Never Fallen

Глава 38 Часть 1

Примечание к части
Принял решение все же разбить главу по частям. Она нереальных размеров для меня!
Острые иглы впиваются в голову Эндрю, в заднюю часть шеи и спускаются к кончикам пальцев.
Его сердце колотится в груди так сильно, что удары о грудную клетку отдаются вибрацией в висках — это единственное, что он слышит, когда выходит из автобуса, а Ваймак кричит ему вслед.
Толпа снаружи потихоньку рассасывается за минуты, которые, кажется, растягиваются в часы, пока адреналин поднимается и ползет вверх по горлу Эндрю.
Остальные люди не имеют значения для него.
Они сливаются в бесцветную кляксу. Слабый свет уличных фонарей не освещает мрачные мысли Эндрю, когда он на секунду поднимает взгляд на темное небо. И на звезды.
Они яркие, мерцают и переливаются. Венеру легко найти, как и близкий к ней пояс Ориона. И там, рядом с ним, расположены четыре звезды таким образом, что они выглядят как квадрат. Одна из них яркая, ярче трех других. Это одна из самых больших звезд на небе.
Красный сверхгигант, вспоминает Эндрю, что читал в книге, когда ему едва исполнилось десять лет. Тогда он прятался в библиотеке, держа книгу, слишком большую для его маленьких рук. Звезда примерно в шесть раз больше, чем их собственное солнце.
«Бетельгейзе, да?»  — Эндрю слышит, как Нил говорит это, словно сейчас. Он слышит это снова и снова, тише с каждым разом, когда его память проигрывает это по кругу, и его глаза перебегают с человека на человека, не замечая рыжих волос и мягкого рта, изогнутого в ухмылке. Здесь нет глаз, достаточно ярких, чтобы осветить Эндрю изнутри, как не смогла даже нежная рука женщины, которая когда-то была ему чем-то вроде матери…
Где он?
Где он?!
Где он?
Почему он смотрел на него тающим льдом?
Эндрю идет по асфальту парковки быстро, а затем еще быстрее, проталкиваясь сквозь людей. Холодные мурашки стекают по спине вниз.
Странное ощущение сдавленности в легких становится хуже по мере того, как Эндрю осматривает парковку. Он словно дышит через целлофановый пакет, совершенно не получая воздуха.
Эндрю знаком с паникой. Он знает ее, как свои пять пальцев. Он знает про это достаточно, чтобы распознать, как она накрывает его, словно одеяло, и в то же время как болезнь. Он знает холодные, скользкие пальцы, которые сжимают его горло в хватке, достаточно крепкой, чтобы перекрыть доступ воздуха к легким. Он знает, что такое безмолвная паника, дикие глаза с расширенными зрачками. Он знает мелодию сердца, колотящегося в его груди. Знает поведение мозга, запускающего мысль за мыслью, и каждая из них хуже предыдущей… мыслей, плавающих вместе в ментальном супе, просачивающемся сквозь пальцы, как мягкий песок на пляже. Он знает чувство заторможенности. Знает эту тошноту, обжигающую горло изнутри по пути наверх.
Он знает это по бесконечным ночам, когда он натягивал одеяло на голову, когда звук шагов в коридоре становился громче. Знает по бесконечным часам в библиотеке, пахнущей пылью и старыми чернилами, и осознанию того, что его время истекло, а пузырь фантазий, который он создал вокруг себя, лопнул, оставив Эндрю таким уязвимым, каким он отказывался быть.
Паника овладевает Эндрю, когда он расталкивает, просачивается мимо незнакомых людей. Она заключает его в свои объятия и обманчиво нежно обнимает так, как не могла годами, потому что Эндрю не позволял себя снова поймать…
Потому что не было ничего, что могло бы пробиться сквозь скорлупу вокруг него. Вокруг его тьмы и внутренней пустоты, которые остались от Эндрю много много лет назад.
Эндрю был недостаточно внимателен, и его снова поймали, утаскивая под воду все ниже в неизвестность и темноту.
«Бетельгейзе, да?» — слышит он снова и снова, когда паника пронизывает его кожу и разрывает, разрывает, как сотни ножей, протыкающих кожу…
… когда… мысль о том, что, возможно, теперь, когда Нил больше не связан обещанием с Эндрю, он мог бы воспользоваться шансом и убежать…
… как, должно быть, кричали ему инстинкты… но Эндрю снова отмахивается от этой мысли.
