Крестный отец.

17.а на улице..

— Ты головой не бился сегодня? — Арсений поднимает бровь, и на секунду переводит на Антона взгляд, и прикладывает ладонь к его лбу.
— Не помню я. — Шастун почесал затылок, откидывая руку Арса от себя. Нельзя исключать случайные факты: может, легонько, да стукнулся, а может даже и не легонько, но, наверное, Арсений вообще не об этом спросил.
— Значит бился. — заключает Попов, качнув головой, — Какие тебе сексы вообще? Сидишь дохлядь еле живая, а туда же, секс ему.
Антон сглотнул. Да, Арсений прав. О чём он вообще думал, когда поднял эту тему настолько бесцеремонно? Арсений – без пяти ступеней карьерной лестницы бог, а Антон – без пяти минут труп, если бы, собственно, не этот же Арсений, регулярно вытаскивающий его из переделок. Как он жил без него – хуй знает. Да наверное, даже если спросить, то не ответит. Говорящие хуи, виданно ли такое в мире людей, ещё не вкусивших наркоту.
Интересно, Арсений просто обижается или правда думает, что Антон для сексуальных игрищ слишком мал? Или он в нем не видит партнёра? Или он вообще из жалости согласился..
Пока в голове Шастуна роились кучи мыслей, Арс уже успел припарковаться, выйти, и вытянуть неуловившего сути Антона на улицу.
— Ау, кукушонок, просыпайся. Пошли.
Шастун очнулся, покрутил головой.
— Так ты согласен?
Взгляд Попова говорил сам за себя, и говорил он явно не «о, да, раздевайся, я трахну тебя прямо здесь, на капоте». Арсений смотрел с каким-то укором, настолько колко, что Антону стало стыдно, и он отвернулся.
— Ладно, ладно, — затараторил мальчишка, — понял я. Я страшный, как атомная война.
Арс хмыкнул, потянул его за локоть и направил к подъезду.
— Иди, атомный войнёнок. — Попов хлопнул его по бедру, чуть ниже вчерашних следов ремня, — Сексуалка-нереалка.
Антон, опустив голову, зашагал по с лестнице на седьмой этаж, едва переставляя ноги.
— Ну не стебись. — шмыгнул он, уже осознав всю опрометчивость своего предложения.
Не надо было вообще поднимать эту тему. Что за внезапная самоуверенность? Где Арсений, а где он.
— Я любя. — Арс ухватил Антона подмышку и дотащил до двери, где уже поставил на ноги.
Открыв те самые восемь замков, Попов пропустил мальчишку вперёд. Он зашёл, скинул обувь и ушёл в комнату, плюхнулся поперёк кровати и с грудным стоном выдохнул, смешав это с каким-то обречённым рыком.
— Ма-аленький, — заурчал Арсений где-то над ухом. Он вошёл неслышно, почти как тень. А может Антон слишком глубоко закопался, пока рылся в своих недостатках, потому сейчас и подпрыгнул, ударившись залтылком о любезно подставленную руку Попова. Он предугадал, что шугливый мальчишка дёрнется, а потому вместо того, чтобы оставаться в зоне доступа и ловить удар куда-то в челюсть, предоставил Антону ладонь-амортизатор. — обижаешься?
Шастун мычит, снова уронив голову в подушки. Не обижается он, но обидно. Не просто же так ему отказали.
Арсений вздыхает, целует мальчишку в ухо и падает рядом, только уже на спину, руку оставляя где-то чуть выше его поясницы. Антон подползает ближе, тычется в бок и бубнит, бубнит, бубнит, пока Арс не щипает его за булку. Тогда он взвизгивает и выныривает из-за широкого плеча, зелёным прищуром стреляя в Попова.
Арсений потирает ухо.
— Ультразвук выруби, пискля.
Шастун ехидно улыбается, выдавливая связками «иииЪи», но после остужающего взгляда тычется в поповскую грудь и мурлычет, потирая по нёбу картавое «ррр».
— Ну-ка, как? — Арс поворачивается на бок, тянет подбородок Антона вниз, заставляя открыть рот и показать, как протекает процесс мурчания.
Шаст смущается: ему буквально заглянули в рот.
— Р-р! — фыркает Антон, ненарочно брызгая на пальцы Попова слюной. — Ой, прости.
