Крестный отец.

4.Гвоздь, Грек и Шастун, который не умеет драться.

Утро. Антон, за не желанием снова оказаться на лестничной клетке в трусах, встал раньше и сидел на кухне, в компании Попова, надеясь, что ему что-то да перепадёт. И перепало бы, если бы было, чему падать. Арсений выбрасывал всю еду, которая не доедалась сразу. Такой себе протест тому, что видел в детстве. Протест всем «доедай, больше не получишь». Просто протест. Смысл Арсения в том, чтобы выбиваться из общих правил.
Попов ждал, когда заварится кофе, Антон болтал под столом ногами.
— Арсений, — получив в ответ глухое «а?», Антон продолжил, — а почему у меня в комнате ничё нет?
— Диван есть. — сказал, как отрезал. И ведь не поспоришь.
— Ну я же не псина какая, чтобы перебиться одним диваном.
— Кто тебе сказал? — изогнул бровь Арсений, — Не верь ему. Пиздит много. — поставил чашку перед мальчишкой на стол.
Антон нахмурился и поджал губы, отодвинул кофе и встал из-за стола.
— Не буду.
Попов пожал плечами и отпил из своей чашки половину одним глотком.
— Дай от машины ключи, я внизу тебя дождусь. — Антон протянул раскрытую ручонку в сторону Арсения.
— Сядь. Ещё рано.
Шастун вскипел.
— Да чё сядь-то? — занервничал Антон, — То стой, то спи, то сиди, то тридцать секунд на штаны. Я не собака. Я – человек.
В пару секунд Арсений тенью навис сверху. Антон всем видом старался показать, что не боится его нисколько, но выдавали трясущиеся колени и общий мандраж.
Поразительно, в нем теплилось желание жить и какое-то глупое бесстрашие, которые вдвоём не могли ужиться с Арсением в одном поле.
Попов молча смотрел на Антона из-под опущенных ресниц, лицо его не выражало ни малейшей эмоции, а глаза, казалось, пожирали. Антон ежемгновенно пытался спрятать голову в плечи, надеясь стать черепахой, и плющился, как будто его жал многотонный пресс. Наверное, это даже хуже. Шастун отвернулся, прошёл глазами по всем стенам, но в итоге остановился на полу. Так меньше шансов увидеть снова это выжигающий изнутри взгляд.
— Да всё, всё, пусть диван. Перебьюсь, — затараторил Антон, не поднимая головы, — Не надо эти твои пистолеты и кишки..
Ещё несколько секунд молчания. Всё это время Антон чувствовал, что на него смотрят, хотя не отличался особой чувствительностью к таким мелочам.
Мелочь, ага. Если бы в глаза смотрел, то окаменел бы. Арсений-Горгона-Попов, блять.
Арс шагнул назад и вышел из кухни.
— Пошли, диван. — он усмешкой выбил из лёгких почти весь воздух, надел пальто, и, наблюдая за тем, как одевается Антон, стараясь не видеть его даже переферическим зрением, снова закурил. — Так и будешь разглядывать линолеум?
— Паркет.
— Да не суть. Живее давай. — Попов направил стрелу дыма куда-то в сторону мальчишки, просто потому, что ему так привычно. Куда говорит, туда и дышит. Всё логично, всё как всегда.
Антон закашлялся и помахал рукой перед лицом, в попытке разогнать сконцентрированное серое облако.
Арсений посмотрел непонимающе.
Вспомнил: Антон – золотой ребёнок, в жизни не дышавший настолько близко никотином. Попов молча затушил сигарету о статуэтку на тумбе. Теперь она не очень вписывается в идеальный интерьер квартиры, и прожженная эмаль на идеально белом гипсовом плече вряд ли когда-то отчистится или её можно будет закрасить. Да Арсений бы и не стал заниматься этим. Он редко бывает дома, поэтому состояние безделушек на обувной тумбе его не волнует, и вряд ли он выкроит хотя-бы пару минут, чтобы отвезти знакомому реставратору на соседнюю улицу.
Антон ахнул, спешно сдул пепел с аккуратной фигурки и стряхнул остатки пальцами.
Он видел похожую на какой-то брошюре выставочного зала. Даже не похожую. В точности такую же. Тогда, два года назад, за неё на аукционе просили огромную сумму, и какой-то бедный дурак выкупил её. Об этом говорили газетные новости. А ещё они говорили, что этот дурак влез в долги, чтобы её выкупить, а после этого его никто не видел. Дураком явно был не Арсений, но это не умаляло её цены. Как она попала в его руки – не так уж и важно.