Нил мог убежать в любой момент, пообещал он или нет, и он сказал, что хочет позаботиться о себе сам. Бежать сейчас, после того, как сказал это, после того, как произнес эти слова с большей правдой, чем что-либо еще, не имело бы смысла.
Но отсутствие Нила здесь тоже не имеет смысла, и Эндрю проталкивается сквозь небольшую группу людей.
А затем он мельком замечает кое-что. Цветастое пятно посреди серого мира. И чем ближе Эндрю подходит к нему, тем сильнее паника вгрызается острыми зубами в его ребра, вырывая их к херам, забрызгивая кровью всю парковку.
Где-то рядом с ним человек справа отмахивается от другого, и его локоть прилетает Эндрю в скулу. Парень должен был увернуться, как всегда уклонялся от ударов Рене, но он этого не делает.
Ему все равно. Он подходит ближе к единственной подсказке, прежде чем бушующий океан из людей сможет смыть и её.
Эндрю удается протолкнуться мимо толпы, а затем он смотрит вниз, его сердце колотится о грудную клетку, а травмированное место под глазом отражает ритм.
Спортивная сумка лежит на земле. Нет, не просто спортивная сумка, потому что Эндрю видел ее раньше, хоть она и подранная, с отпечатками обуви… она черная. А на асфальте рядом с ней лежит клюшка ослепительно оранжевого цвета, и телефон, похожий на его собственный, засунутый в карман джинсов.
Что-то падает внутри Эндрю, прежде чем парень делает еще один шаг и наклоняется, обхватывая мокрый из-за полного беспорядка ремешок.
Нет, думает Эндрю, когда хватает клюшку и смотрит на порванную сетку, грязную от земли. Её некогда белый цвет изменился на коричневый. Парень крепко сжимает найденное и разворачивается, чтобы вернуться к автобусу команды, который светится в темноте рыжим, как свет в конце туннеля.
Нет, снова думает он, вытаскивая телефон из кармашка сумки, чтобы открыть его щелчком пальца. Чтобы увидеть, как включается дисплей, прежде чем он снова закрывает его и засовывает в карман. Нет. Нил не убежал. Нил не побежал бы, оставив свою сумку, телефон и клюшку, небрежно бросив эти вещи на землю добровольно. Не тогда, когда Нил владеет ими, защищает и заботится о них, как о дополнительной части своего тела.
Но тогда это означает что-то еще, возможно, что-то похуже.
Это означает, что Нил не убежал, это означает, что, должно быть, что-то произошло за то время, которое потребовалось остальным, чтобы добраться до автобуса через толпу. Это означает, что, должно быть, произошло что-то, что побудило Нила бросить свои вещи, и Эндрю не может себе представить, каково это было для кого-то столь одержимого Экси, как Нил.
Это означает, что произошло что-то, что не позволило Нилу добраться до автобуса. В нескольких футах, разделяющих автобус и стадион, что заставило Нила бросить свои вещи в безмолвном знаке того, что он не бежал, даже когда его инстинкт подсказывал сделать это.
«Бетельгейзе, да?»  — Эндрю слышит снова, а затем снова и снова, когда он подходит ближе к автобусу. Четыре звезды в форме квадрата и тонкие пальцы Нила.
У Эндрю идеальная память.
Ваймак стоит снаружи автобуса, прислонившись к оранжевому боку возле открытой двери, зажав сигарету между пальцами. Тонкая струйка дыма вьется в воздухе, бледная и танцующая на легком ветерке, прежде чем исчезнуть, не оставив после себя ничего, кроме своего запаха. Он что-то говорит Эндрю, но Эндрю не может расслышать из-за биения собственного сердца ничего, кроме «Нил» и «Поищем в больнице».
Где он?
Где он?
Тепло внутри автобуса проникает под его одежду, но это никак не помогает прогнать холод паники, который поселяется под кожей Эндрю и в его костях.
Гул Лисов — фоновый шум. Мысли бегут и бегут, как хомяк в колесе в своей клетке, по вечному кругу, который не остановится, как бы долго ты не бежал. Его пальцы болят и немеют, когда он отпускает ракетку Нила, чтобы пихнуть ее в сторону Кевина. Дэй цокает, когда видит, в каком она состоянии, но Эндрю не остается, чтобы услышать, какая чушь вылетит из его рта.
