Снова будешь моей | 18+

8 ГЛАВА

*
В узком коридоре дорогу преграждает толстый мужик лет сорока.
— Я за тобой весь вечер палю, красотуля, — мерзко улыбаясь, говорит мне на ухо.
— И че мне теперь, в ладоши тебе похлопать? — грубо отвечаю, пытаясь обойти его справа.
— Ты че такая дерзкая? — зло цедит лжеДядя и хватает меня пухлой рукой за плечо. Хватает с такой силой, что у меня искры из глаз посыпались.
Соображаю, что нарываюсь на проблемы. Но тумблер со здравым смыслом давно вырублен вином и Маргаритой. Я вообще не знаю, где у меня этот тумблер, если честно.
— А ты че такой смелый? Ошалел? Убери свои сосиски от меня, ублюдок, — кричу ему в лицо, стараясь не дышать и пытаясь вырвать свою руку.
Он тут же хватает меня за вторую, хорошенько встряхивает и орёт, брызгая слюнями:
— Да ты знаешь кто я такой, курица? Ты у меня прощения на коленях просить будешь.

Сквозь замутненное сознание пробивается страх, я редко посещаю злачные места, но слышала много диких историй от знакомых.
— Отпустите её. Вы не так поняли. Девушка перебрала, — пытается оправдаться за меня Ксюша. В ее глазах такой же ужас.
Мужик все ещё держа меня за руку достаёт из кармана брюк телефон и кому-то набирает:
— Филимонов? Ты в отделении? Подгони ко мне к "Карату" ППСников. Тут проститутки вообще берега попутали.

Проститутки? Он что серьезно?
Испуганно переглядываемся с подругой.

Дальнейшие события закручиваются как-то совсем нелепо. Толстяк в сопровождении охраны выводит нас из клуба и грубо усаживает в полицейский бобик.
— Посидите там ночь и подумаете. Утром посмотрим, как запоёшь, тварь, — зло говорит урод, облизываясь на мои ноги. Закрывает двери машины и возвращается к клубу.
Я впадаю в какой-то ступор. От страха, наверное, впервые за все двадцать шесть лет, слова вымолвить не могу. Ксюша рядом громко ревёт в ладонь. Вся трясётся. Из-за этого чувствую себя вдвойне виноватой.
Беру подругу за свободную руку, пытаюсь успокоить. Сама же закусываю нижнюю губу со всей силы, моих слез они не увидят.
Едем по тёмным улицам недолго. Когда останавливаемся, дверь машины открывается, и молодой парень в униформе тянет меня за локоть из машины.
— Выходим, пчелки, — говорит он, грязно ухмыляясь.
В сопровождении двух сотрудников нас проводят в отделение. Внутри обшарпанные стены, низкие потолки и ужасно воняет сыростью.
Я никогда не была ни в одном отделении полиции.
Самое страшное, что абсолютно не знаю, что нас ждёт. Паническая волна ужаса бьётся в груди и требует немедленного выхода эмоций. Но я еще держусь.
В небольшом кабинете, куда нас в итоге заводят стоит старый деревянный стол и несколько стульев. На небольших окнах решётки.
Сотрудник усаживает меня на стул и выхватывает сумку из рук. С Ксюшей все те же действия повторяет, видимо, его напарник — долговязый мужик лет тридцати пяти, на вид довольно серьёзный.
— Сидим здесь, тихо. Будете шуметь или орать, посажу в общую камеру. Считайте пожалел вас, — говорит Долговязый, выходя из комнаты.
Решение возникает молниеносно. У мен просто больше нет ни одного варианта. Папа сейчас на Кипре, Давид не в городе.
— Мы имеем право на звонок, — вскакивая со стула, сообщаю ему в спину.
Я это видела в фильмах, на секундочку. Правда, точно не знаю, работает ли в России это правило. Но надо ведь что-то делать, поэтому продолжаю:
— Позвоните моему мужу, Егору Владимировичу Кораблину. Или верните мои вещи, я сама ему позвоню.