не могу выбраться. Это неправильно, это нечестно...».

Как же тогда он проживал каждое слово, погрязая в своих губительных чувствах.

Сейчас даже становится не по себе. А стоило лишь на минуту об этом задуматься.

Трек сменяется родным душе и сердцу «Friends».

Чима наслаждается мелодичным вступлением, ожидая, когда же раздастся приятный голос Митчела Кейва, и смотрит на себя через огромное зеркало.

Он улыбается.

Шесть лет назад рассыпался на тысячи мелких кусочков.

Делает первый пас рукой на сбивке и снова, как когда-то в танцевальном зале в Сеуле, отдаётся эмоциям. Теперь они не уничтожающие хрупкую влюблённую душу. Они – окрыляющие. И если бы тогда он знал, какой окажется его дальнейшая жизнь с человеком, чьё имя всеми силами пытался стереть из памяти, покрутил бы пальцем у виска и собственноручно подписал бы бумагу о госпитализации в ближайший психдиспансер.

Вникая в то, что доносит солист своим чарующим голосом, Чимин прикрывает глаза.

Снова проживает.

Уже без болезненно ноющего сердца.

Его движения плавные, а тогда были резкими – хотелось каждой клеточкой тела выплеснуть весь гнев; голова лёгкая, а тогда раскалывалась от бесконечных мыслей о причине своей «болезни»; сердце не бьётся как умалишённое, а тогда готово было выскочить из груди, с хрустом пробив грудную клетку , разве что немножко колотится, потому что как никак физическая нагрузка; на душе спокойно, а тогда она ежедневно предавалась атомным взрывам, который не оставлял и живого места.

Чимин просто вспоминает как всё было- ностальгирует.

И наслаждается этим.

Океанским бризом, гуляющим по залу; атмосферой, а она всё ещё располагает к нерасторопным шагам и к мыслям о том, что, возможно, все моменты, пережитые рядом с Юнги шесть лет назад – это терновый путь к сказочному «и жили они долго и счастливо».

Если это действительно было так, то Чимин сначала непременно покажет суке-судьбе средний палец, а потом, конечно же, поблагодарит. Как никак, научился он многому. Не без драмы и слёз, но это же «терновый путь». Тут без них никуда.

И снова любимые строки.

«Бегаешь по кругу,
а теперь посмотри, что ты наделал», — поёт Митчел.

Да уж, в своё время набегались по этому самому «кругу». Аж голова закружилась. И тошнить начало. Будто девятый круг Ада, который никогда не заканчивался.

«Надеюсь, ты позволишь мне остаться.
Я готов сейчас».