Его место далеко-далеко в задней части автобуса создает достаточное расстояние между ним и остальными, которые продолжают бросать друг на друга смущенные и обеспокоенные взгляды (Эндрю вспоминает, как думал, какими глупыми, какими совершенно нелепыми были старшекурсники, беспокоясь о ком-то вроде Нила, который кормит их ложкой ложью), и это так иронично, так больно, как осколок разбитого стекла, вогнанный под кожу.
Эндрю выдыхает.
Из его рта не вырывается ни единого звука, но воздух выходит из него менее ровно, чем обычно, гораздо менее ровно, чем сразу после игры, и тот факт, что Эндрю использовал это, использовал Экси, в качестве сравнения, заставляет что-то внутри его груди снова заныть, а точку под правым глазом пульсировать…
Автобус оживает с грохотом, который посылает вибрацию по ногам Эндрю, когда Эбби заводит его. Парень пробегает глазами по людям снаружи, которых он может видеть без проблем. Он переводит взгляд с человека на человека, от ярко-русых волос до крашеных розовых, белых и черных волос, не замечая волос того же оттенка, в который солнце окрашивает облака перед заходом после долгого летнего дня, и что-то горячее и тяжелое давит ему на живот.
Что-то острое и влажное сидит у него под кадыком.
Нечестно…
Снова.
Они начинают двигаться, и все снаружи сливается воедино.
«Это — ничто», «И я тоже никто», « А на вопрос — что тебе нужно? — ты всегда отвечал: «Никто и ничто»…
Но правда в том, что «это» не ничто. Это реальнее, чем четыре звезды в форме квадрата…
Холод пробегает по спине.
«Бетельгейзе, да?»
Снова и снова, вечное повторение, которое не затихает, которое не заглушается тем, как быстро и как громко бьется сердце Эндрю в груди. Он поворачивается на своем сиденье, отвернувшись от окна, и смотрит на тень, отбрасываемую проходящим светом на потрепанную спортивную сумку Нила, когда он подтягивает ее ближе к себе.
Он помнит свой разговор с Нилом перед игрой. Помнит, как думал, что должна быть другая причина, по которой Нил хотел разорвать их сделку. Помнит, как думал, что он узнает так или иначе…
Может быть, там действительно есть что-то похуже, чем Мориямы. Эндрю щёлкает по почтовому ящику Нила в гаджете, видя единственное сообщение с цифрой ноль.
Это вызывает ещё больше вопросов. Сообщение отправлено с несохраненного номера, которого Эндрю никогда раньше не видел. Код города тоже не из тех, что Эндрю запомнил бы. Эта цифра не несёт в себе смысла до тех пор, пока Эндрю не открывает папку, содержащую недавно удаленные сообщения, и не перестанет дышать на пару секунд.
Там, в папке сообщений, удаленных, но не исчезнувших полностью, находятся цифры, отсчитывающие от 49 до 0 — до сообщения, полученного Нилом этим утром. Первое пришло в пятницу, 19 января, в тот день, когда у Нила был день рождения.
Эндрю чувствует вкус железа на кончике языка, смотря на сообщения с обратным отсчетом. Он вспоминает вибрацию телефона о стену, а после то, как Нил швырнул его на диван. Эндрю делает вдох, который угрожает разорвать его лёгкие.
Теперь в этом есть смысл, даже если Эндрю не совсем понял кто и для чего отсчитывал для Нила срок каждый божий день, вплоть до сегодняшнего вечера.
Но Нил давно знал об этом. И не сказал.
Должно быть, именно поэтому он начал приставать к Эндрю с просьбой разорвать их обещание, отпустить его. Возможно, он знал, что что-то должно произойти, когда ему придет цифра ноль.
Эндрю закрывает папку и выходит из сообщений, щелкает по нескольким контактам, сохраненным Нилом, с его собственным именем в самом верху, прежде чем нажать большим пальцем зеленую кнопку и проверить входящие вызовы.
Его мысли снова обрываются. Собственное имя мигает ему в ответ, дата — 20 января, время вызова — 74 секунды. Но не это привлекает внимание Эндрю.
Нет, что действительно привлекает его внимание, так это номер телефона прямо над его именем. Номер, который также не сохранен, с незнакомым ему кодом города. Номер, который звонил на этот телефон всего через несколько минут после окончания их игры и до того, как они покинули стадион.
