Хэллгейт: семья

Глава 2

Стэши проснулась в половину седьмого утра и, дотянувшись до телефона, с досадой поморщилась: чёртова рань. Сбоку похрапывал Макс. Она осторожно коснулась его лба — ни намёка на былой жар. Хорошо.

Каждое её утро начиналось с чашки крепкого кофе и чтения новостей. Первое правило любого журналиста: всегда держи руку на пульсе. В Луизиане, впрочем, почти ничего не происходило, и любого другого человека это бы успокаивало, но Стэши тревожило — затишье всегда бывало перед бурей.

Кроме того, стоя по горло в болоте рутины — какая ирония для той, кто буквально жил у мутной воды, — не поймаешь за хвост сенсацию. Стэши отчаянно хотелось, чтобы Хэллгейт наконец встряхнулся. Казалось, город застыл в стеклянном шаре, только вместо искусственных снежинок — пыль и песок.

Оставалось, конечно, дело Хьюзов. Она и сама посвятила ему столько времени, что могла бы, не заглядывая в материалы, воспроизвести любую заметку из тех, что печатали весь первый год после убийства. Проблема в одном: там не было ни хрена ценного.

Город с готовностью сожрал версию «особняк губернатора сжёг Ленни Дикинсон» и не подавился — но то было в проклятый первый год. Потом с глаз горожан будто пелена спала, и многие негласно сочли дело нераскрытым. Плевать, что признанный виновным в поджоге человек сидит в тюрьме.

Стэши тоже не верила, что Дикинсон — тот самый поджигатель.

Вскоре после того, как его упекли за решётку, «Вестник Луизианы», крупнейшее издание штата, чья редакция располагалась в столице, выпустил и статью о Ленни, и интервью с ним — по его словам, первое и последнее. Тексты были, прямо скажем, любопытные и содержали немало откровений.

И подтверждали её догадку, что Хьюзов сжёг кто-то другой.

Ленни Дикинсон был серийным убийцей. Он выбирал очень похожих женщин: с волосами оттенков рыжего, высоких и статных.

Она помнила его на снимках. Грубоватые, но завораживающие черты лица, зачёсанные назад волосы, гладкий высокий лоб. Ленни вызывал желание обвести каждую линию пальцем, но вместе с тем страх порезаться был слишком велик. Наверное, он нравился женщинам. Что-то в нём их подкупало.

Что-то особенное — быть может, звериная жестокость в глубине зрачков, мышцы, перекатывающиеся под слишком светлой кожей. Стэши не знала, но догадывалась: расстёгивая рубашку Ленни, на спине и груди они находили мелкую россыпь веснушек и родинок, рассматривали её, отпускали затёртые фразы о созвездиях, а потом...