Необратимые последствия чёрного колдовства

Снова красная киноварь

В середине часа крысы командиру дворцовой стражи было доложено о возвращении человеческого перебежчика, внезапно исчезнувшего вместе с королём Ледяных Пустошей почти половину месяца назад. Докладчик сообщил, что Мобэй-цзюнь тоже вернулся с заклинателем, однако он производил очень странное впечатление: от короля не ощущалось его неизмеримой демонической ци, и он слишком послушно следовал за своим слугой, который торопливо тянул его за руку, пока без оглядки бежал по коридорам в сторону своих покоев. Весть о том, что человек оказался сведущ в чёрном колдовстве, гуляла по всему замку, наложив на исчезновение владыки Ледяных Пустошей клеймо коварного заговора, поэтому демон, ответственный за охрану замка и его царственного хозяина, сделал очевидный для него в сложившихся обстоятельствах вывод: предатель Шан Цинхуа избавился от настоящего Мобэй-цзюня, а с собой привёл подделку, марионеточного короля, послушного его воле, с помощью которого желал заполучить власть над Северным демоническим царством... Командир дворцовой стражи, поднятый прибывшим с докладом стражником с постели, наскоро оделся и решительно двинулся к покоям зарвавшегося человека, полный ненависти к вероломному чужаку и яростной жажды его смерти.

Двери в комнату Шан Цинхуа оказались распахнуты настежь. Изнутри доносился горестный, как будто нечеловеческий вой — словно стенала вьюга, кружащаяся над полем битвы и оплакивающая павших воинов... Если бы у командира дворцовой стражи было хотя бы мало-мальски чуткое сердце, оно бы болезненно сжалось, разжалобившись этим плачем скорби и безутешности. Но закалённый в боях демон сердце имел бесчувственное, а презрение к человеческому перебежчику, уверенность в его предательстве и гнев из-за преступления, совершённого заклинателем против короля Ледяных Пустошей, делали его невосприимчивым ни к чему, кроме требований долга и немедленного достижения цели.

Командир дворцовой стражи застал Шан Цинхуа скорчившимся на полу. Спрятав лицо в дрожащих ладонях, человек сотрясался в горьких рыданиях. Глубокие прерывистые всхлипы, казалось, застревали в его горле, душили, лишая воздуха и ослабляя тело. Кроме заклинателя в покоях никого больше не было — ни истинного Мобэй-цзюня, ни поддельного. Для демона больше ничего не имело значения. Чужого горя он не замечал. Слёзы заклинателя демон расценил как отчаяние из-за краха его подлого замысла. Командир дворцовой стражи видел перед собой лишь предателя, которого необходимо немедленно казнить за убийство короля.