Эндрю приходится один раз насильно сглотнуть. Приступ тошноты и повторной панической атаки сидит совсем рядом с сердцем. В его голове начинает рисоваться картина без красок: он начинает складывать один плюс один и осознавать, что…
— Четыре — четыре — три, — вслух читает парень код города. Негромко, другие не должны были уловить эти слова из-за звука двигателя автобуса. Но сегодня в транспорте гробовая тишина, кроме тихого бормотания Дэн, обзванивающей больницы и полицейские участки. Поэтому тихий голос Эндрю почти похож на крик.
В автобусе так тихо, что Эндрю может услышать звук, который кто-то издает в ответ.
Эндрю поднимает взгляд и встречается с широко раскрытыми зелеными глазами. Его ощущения и эмоции тут же заостряются. Весь цвет сошел с лица Кевина так, что черная цифра на его скуле теперь заметнее, чем обычно. Его рот двигается, он открывается и закрывается, но ни звука не вырывается. Это выражение Эндрю видел раньше, когда Кевин стоял в Пальметто, прижимая к груди сломанную руку в попытке защитить её. И когда Кевин столкнулся с Рико в первый раз после того, как покинул свое гнездо.
Страх на лице Дэя Эндрю видеть не в новинку, но сейчас это что-то большее…
Это ужас, цепляющийся за чужое тело острыми когтями так, как Эндрю никогда раньше не видел, так, как этого никогда раньше не было. И что-то внутри Эндрю успокаивается, когда Кевину удается прошептать голосом, сломанным, как кость после падения:
— Балтимор.
Затем он отодвигается назад, и в выражении его лица появляется что-то такое, что заставляет Эндрю обратить внимание на чужие движения. Кевин словно хочет спрятаться, тихо шепча:
— Нет, нетнетнетнетнет…
— Что… — этот звук срывается с губ Эндрю прежде, чем он осознает. Он сформулирован не так, но Эндрю не может заставить себя приложить усилия, чтобы это прозвучало как вопрос. Но он знает, что Кевин все равно понимает, потому что он снова отрицательно качает головой. Эндрю встает со своего места секундой позже, а Кевин становится все меньше и меньше по мере того, как Эндрю подходит ближе. Его лицо, невероятно, становится еще бледнее. Эндрю понимает, что его трясет, когда он стоит в проходе рядом с местом Дэя, но его это не волнует. Его волнует это уродливое выражение в глазах Кевина, которое заставляет догадываться. — Кевин, что?
Дэй поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эндрю, и кажется, что он не видит его, как будто он не контролирует движение своей головы из стороны в сторону. Он выглядит диким, как загнанное в угол и раненое животное. Напряжение проникает в тело Эндрю, горячее, как железо, вытащенное из пламени, и способное расплавить кожу, как пластик.
— Ты что-то знаешь, — утверждает парень, а Дэй делает вдох и икает. Остальные люди в автобусе затихают и поворачивают головы в их сторону, но это не имеет значения. Его мысли начинают нестись со скоростью, с которой носились когда он сидел на таблетках.
Неудивительно, что Кевин знает что-то, чего не знает Эндрю. Это неудивительно, потому что в этом нет ничего нового, нет ничего такого, чего Эндрю не знал раньше. Кевин и Нил хранят общие секреты, это не беспокоит парня. Но сейчас это другое.
Это другое, потому что Нила здесь нет. А его спортивная сумка, его телефон и его клюшка есть. И все это рисует картину, которая говорит больше, чем Нил осмеливался сделать. Это заставляет один кусочек головоломки складываться в другой, и это заставляет Эндрю задыхаться.
Это другое, потому что Эндрю позволил себе заботиться о Ниле настолько, чтобы ненавидеть его. Нил вытащил Эндрю из тени в разноцветный мир. Это другое, потому что все вокруг Эндрю начинает тускнеть сильнее, чем было до этого.
Эндрю не уверен, сможет ли он вынести это.
Снова.
Но на этот раз по-новому. Потому что на этот раз парень не хочет отпускать ни за что. Не хочет отдавать обратно солнце в своём желудке. Он не хочет терять Нила. Он не хочет.
Это другое, потому что Кевин продолжает качать головой и отказывается говорить, когда более чем очевидно, что он что-то знает…
Это заставляет что-то вспыхнуть в Эндрю. Оно совсем не похоже на чувство горя, которое заставил его прочувствовать Нил.
Нет.
Это гнев. Кипящий, призывающий к разрушению.