— Исправляй. — Арсений шутит, но с паразительно серьёзным лицом, и Антон поэтому не менее серьёзно задумывается, как это сделать.
Нужно же сделать это как-то..в выгодном для себя свете.
— А..так? — он о зубы снимает лишнюю слюну с языка, и этим же языком проводит по руке Арса, снимая капельки.
Попов наблюдает внимательно, следя за всеми движениями мальчишки, сглатывает и вытаскивает руку, прячет за спину.
— Чё за выпады, Шастун?
— Я просто.. — Антон замялся, — Да не важно. — он снова уронил голову на кровать и прикрыл глаза. — Блять, да что со мной не так? Неужели я настолько страшный?
Арсений развернул его к себе, поднялся на локте и заглянул в глаза. Шастун опять собрался плакать. Неудивительно, он теперь думает, что он последняя чмоня.
— Дурында, — прошептал он, прижавшись губами к нахмуренному лбу. Чёлка примялась. — Ты же мелкий ещё.
— А, ну как подрочить, так нормально, а как потрахаться, так всё, я пиздюк. — завозмущался Антон, сведя к переносице брови.
Попов закатил глаза, вздохнул, и вдруг рывком приподнялся, навис над мальчишкой и облизнулся. Шастун вздрогнул, вжался в матрас.
— Знаешь, Антон, мне-то ни шло, ни ехало. —  тёплая рука скользнула под кофту, по плоскому животу, к груди. Арсений смотрел, не проявляя эмоций. — Если тебе взбрело в голову, что секс – новый смысл твоей жизни, я могу трахнуть тебя, лишь бы не ныл.
Чем бы дитё не тешилось, лишь бы не вешалось.
Антон закусил губу, невинно хлопая оленьими глазками. Что делать дальше – он не имеет ни малейшего понятия. Вот, уговорил, сманипулировал, а потом что? Раздеться и бревном лежать, пока Арс будет крутить его так и эдак? Другого варианта пока нет, только ждать указаний. Рисованное порно никаких познаний не дало, всё как-то само происходило, будто бы случайно.
— Но если выебываться начнёшь «ай, больно, ай, не надо», — Арсений с пародировал высокий, даже писклявый голос. – то не говори даже со мной никогда об этом. Усёк?
Попов не был асексуалом, но никогда не питал особой любви к сексу, он не был чем-то вроде обязательного элемента дня, разрядки, просто способом получить удовольствие, у Арса другие радости жизни, если можно так назвать резню, перестрелки и банально сон. И дело не в том, что он стареет, некого ебать или не стоит – все условия есть, кроме наличия желания. Это тратит время, часто добавляет проблем, типа привязанности, зависимости. Кто-кто, а такой человек, как Арсений, никогда и ни от кого зависеть не должен. В противном случае он быстро двинет кони, навернувшись с пьедестала.
Антон нервно кивнул, уже ощущая, что зря ввязался в тему, зря заговорил о сексе, зря подумал, что Арсений готов трахнуть всё, что движется, или двинуть то, что стоит неподвижно, чтобы, опять же, трахнуть.
Попов встал.
— Лежи, — скомандовал он уже почти вскочившему мальчишке, — щас вернусь.
Антон снова откинулся назад, так и не поправив нижний край толстовки. Вернулся Арсений с квадратным просвечивающим пакетиком в зубах и продолговатым тюбиком в руке. Судя по звуку лившейся в ванной воды, он ещё и руки помыл по дороге.
— На живот перевернись. — почти равнодушно выдохнул Попов, бросая пока запакованный презерватив на прикроватную тумбу.
Прям так сразу? Ни прилюдий, ни поцелуев, ни нежности? Совсем ничего? А почему в этих пидорских комиксах эти Кам Мыши и Пак Шкафы обжимались дольше, чем трахались?
Антон перевернулся.
— Ноги в коленях согни, — снова прокомментировал Арс, — чтобы задница вверх была.
Желания продолжать в мальчишке не осталось, но бросить всё он ещё не готов. Может, оно того стоит?
Неловко как-то.
— Штаны, Шастун.
— Да блять, я сам с собой ебаться буду, или где? — сорвался Антон, обернувшись через плечо, — Ты хоть вид сделай, что я тебя интересую. Хоть немножко.
В грустных зелёных глазах читается вполне обоснованная обида.
