23 ГЛАВА

801 40 3
                                    

— Ну так что? Мне долго ждать?
Вот понимаю, чисто по-человечески понимаю, что перегибаю, что веду себя совершенно не логично, но продолжаю — чисто по-женски.
— Извините, Ксения Александровна, мы больше не будем, — произносит Кораблин, глядя мне в глаза.
Во взгляде ни капли раскаяния. Там вообще ничего нет, кроме бездонной черноты.
Никитина тем временем отодвигает ноутбук и стыдливо опускает взгляд.
Я знаю, что она девочка она неплохая, умненькая, трудолюбивая, и в другой ситуации я бы даже трогать ее не стала, но сейчас, сейчас меня просто распирает от… да я сама не знаю от чего.
— Может, тогда поведаете нам что-нибудь литературе тридцатых годов прошлого века? Особенности, характеристика, проблематика? — бегло осматриваю готового отвечать Кораблина, и перевожу внимание на Соню. — Никитина?

Соня, явно не ожидая от меня к ней вопросов, вздрагивает, поднимает на меня испуганные взгляд, открывает рот и тут же его закрывает.
Я не сомневаюсь в ее знаниях, но за время знакомства со студентами, успела выучить поведение некоторых из них. Никитина вот теряется каждый раз, когда ей внезапно задают вопрос.
Она продолжает молчать, то и дело поглядываю на одногруппников, в надежде найти спасение.
— Давайте я отвечу? — вклинивается Егор.
— Вы, Кораблин, будете отвечать, когда я попрошу. Никитина? — снова обращаюсь к побледневшей студентке. — Ничего? В таком случае постарайтесь хотя бы делать вид, что слушаете.

На самом деле мне самой от себя мерзко, понимаю, что веду себя, как сука последняя. К девчонке прицепилась, зная, что не ответит она.
Умом-то я все понимаю, а вот сердцем…
С сердцем беда.
Выдохнув, возвращаюсь к лекции.
— Так вот продолжаем. Уже в конце двадцатых годов в советской литературе нарастают тревожные тенденции. Писательский труд все больше привлекает к себе внимание властей и компетентных органов, в частности, это выражается усилением репрессивных мер в отношении неугодных власти писателей. В тысяча девятьсот тридцать втором году запрещаются любые литературные объединения. Следующим шагом по установлению контроля над литературой становится… — меня обрывает вибрирующий на столе мобильник, оповещающий о входящем сообщении. — Минуточку.

Подхожу к столу, беру телефон, снимаю блокировку экрана и открываю входящее сообщение.
Егор:
«Черт, детка, ты такая сексуальная, когда ревнуешь. Хочу тебя, Ксюш, прямо на твоем столе»

Запретная любовь ||18+Место, где живут истории. Откройте их для себя