Он овладевает Эндрю, и парень позволяет этому схватить себя, он позволяет силе этого сбить себя с ног и опрокинуть на спину. Потому что тихий голос внутри него говорит, что он должен был знать — что он должен был знать, впуская кого-то под ребра после Касс. Он должен был понимать, что «это» никогда не закончится хорошо. И он знал, но все равно позволил «этому» случиться.
Но теперь Нил пропал, и Эндрю не знает, что происходит… но Кевин знает, но не говорит, и гнев внутри него—
— гнев внутри него превращается в чистую ярость.
Это не похоже ни на что, что Эндрю когда-либо чувствовал раньше. Даже когда монстры вскрывали дверь в его комнату.
Ярость витает над ним, как утренний туман зимой, она затуманивает его обзор вокруг Кевина, когда все отступает на задний план. Она разрывает его изнутри своими голыми руками без когтей, она вскрывает его и разрывает грудь на части, и питается теплом, становящимся горячим, кипящим и бегущим по его венам, как кислота.
И она наносит удар, она жаждет крови, и Эндрю двигается, а Кевин продолжает трясти головой. Эндрю сцепляет зубы. Его руки обхватывают горло напуганного парня, сильно и крепко, когда он снова рычит:
— Что, блять, ты знаешь?
Кевин смотрит на него.
Его глаза широко раскрываются от шока, удивления, и чего-то опасно близкого к предательству. Он все еще дрожит, его пульс бьется о пальцы Эндрю. Но он продолжает отрицательно качать головой. Руки Эндрю крепче сжимают горло.
Кто-то зовет его по имени, но Эндрю плевать на это. Похуй, потому что Кевин все еще отказывается говорить. Возможно, он не может, потому что Эндрю выдавливает воздух из его горла, но гнев внутри него подпитывается действиями.
Рот Дэя открывается и закрывается, открывается и закрывается, и он похож на рыбу, когда пытается втянуть воздух в легкие. Парень использует свои руки, чтобы вцепиться в запястья Эндрю. Но он молчит… Эндрю не чувствует вибрации горла, пытающегося издать звук и все рассказать.
Эндрю чувствует себя так, словно он в аду. Он стискивает зубы, чтобы сдержать крик, пытающийся вырваться изо рта.
Его челюсть сжимается до спазма, а шум в ушах заполняет голову. Темнота перед глазами угрожает поглотить его целиком. И Эндрю думает, что позволит этому произойти.
Но затем появляется движение, шуршание одежды и скрип сидений под чьим-то весом, голос совсем рядом, кричащий:
— Черт возьми, Миньярд!
Появляется прикосновение, которое ощущается как ножи, вонзающиеся в кожу, когда чья-то рука обхватывает его за талию. Из темноты, окутывающей его поле зрения, появляются две руки, и они обвиваются вокруг рук Эндрю, прежде чем к ним присоединяются третья и четвертая руки. А потом они тянут.
И Эндрю позволяет им, потому что паника, видимая в глазах Кевина, окрашивается чем-то другим.
Его пальцы ослабевают, когда он разжимает их один за другим и стискивает зубы, борясь с желанием вернуться. Борясь с желанием перерезать всех до единого, касающихся его людей.
Тошно.
Больно.
Кевин хватает ртом воздух.
— Его отец, — хрипло произносит он до того, как Эндрю снова потеряет терпение, а затем кашляет. Его глаза широко раскрыты, они перебегают с одного человека на другого, когда он делает еще один вдох и поднимает руки, чтобы потрогать свое горло, которое уже начинает приобретать другой цвет. — Отец Нила. Он... Он Балтиморский Мясник.
Ярость внутри затихает. Эндрю перестаёт бороться с людьми, держащими его (ему требуется секунда, чтобы понять, что это Ваймак, Мэтт и Рене), и он сглатывает снова, а потом еще раз, потому что это не может быть отец Нила. Потому что нет, нет, этого не может быть. Потому что это не вяжется с остальным, с тем, что сказал ему Нил. Потому что отец Нила мертв, он мертв, и в этом нет никакого смысла, но Кевин кивает, когда Ники спрашивает:
— Мясник?
— Натан, — говорит Кевин, и это имя заставляет Эндрю снова начать вырываться из чужой хватки с желанием растерзать этот ебаный мир. — Он правая рука Лорда Кенго, и он…
Вмешивается Дэн, ее слова рассекают воздух, как удар хлыста.