Арсений понимает, что перегнул. Слишком равнодушно, слишком похуистически, слишком по-взрослому на мальчишку смотрел.
Шастун отворачивается, кладёт голову на сложенные под ней руки, вздыхает и опускает таз на кровать.
— Антон, — зовёт Арсений, не получая ответа, — Антош, — мальчишка не откликается, и тогда Попов хватает его за разведённые в стороны бёдра, тянет к себе, пока он не упирается в его собственные. — Шастун, блять.
Антон пугается, хлопает ресницами, вполоборота глядя на Арсения, который в этот момент переворачивает его снова на спину, будто бы он вообще ничего не весит.
— Ты милый, когда обижаешься, — ухмыляется Попов где-то у уха, целует шею чуть ниже, где недавно ещё был ожог от димексида поверх укуса.
Антон упирается ладонями в его грудь, продолжая играть самого обиженного мальчика в этом мире, настойчиво смотрит в сторону, в стену, в окно – куда угодно, лишь бы не на Арсения, который сейчас усиленно привлекает внимание, вылизывая ранку от зубов. Шастун солоноватый, мягкий, почти бархатный из-за светлых пушковых волосков по всему телу.
Антон прикусывает губу и жмурится – Попов хозяйски мнёт его бёдра, подбираясь всё выше и выше. Такие игры непривычные и смущающие, но всяко нравятся Антошке больше, чем синеглазое безразличие в лице Попова.
— Ты такой тощий, а ляжки мягкие, — усмешка Арса щекочет кожу и вызывает мурашки.
Антон шумно выдыхает. Где-то в низу живота появляется хорошо знакомое чувство, отдалённо напоминающее то, к столом в Развалине.
Руки Арсения уже у ремня, а Антон пропустил период между бедром и ширинкой, видимо, отвлекшись на его хрипловатый, но сейчас поразительно мягкий голос.
— Арс, — шепчет мальчишка, обвивая ручонками шею Попова, — Арс..
Он напрочь уже забыл, что хотел сказать – в голове опять ни единой приличной мысли.
Арсений понял, потому не стал ничего спрашивать.
Стоило ему вовлечься, прелюдия моментально обрела смысл и даже стала интересной частью процесса.
Джинсы Антона улетели на подоконник, – спасибо, что не в окно, – и опять он остался в трусах с нелепым рисунком. Это его кинк, что-ли?
Попов смеётся, ткнувшись носом в оголённый живот. Антону щекотно, поэтому он втягивается, буквально слипляя брюшнуюю стенку и позвоночник.
— Ну-ка, глиста в скафандре, — продолжает ржать Арс, причмокивая кожу на выпирающей тазовой косточке. — расслабься.
Антон хмыкает обиженно, и, чтобы хоть куда-то деть руки, запускает их в тёмную шевелюру, удивляясь мягкости волос на бритом затылке.
Бальзам жумайсынба, скажи жёстким волосам: «пошли нахуй». здесь могла быть Ваша реклама.
Арсений подцепляет хипсы¹ кончиками пальцев, спускает и оставляет болтаться где-то на щиколотке. Антон тут же прячет лицо в скгибе локтя, неистово краснея. До этого момента всё казалось вполне себе обычным, и не особо смущающим, но сейчас, почему-то, Антон уже во второй раз передумал продолжать, интуитивно пытаясь свести колени, между которых очень кстати примастился Попов, как раз не позволивший соединить ноги. Раз нельзя бороться, значит можно бежать. Шастун попытался уползти.
— Ну, и куда ты? — Арс потянул его обратно, и от резкости движения Антон ощутил, как член ударился о живот.
Блять.
Взгляд Арсения на себе нельзя не почувствовать – слишком пристально он разглядывает полуобнажённое тело.
Трезвость сознания вернулась очень не кстати: теперь хотелось убежать и спрятаться в ванной дня так на три, но язык всё ещё не поворачивается сказать «можно не надо, пожалуйста».
— Расслабь ноги. — поповский командный тон уже не пугает, хоть и явно не даёт повода стать тестом в его руках, но Арсений мгновенно меняет ситуацию поцелуем в подбородок и почти беззвучным — Всё будет хорошо, бемби.