Антон не считал себя ценителем высокого искусства и не понимал всех этих скрытых в изломах голого тела, прикрытого одной тряпицей, смыслов, но он понимал цену денег, а потому был крайне удивлён тем, насколько безразлично Попов испортил несколько миллионов рублей.
— Ты чего творишь? Дорогая же. — Шастун наконец поднял взгляд и вцепился им в лицо Арсения, выражавшее мало чего, свёл брови. Широкому спектру его мимики можно было позавидовать.
Арсений ничего не ответил и только указал глазами на дверь.
Антон послушался, потому что обратное – себе дороже, вышел и поскакал по лестнице вниз, размышляя над политикой жизни своей няньки. Попов проворачивал в третьей замочной скважине ключ.
Ему действительно плевать на эту девушку, оплакивающую какой-то жгут, разорванный на земле. Змею, наверное. Ну да, кажется, когда ему принесли её, как трофей, так и сказали.
Ему не плевать, что мальчишка, за которого он поручился, кашляет из-за дыма. Это может стать проблемой.
* * *
Оставив Антона у школьных ворот, Арсений уехал по великим делам. Возможно, наматывать кишки на голову тому, кому пообещал вечером, а возможно снова в порт.
Шастун накинул на плечо рюкзак и пошёл мимо здания школы, куда-то во внутренний двор. Первым математика и, если пораскинуть мозгами, то не так уж она ему и нужна, да и о теме новой никто не говорил. Значит, совсем необязательно присутствовать на уроке. Тем более, это совершенно бесполезное занятие. Он все равно ничего не поймёт, а за школой всегда валяются мелки. Можно высказать свое бунтарское мнение, что директриса – коза, а историк – истерик.
Бонусом ко всему Антон решил написать нелестный отзыв о старшаке, неумело пишущем стихи, а-ля рэп. Эдька Выграновский, он же Моль, он же Гвоздь, он же Даидитынахуйзаебал .
Эд регулярно прочищал Антону мозги в духе нулевой школы: подножки, жвачка в волосы, подстава перед химичкой, слухи и эта его мерзотная картавая агрессия.
Иногда от этого спасал закадычный товарищ на класс старше занимающийся грекоримской борьбой. Димка Позов, он же Грек, он же Поз, он же Помогищасумру, но поскольку уроки были разными, на разных этажах и в разное время, Дима был рядом далеко не всегда.
* * *
Выграновский был племянником вахтёрши, сидевшей параллельно и за камерами, естественно, выходящми и на задний двор. Не сказать, что качество съёмки божественно, но Антона трудно не узнать. Высокий, кучерявый и худой. Ничем не особенный, как казалось бы, но эта тётка хорошо знала, как его распознать. Эмоционально, что-ли. Всё, вплоть до его движений – знакомо и ей, по подлости душевной, нравилось наблюдать за тем, как племяш изводит жизнь Антошке. Индийский сериал, но с хорошей игрой актёров. Жаль только, звук не пишется. Так бы продала за много тысяч денег и жила припеваючи.
С некоторых пор Антон вполне удачно перестал попадаться Эдику на глаза, и сериал заморозился, работать стало скучно, а сейчас такая прекрасная возможность подпортить мальцу жизнь.. Выграновский же тоже просрал свой первый урок, и тоже сделал это намеренно, а чтобы не терять время, любезная тётушка звякнула ему, сообщив, что Антон на заднем что-то малюет на стене.
Эд пулей вылетел с крыльца, не сменив обувь, поскакал по лужам туда, где до сих пор Шастун розовым мелом расписывал стену разными приятностями. Пока он не знал всех деталей, и Антон искренне надеялся всё это время, что не узнает, пока не услышал сзади грузные, типа мощные и устрашаюшие шаги. Так ходил только этот идиот, якобы нагоняя какой-то мрак.
— Быляяять...— вздохнул Шастун, пряча мелок в карман брюк.
— Ой, Антош, ждал чтоль? — наигранно ласково протянул Эд, — Ну иди, иди сюда.
Антон стоял неподвижно, косо поглядывая исподлобья, не намереваясь показывать, что готов сбежать хоть сейчас. Он, всё таки, мужчина.
— Чё, ссыкотно? — взгляд Выграновского сам упал на надпись с его фамилией, — Ах, я хуесос, оказывается?
— Чему ты, собственно, удивляешься? — Антон старался изобразить надменность, выгнув бровь, на Арсеньевский манер.
Все таки тётка с вахты ошиблась, что актёрская игра в этом сериале достойная.