— Кенго? Кенго Морияма? Означает ли это, что Нил…
— Это не имеет абсолютно никакого отношения к Мориямам, — говорит Кевин, прежде чем у Дэн появляется шанс закончить. Он смотрит вниз на свою руку, на бледный шрам, покрывающий его кожу, и сжимает ее, прежде чем продолжить. — Они ничто по сравнению с Натаном Веснински. Он казнит людей и использует ножи для выполнения грязной работы. Он зверь. Мы с Нилом, когда мы… когда мы были маленькими, мы видели, как он разрезал человека на куски. Серьезно. По частям, отрезая конечность за конечностью.
Голос Кевина хриплый, глаза широко раскрыты, он отшатывается, ударяется головой о стену автобуса, кожа на его горле уже темнеет. Кто-то справа от Эндрю спрашивает, встречались ли Кевин и Нил раньше. А Эндрю — это спичка, поднесенная к бензину, он горит и горит, пока головоломка не начинает заполняться, показывая картину более ужасную, чем он ожидал. «Он зверь».
И вот оно.
То, что скрывал Нил, уродливая правда. Правда, которую он превратил во что-то более менее сносное, когда кормил Эндрю ложью. Эндрю поверил. Принял.
Сердце колотится с бешеной скоростью, место под правым глазом болит, а мысли мечутся.
Парень вспоминает, как много недель назад после того, как он вернулся в Пальметто трезвым, Нил сидел рядом с ним на диване, избитый и в синяках, с бинтами на запястьях и пластырем на лице.
«Я никогда не понимал, почему ему нравятся ножи», — сказал тогда он, и Эндрю подумал, оторвав взгляд от Рене, что он имел в виду Рико. Потому что тогда это было логичным. Потому что тогда Нил вернулся из замка Эвермор… но он говорил не про Рико или Воронов. Он имел в виду своего отца. Отца, который жив и в честь которого назван Нил. У которого сейчас, возможно, Нил… Пазл выстраивается, и все замки, за которыми прятался Нил, падают, открывая дверь.
Снова появляется гнев. Парень отталкивает остальные эмоции, когда приходит осознание того, что Кевин знал это. Он знал о прошлом Нила, правду, и что его отец был жив. Эндрю помнит звук, который издал Нил, когда он спросил имя Натана, когда они стояли перед окном в аэропорту. Тихий, задушенный, испуганный… Кевин знал правду вместо лжи, которой Нил кормил их всех, кормил Эндрю, и все это время он знал, что было большим злом.
И он молчал, а Эндрю очень, очень ненавидит, когда ему лгут.
Гнев заставляет его двигаться, заставляет его бороться с Рене, Мэттом и Ваймаком, но они удерживают его на месте, когда Ники бьется головой об окно:
— Нам нужно позвонить в полицию…
— Нет, сейчас это не имеет значения.
— Но, Кевин, мы…
— Это, блядь, не имеет значения, ясно? Нил, наверное, уже мертв.
…
Кевин закрывает глаза и делает вдох, а затем еще один. Когда он снова открывает глаза, то смотрит на Эндрю.
Эндрю смотрит на него в ответ, и у него возникает желание лишить Кевина жизни.
Нет.
Нет.
— Он знал, что это произойдет. Я, блять, говорил ему бежать! Но нет, он не хотел, потому что, видите ли, чувствовал себя в безопасности рядом с вами. Сейчас мы ничего не можем для него сделать, — говорит Кевин остальным, и Лисы отвечают наперебой, их слова сливаются друг с другом для Эндрю, поскольку вся ярость, весь гнев и негодование по отношению ко всему этому — Кевину и лжи, Натану и Нилу — покидают его. Как воздух из шарика, в который вонзили иглу.
И затем, секунду спустя, что-то внутри него ломается.
Разлетается на миллион осколков, как стекло от удара камнем.
И острые, сверкающие осколки попадают в горло и глаза. Они кружатся с силой торнадо, в центре которого он стоит, они ударяются о его кожу и разрывают ее, и они проникают глубоко, а затем еще глубже, и они причиняют боль.
Боль.
И осознание того, что каким-то образом за последние недели, полные слов согласия, прошептанных у его губ, и совместного дыхания, и сигарет, и высота мира внизу… маленькая часть его пришла к убеждению, что Нил был первым, кого Эндрю собирался сохранить.
…
Словно это первое, что Эндрю действительно может себе оставить.
…
Руки, удерживающие его, исчезают. Эндрю стоит посреди автобуса, но не чувствует ничего, кроме боли.