Не будет этих клишированных «с тобой я буду нежным», будто бы со всеми он такой альфач, а тут специально ради одного мальчишки станет милым барашком, который в леваде жрёт клевер и одуванчики. Как получится, так получится, но Арс знает, как сломать этого глупого мальчишку, потому известна ему и обратная схема.
У Попова голос, вызывающий доверие, особенно сейчас. Он ведь ни разу не врал Антону. По крайней мере сам Антон в этом убеждён, а потому с выдохом всё таки опускает напряжённые ноги в руки Арса и прикусывает кожу на своём запястье, когда ощущает его пальцы уже в опасной близости к своей заднице. Сам согласился.
Пальцы ещё раз касаются внутренней поверхности бёдер, а Антон изо всех сил старается не представлять, что происходит где-то внизу.
Рука на секунду удаляется, после встряхивания раздаётся шлепок первернувшейся внутри бутылька смазки, характерный звук выдавливания, и Шастун ощущает склизкий холодок между ягодиц, всё ещё всерьёз думая о том, что хочет сбежать.
— Тош, — Арсений закидывает длинную ногу  на своё плечо, целует колено, — хочешь – остановимся?
— Не спрашивай меня, просто..— Антон затараторил и запнулся, подбирая слова, — Просто делай, что там надо.
Попов ухмыляется в сгиб его ноги, невесомо распределяя склизкую жидкость пальцами по напряжённому колечку мышц. Антону непривычно, опасливо, непонятно, но не страшно. Арсений сказал, что всё будет хорошо, значит всё будет хорошо. Не стал бы он врать.
— Постарайся расслабиться, кудряшка, — голос чуть с хрипоцой, всецело вселяющий доверие.
— Да не могу я. — хнычет мальчишка на выдохе.
— Пробуй, — рука Попова, до того лежащая где-то на ноге Антона, дотянулась до его щёки, большим пальцем погладила, касаясь виска и примятого локона отросшей чёлки.
Антон глотает густую слюну и повисает на плече Арсения.
Пальцы улавливают момент и вскальзывают внутрь под Антоновский шумный вдох. Шастун тискает пальцами одеяло и сдавленно постанывает, отползая вверх относительно кровати.
— Тихо, тихо, тихо, — нашёптывает Попов, выцеловывая внутреннюю сторону бледного бедра, — тихо, подожди.
Антон подавляет желание ретироваться и замирает, выдохнув.
— Ты мне пальцы в жопу запихал, блять, — бурчит Шастун и передразнивает — «подожди».
— Кто там просил инициативу? — Попов поднимает бровь, хоть Антон его и не видит. Привычка.
— Нахуя это вообще? Зачем мне пальцы в жопе?
— Проведём урок анатомии. — вздыхает Арс, разочарованный ужаснейшим, значительно ниже среднего, образованием своей проблемки, — Жопа твоя, она же анус – состоит из мышц, а мышцы имеют свойство привыкать, — пальцы совершают возвратно-поступательное движение внутри Антона, из-за чего он почти в голос стонет, вовремя закусывая браслет.
Арсений говорил, что он пискля, значит лучше заткнуться.
— И растягивается из-за воздействия, как и любые другие мышцы в твоём теле.
Движения становятся регулярными и переодически дают какой-то невнятный отголосок в низ живота. Антон не имеет ни малейшего представления, почему это кажется отдалённо приятным, но лежит, кряхтя, усиленно задавливая голос, чтобы не издавать лишних звуков.
Арсений внутри него сгибает пальцы, подушечками скользя по комку нервов внутри, и подавить скулёж уже не удаётся. Скомканный стон – услада для ушей. У Попова что-то вроде фетиша на все ахи и охи, а срывающийся голос Антона подходит как ни один другой, заставляет ощутить, как стояк упирается в ширинку уже не так идеально выглаженных брюк.
Арс кусает за ляшку, легонько постукивая по тому же скоплению нервов, чтобы выжать из мальчишки ещё хотя-бы что-то, и удаётся это вполне успешно. Антон выгибается в пояснице, выстанывая какие-то невнятные слова в закушенную руку, которую Попов тут же у него забирает, пока он не отгрыз от неё кусок.
— Ну-ка прекрати. — казалось бы строго, но как-то заботливо, что-ли.
— Я так стонать буду, а тебе не нравится мой голос, — самое время расстроиться, но Антон уже минут пятнадцать слишком сосредоточен на том, что находится внутри, так что не думает об обидках.
