My ninth circle of hell

4 глава

Тело болезненно ноет, и каждое движение словно миллиарды толстых игл в мышцах. Чимин вытирает редкие капли, стекающие по груди, мягким махровым полотенцем и поднимает взгляд, встречаясь со своим отражением в запотевшем зеркале. Глаза красные, лицо опухшее, а губы предательски жжёт как после перца чили. Всё ещё хранят прикосновения чужих. И от этого так паршиво, что появляется желание утопиться, не выходя из ванной. Где-то там в гостиной на диване сопит Юнги, пуская слюни на декоративную подушку, а он стоит напротив зеркала, смотрит в свои заплаканные глаза, в которых таится самый огромный страх быть униженным своими же глупыми чувствами, и сдерживается, чтобы не заплакать снова. Солёные слёзы всю ночь обжигали кожу щёк и душили, не позволяя сделать глубокий вдох вместе с громадным комом, и вся несправедливость в том, что Юнги и не вспомнит о том, что творил ночью, а ему придётся наигранно улыбаться и делать вид, что ничего и не было.

Конечно, не было. Даже если Мин и вспомнит, что маловероятно, то спустит всё на самотёк и скажет банальное: «Прости, друг, попутал немножко, с кем не бывает».

Чимин простит. Простит Юнги всё – всегда ведь прощал, – но только не своё разбитое сердце, от которого прошлой ночью не осталось ни черта. Там теперь лишь пепел покоится, и его нужно как можно скорее развеять по ветру, чтобы порошок этот не оседал в грудной клетке так, что отодрать его потом оттуда станет невозможным.

Но, кажется, уже опоздал.

Пак упирается руками в край раковины, сжимает челюсть, лишь бы в голос от этой чёртовой несправедливости не закричать, а затем всё-таки выходит из ванной, накинув на тело домашний халат. С кухни доносится звон посуды, и Чимин, к своему сожалению, понимает, что Юнги уже проснулся. Он делает глубокий вдох и идёт к своей личной Смерти в обворожительном облике, что стоит возле мойки и жадно хлещет воду из стакана, прикрыв глаза. Взгляд ненароком цепляется за расстёгнутую рубашку, являющую все прелести крепкого тела, дёргающийся при каждом глотке кадык, но Чимин его тут же прячет в полупустой упаковке от печенья на столе, принимая привычный серьёзный облик.

— Проснулся, алкаш несчастный? — хмыкает Пак и присаживается на табурет, стуча пальцами по столу.

Юнги с характерным стуком опускает пустой стакан на край мойки и смотрит на Чимина, облизывая губы.

— Боже, я больше не буду пить, — стонет Мин, массируя виски. — Голова болит ужасно, сука.

— Ты так каждый раз говоришь, — не удерживается от смешка. — В итоге, каждую пятницу я забираю твою пьяную тушу из клубов и тащу на своём горбу к себе домой, чтобы папочка тебе пизды не дал и яйца не оторвал, а то тебе ещё внуков ему дарить- с грустной ухмылкой произнёс Пак.

Юнги морщится, сплёвывая слюну в раковину:

— Обойдётся и без таких подарков. Я и так по его воле женюсь через две недели.

Чимин кусает щёку изнутри, ощущая привкус крови на языке.

«Женюсь через две недели», — больнее чёртового поцелуя, о котором он старательно молчит.

Потому что молчит и Юнги.

— Я бы не был так уверен, — Пак зачёсывает ещё влажные волосы назад и старается на Мина не смотреть.

Тот даже с похмелья с опухшим лицом и следом рисунка от подушки на щеке кажется самым красивым мужчиной в жизни Чимина.

Чёрт бы его подрал.

— Ну уж нет, — усмехается Юнги. — Отец и так меня затрахал похлеще, чем я всех своих пассий. Нет, становиться отцом в двадцать лет я не намерен.

— Во-первых, тебе двадцать два...

— Одна херня.

— А во-вторых, — настойчиво продолжает он, — рано или поздно ты задумаешься о детях,Юн, — «и точно не со мной», – недосказанность, — так что не говори «гоп», пока не перепрыгнешь.

Юнги проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки, оттягивая её, а затем переводит взгляд на Чимина, слабо усмехаясь:

— Я вот смотрю на тебя и думаю: почему ты в свои двадцать один так логично рассуждаешь? Обычно, это же молодость, время безрассудства и безбашенности, а ты и на тусовки не ходишь, усердно тренируешься в зале, учишься и даже подрабатываешь, хотя твой отец может тебя обеспечить. Почему... — Мин вздыхает и прикрывает глаза, подбирая слова, — почему ты такой взрослый?

Потому что ты погрязнешь во всём дерьме, если я не буду взрослым и отвечать за тебя.

Потому что я терплю каждую твою выходку, чтобы быть рядом.

Потому что, если бы я не рассуждал здраво и не держал бы свои чувства запертыми в титановой клетке, нашей дружбе пришёл бы конец ещё три года назад.