Пустота, знакомая Эндрю, не похожа на горе, потому что парень не скорбит. Она причиняет другую боль, и гнездится прямо между рёбрами рядом с сердцем. Свет, который пульсировал там совсем недавно, плачет и тускнеет с каждым проходящим мгновением.
Нет…
Он не хочет. Не хочет здесь быть. Он не хочет быть и чувствовать это. Пожалуйста…
Неужели… хотя бы один раз…
Позади Эндрю раздается мелодия звонка. Этот звук парень слышит очень слабо, но затем Ваймак отвечает, и его голос становится громче и резче с каждым произносимым словом. Эндрю отворачивается, разрывает зрительный контакт с Кевином, но затем его слух обостряется, когда Ваймак говорит:
— Нил?
Ваймак хмурится, и рука, которую он положил на подушку сиденья Эллисон, сжимает ткань.
— Мне похуй, как вы его называете, но я ничего вам не скажу, пока не получу пацана обратно. Пока Нил не вернётся туда, где ему место.
Наступает тишина, пока Ваймак слушает, а затем он цокает и прищуривает глаза, что-то жесткое появляется в выражении его лица.
В проходе скрипит сиденье, когда Мэтт садится рядом с Дэн, и его лицо тоже становится напряженным.
— Послушайте, офицер, я не люблю повторять, и я уверен, что каждый человек в этой команде скажет вам то же самое, — Ваймак смотрит на них, на каждого из них по очереди, и пожимает плечами. — Эти ублюдки, вероятно, вообще ничего вам не скажут… если хотите ответов, то жду вас. Эбби, — говорит он, и Эндрю наблюдает, как он поворачивается, чтобы сказать адрес Эбби, адрес, ведущий к отелю, прежде чем повесить трубку, не сказав больше ни слова.
Затем Ваймак поворачивается обратно к своей команде.
— ФБР хочет, чтобы мы отправились в Балтимор, в какой-нибудь отель у главной дороги, подальше от любопытных глаз, — мужчина пожимает плечами и проводит рукой по волосам — признак стресса, который он испытывает, и который Эндрю ощущает в воздухе, как затяжной запах сигаретного дыма, паники и гнева, цепляющихся за него.
— Он у них, — говорит Ваймак, а затем матерится. Потом еще раз. — Он в больнице и без сознания, но он у них. Нил жив.
Старшекурсники что-то говорят Ваймаку, а затем друг другу. Они громко разговаривают, а затем становятся громче с каждым произнесенным словом, но Эндрю не слушает.
…
Он не может слышать из-за белого шума в ушах, и звона. Ему нужно побыть одному.
Ему нужно… курить.
Сердце колотится в груди, оно учащается с каждым шагом Эндрю, пока он не позволяет себе упасть на свое место в задней части автобуса. Машины проносятся мимо них снаружи, их фары сливаются воедино, и они маленькие, но разница в росте не вызывает у Эндрю страха.
Небо все еще чистое, когда Эндрю поднимает глаза, луна полная и яркая и отбрасывает призрачное сияние на природу внизу. Рядом с ним мерцают четыре звезды, маленькие бриллианты на чёрном холсте, образовавшие квадрат.
«Бетельгейзе, да?» Воспоминание Эндрю повторяется снова, но это не так тихо, как было раньше, это громко и ясно, и почти так, как будто Нил находится прямо рядом с ним… его раны начинают постепенно, болезненно, но стягиваться. Словно кто-то зашивает их тупой иглой.
Следующий вдох, который делает Эндрю, дается легче, он наполняет его легкие. Давление на грудь исчезает, и он может различить зелень травы у дороги, когда мимо них проезжает маленькая машина и ее фары освещают ее.
Нил жив.
Эндрю не знает, сколько проходит времени. Все превращается в неразбериху, пока они не съезжают с главной дороги на дорогу поменьше, и заезжают на стоянку. Это парковка отеля, понимает Эндрю, когда смотрит на другие машины, стоящие вокруг, и Эбби сворачивает на пустое парковочное место, прежде чем Ваймак выводит их из автобуса.
Прохладный воздух обдувает Эндрю и проникает ему под одежду, и он сжимает телефон Нила в одной руке, а другую прячет в карман толстовки, оглядываясь по сторонам.
«ФБР», — сказал им Ваймак в автобусе после окончания разговора, и Эндрю потребовалась всего секунда, чтобы увидеть, что это место кишит федералами. Мужчина и женщина приветствуют Ваймака, когда они приближаются ко входу; на тротуаре стоят мужчины с зажженными сигаретами в пальцах.
