Меня нашли в воронке.

Глава 10. Европейцы, млять...

Окопчик наш — последняя квартира,

Другой не будет, видно, нам дано.

И черные проклятые мундиры

Подходят, как в замедленном Кино.

И солнце жарит, чтоб оно пропало,

Но нет уже судьбы у нас другой,

И я кричу: «Давай, Виталий Палыч!

Давай на всю катушку, дорогой!»

Юрий Визбор

Вот уже полчаса Толика тащили на импровизированных, сделанных из шинели и двух палок, носилках. Время от времени он приходил в сознание, пытался что-то сказать, но Юрка Семененко каждый раз закрывал ему рот:

— Молчи, Толян, молчи! Нельзя тебе говорить. Вот придем сейчас — у нас там врач есть, он тебя на ноги быстро поставит.

Кинжал они вытаскивать не стали. Понятно было, что легкое пробито, а лезвие перекрывает кровеносные сосуды. Достанешь — и он захлебнется в собственной крови. Путь уж Валерка разбирается.

Шестеро красноармейцев менялись через каждые пять минут. Очень уж тяжел был здоровяк Толя Бессонов — за центнер, а бойцы ослабли на похлебке из брюквы.

Немцы и сами особо не шиковали в котле, подчистую грабя местное население, а на пленных обращали внимание в последнюю очередь.

Но шли, почти бежали.

И успели.

Ритка, когда увидела носилки, даже не заметила незнакомых бойцов. Просто метнулась к ним с криком:

— Кто?

Но ее опередил хромающий Валерка, протирая на ходу очки.

— Толик, Господи, да как же это, Толик, очнись! — Юра с дедом еле оттащили ее от раненого.

— Чего, знакомы, что ли? — поинтересовался долговязый красноармеец, натянувший пилотку до ушей.

— Знакомы, знакомы... Сейчас и с вами знакомиться будем, пока там дохтур колдует. Отряд! Становись! — рявкнул неожиданно Кирьян Васильевич.

И партизаны, и красноармейцы немного замешкались. Первые — совсем не привыкли, вторые несколько отвыкли.

— Рррняйсь! Смирррна! — Кирьян Васильевич прищурился, обходя строй.

Десять человек — это уже серьезно. Это уже отделение.