— Стони. — Арсений наконец вынимает из него пальцы, и Шастун выдыхает.
Свобода..
Брякает расстегнутая бляшка ремня, Попов подбирает с тумбы презерватив, вскрывает, надкусив уголок, раскатывает по члену, — Желательно громко.
Головка оказывается между булок, потираясь о вход.
— А-арс, это, постой, — спешно бубнит Антон, неловко пытаясь ухватиться за него.
— А?
— Ты..это.. — Шастун прикусывает губу и смотрит опять невинно кукольными глазками, — ну, н-нежно, пожалуйста.
Будто бы это что-то изменит. Начитается своих порнух, потом в голове каша. Хотя, она и раньше там была.
Попов входит, и из легких Антона вылетает абсолютно весь воздух.
— Стой, стой, стой, больно! — он пытается ухватиться за воздух, за Арса, но руки пролетают мимо, и снова появляется напряжение. — Арс!
Попов наклоняется, скинув колено со своего плеча, стоя на локтях нависает сверху, целует щёки и влажный лоб, подрагивающие губы. Ему самому уже хочется просто трахнуть этого мальчишку. У него красивые ноги, милое личико, сексуальный голос и потрясающе наивный взгляд, а ещё, кажется, Арсений в него влюбляется, хоть и отрицает это всеми возможными способами, а сейчас старается не толкнуться слепо внутрь, чтобы не повредить своего мальчика. Как минимум потому, что потом придётся таскаться с ним по психологам, ну и..не хочет он причинять ему нарочно боль. Его просили так не делать.
— Тщ-щ, спокойно, — Арсений касается губами полуприкрытых век, — не нервничай.
— Как я могу не нервничать?! — вот теперь действительно страшно.
Что дальше? Зачем всё это? К чему это приведёт?
— Не повышай на меня голос, — тон сменился на холодный, похожий на тот, что был при первой их встрече, — или я просто уйду.
Антон проглотил новую горстку слов, виновато чмокнул Попова в подбородок и промямлил:
— Прости.
Арс плавно подводит таз, заведя ладонь под лопатки Шастуна, вцепившегося мёртвой хваткой коротких ногтей в его плечи, чтобы он не сбёг.
Ощущение заполненности настораживает, но, на удивление, не кажется чем-то ужасным. Видимо, количество смазки, равное почти всему бутыльку, сыграло всё таки какую-то роль, потому что толчки хоть и ощущаются болезненно, но, по крайней мере, через один, а то и два.
Арсений успевает между движениями зацеловывать его шею, наслаждаясь постанываниями и рваными вздохами под ухо.
Поскольку руки Антона заняты расцарапыванием поповской спины, его ладонь обхватывает член, уже знакомый даже на ощупь, и проводит несколько раз от основания к головке, тем самым доводя до разрядки, сопровождаемой грудным «а-ах» и брызгами спермы в ладонь. Самому же придется повозиться чуть дольше, потому что не будь Антон Антоном, плевал бы Арсений на то, что он только что кончил.
* * *
Антон обессиленно валяется в кровати, раскинувшись звездой, а Арсений, на коленях которого сейчас лежит его кучерявая голова, перебирает завитки русых волос. Шастун устал, запыхался и никак не мог собраться, чтобы дойти до ванной, или хотя бы согласиться, чтобы его туда унёс Попов.
Всё ещё голый, уже замерзающий, он лежит обнимая правую ногу Арса в почти бессознательном состоянии. Не верьте корейским комиксам, порхать, аки бабочка после такого вы точно не будете.
* * *
Утро. Антон сыт, одет, поцелован в лоб и доставлен к школьным воротам.
— Хорошего дня, Антош, — улыбается Попов перед тем, как Антон закрывает дверь.
Он даже снова открывает её и переспрашивает, удивлённо спрашивая:
— Мне не послышалось? Ты чего сказал?
— Пока, говорю, глистёнок. — Арсений подмигнул и уехал, а Антон, хоть и побаливающий, поплёлся в класс, чтобы писать ебучую самостоятельную по биологии в компании Оксанки и двадцати восьми идиотов, с которыми едва ли возможно общаться о чём-то, кроме того, насколько странная математичка и какой дерьмовый, всё таки, физик.
