Воздух, которым ты дышишь

Глава 22

Апрель 1998.

Чёрная ткань висела на каждом зеркале временного штаба Ордена, придавая помещениям, и без того погружённым в слишком тусклый свет, столько черноты, что, казалось, будто любой наряд на похороны выглядел бы менее траурным, чем плотные куски, намертво приклеенные сильной магией.

Не видеть своего отражения в зеркале — словно потерять целостность и ощущение того, что ты всё ещё существуешь в этом мире. Поймать себя на мысли о пути, который привёл в эту точку, и подумать о том, что именно так люди начинают сходить с ума. А самое страшное — перестать верить в реальность, которая каждый день мёртвым грузом продолжает сваливаться на слабые плечи.

Всё это будто откинуло Гермиону в страшное начало июля, когда воздух вокруг настолько сильно был пропитан горем, что, казалось, можно было задохнуться в момент слишком глубокого вдоха. Воспоминания, бережно убранные на самую дальнюю полку её памяти, будто разблокировались в одно мгновение, срывая засохшие корки со старых ран, которые до этого уже перестали отдавать такой сильной болью.

Гермиона прекрасно понимала, что любая лишняя эмоция приведёт её к той самой палате в Мунго, где ей и так выпала честь провести слишком много времени. Из-за этих мыслей, словно роем пчёл, носившимся в её сознании, она отчётливо сформировала в голове правило — никогда не спасать себя, если рядом есть люди, отчаянно нуждающиеся в её помощи.

Джинни уехала в другой штаб на следующее утро, когда действие успокоительных подошло к концу, а каждая деталь вокруг лишь служила доказательством, что все счастливые моменты, которые были единственным, что сдерживало её во время войны, сейчас превратились в страшные проклятия уничтожающие каждый орган.

Одного силуэта Забини в тот вечер было достаточно для осознания, что зайдя в комнату, которую они столько времени делили на двоих, она просто не сможет увидеть их привычный порядок, теперь принадлежащий только ей.

В один момент всё смешалось в такую бесконечную пелену, окрашенную чёрным цветом, что Гермионе показалось, если её спросят какой сейчас год, она ответит что прошло десять лет. И каждый день в этом бесконечном промежутке времени становился в разы больнее предыдущих.

Тишина в Ордене прерывалась лишь звоном посуды, доносящимся с кухни, и редкими хлопками дверью, когда кто-то решался выйти из комнаты.