Кстати, после истории физика, а значит сейчас, после молодого и улыбчивого Алёшки Владимировича, придётся идти к Пиздецу Ивановичу – старому уёбку, который постоянно капает на мозги.
— Здрасьте, Поликарп Иваныч, — здоровается Шастун, зайдя в крайний на первом этаже кабинет, напротив директорского.
— Опять не в форме, — бурчит Пиздец, даже не удосужившись выдавить «здравствуй» хоть из вежливости. — Мать за тобой совсем не следит.
— Так она же того, — раздалось откуда-то сзади, — померла. Дня три уже как.
— Ебальник завали, — рычит Антон, сверкнув глазами. — Таким не шутят.
— Да какие шутки? — не унимается мудак с пятой парты третьего ряда, — Смирился уже, смеёшься ходишь. Не строй из себя депрессивку, строитель, блять.
Несколько человек засмеялись, а у Антона загудело в голове.
— Нет, мама в больнице, всё с ней хорошо, она лечится, — похоже, он успокаивал себя, чтобы не слететь вниз, к срыву, — и вернётся скоро.
Физик за складывающейся картиной наблюдал молча, ожидая исхода.
— Елена Николаевна сказала, что её похоронили уже. — гыкнул одноклассник, — Ты точно ей сын вообще? Не знаешь даже, жива она вообще или нет.
Шастун проглотил ком и вылетел из класса, без стука ворвался в приёмную.
— Елена Николаевна, это правда? — голос дрожит и уже срывается.
Ещё немного, и из глаз ручьём брызнут солёные слезы.
— Что, Шастун? Что случилось?
— Откуда у вас информация, что мама умерла? — наивная боль в интонации сжала и размочила почти засохшее сердце.
Шастун ещё надеялся, что тётка в серой юбке опровергнет эту глупость.
Директриса в курсе, что Антон не имеет ни малейшего понятия о судьбе матери, или, скорее, о её прекращении.
— Ну, Антош, — голос женщины в кресле сменился на мягкий, сочувствующий, — так бывает, ты только не нервничай..
Мальчишка попятился назад, не дослушав, ударился спиной о дверь и вылетел в коридор, в фойе, на крыльцо, за двор, побежал куда-то, оставив в кабинете и рюкзак, и учебники, и кошелёк, в котором ещё валялась горсть мелочи.
В кирпичном доме, до которого он бежал под моросящим дождём в одной толстовке, света не было, ворота закрыты на кусок щепы, даже не на ключ – закрывала явно не мать.
Антон забежал в дом. Всё лежало так же: чемодан матери стоял в том же углу пустой, вещи за открытыми дверцами шкафа лежали в том же порядке, что и полторы недели назад – к ним даже не притрагивались, и только белого потельного платья, раньше висевшего обособленно на вешалке, не было.
Кажется, ему не врали.
— Мам, — мальчишка сполз на пол, вцепляясь пальцами в волосы. — ма-ам..
Ужасно. Никого нет, дома холодно и тихо, как в могиле. На столе у дивана евангелие.
Бешенно заколотилось сердце, разнося удары до самого горла, до мозга настолько громко, что кроме этого стука Антон уже ничего не слышал. Даже собственного крика, отскакивающего от стен, обклеенных полосатыми обоями. Тело окутал тремор, глаза моментально помокрели, и что-то так защемило в груди, что на несколько секунд Антон перестал дышать, и диафрагма рывками ходила впустую, не захватывая и глотка воздуха.
Не выдержав натиска когда-то родных стен, мальчишка выбежал, забыв напрочь про ворота, про двери, и зашагал, куда глаза глядят. Глаза, видимо, глядели в направлении дома Попова: больше идти некуда.
Арсений – мразь. Он ведь знал, наверняка знал, и молчал. Отвлекал всем, чем можно, врал настолько масштабно, что даже если собрать всю ложь Антона за все его шестнадцать лет, не наберётся даже четверти.
Он специально молчал, чтобы ничего не объяснять. А если он её и убил? Тогда было бы много крови..он бы не стал, нет..нет, он не стал бы..он просто молчал, и это, наверное, ещё гаже, но идти некуда: его квартира – единственное место, откуда его не выгонят, а на улице дождь, на улице минус три, на улице люди, которые потерявшегося мальчишку запихнули в машину и увезли в неизвестном направлении.