Их ведут мимо людей, которые пытаются выглядеть непринуждённо и расслабленно, но Эндрю за свою жизнь повидал больше федералов, чем он может сосчитать по пальцам обеих рук. Ему ничего не стоит прочитать напряжение в их бровях и увидеть, как они настороженно наблюдают.
Федералы, разговаривающие с Ваймаком и Эбби, инструктируют по времени пребывания в комнате. Эндрю делает шаг за шагом, не сводя глаз со спины тренера. Кевин где-то рядом с ним, рядом с Мэттом и Ники, которые снова молчат после шума в автобусе после того, как Ваймак сказал им, что Нил жив (Нил жив, он жив, жив, и сердце Эндрю бьется, как метроном).
Необходимость присматривать за нападающим ослабляется присутствием федералов; Эндрю знает, что даже если тот захочет выпилиться своими руками, ему вряд ли удастся.
Они проходят внутрь и прямо к лестнице, ведущей на верхние этажи. На втором стоит торговый автомат, а рядом с ним женщина с телефоном в руке и жвачкой во рту. Она лучше других справляется с задачей выглядеть непринуждённо. Ее волосы собраны в беспорядочный пучок, а ноги обуты в тапочки, но весь ее вид все равно кричит Эндрю «коп».
В помещении, куда их заводят, две кровати. Свет внутри приглушен, и медленно восходящее солнце бросает ленивый оранжевый отблеск на кремово-коричневую комнату.
Эндрю видит телевизор, диван и две двери, которые, вероятно, ведут в другую комнату и в ванную, но они его не интересуют. Одинокая фигура сидит на кровати, ближайшей к окнам, но встает, когда они входят. Широкие плечи, костюм, чистый от грязи и пыли, суровое лицо, и его спина, которая держится прямо, когда он подходит к Ваймаку, чтобы протянуть руку, — все это идентифицирует его как еще одного федерала, прежде чем он откроет рот. Значок, который становится видимым, когда он поднимает руку, подтверждает его принадлежность к ФБР.
— Специальный агент Курт, — говорит он голосом, похожим на скрежет наждачной бумаги по стеклу, и сжимает руку Ваймака в приветствии.
— Ваймак, — говорит тренер, а затем скрещивает руки, как только его рука снова становится свободной. Он делает движение подбородком: безмолвная команда Лисам сесть.
Рене и Элисон немедленно занимают одну из кроватей с Ники, который широко раскрытыми глазами оглядывает комнату, а затем прищуривается на агентов. Кевин, Аарон, Мэтт и Дэн занимают другую кровать, а Эбби похлопывает Ваймака по плечу, проходя мимо, чтобы поставить свою медицинскую сумку и открыть ее.
На кроватях еще осталось место, но Эндрю не может сесть рядом с ними, не тогда, когда нить его терпения становится все тоньше. Не тогда, когда здесь есть полицейские. Эндрю проходит мимо кроватей и останавливается у окна.
— Хотя, — продолжает Ваймак, как только Эбби начинает доставать какие-то штучки из сумки. — Вы уже, я полагаю, это знаете.
Курт издает звук, который ни подтверждает, ни отрицает это, даже если все они знают, что это правда.
— Мне жаль слышать о беспорядках и травмах, которые вы понесли недавно, — говорит он, и это звучит, как ложь. Коп закрывает дверь на замок. — Давайте не будем ходить вокруг да около. Натаниэль Веснински был частью вашей команды, и сейчас он у нас под стражей. Ему удавалось длительное время ускользать от нас, и у нас есть несколько вопросов относительно его пребывания в Пальметто, которые могли бы помочь нам заполнить информационные пробелы. Мы были бы высоко признательны за сотрудничество в этом вопросе.
Что-то снова сжимается в груди Эндрю при упоминании имени Нила… при упоминании имени, из-за которого у Нила был такой вид, будто его съедают заживо. Парень стискивает зубы, а Ваймак пожимает плечами:
— Насколько я понимаю, — говорит он. — Нил…
— Натаниэль.
— Нил, — повторяет Ваймак, и в его голосе появляется сталь, которая напоминает Эндрю о всех ночах, которые он провел, вламываясь в квартиру тренера, когда принимал лекарства, — Все еще является частью нашей команды. Его контракт скажет вам то же самое, если вы потрудитесь взглянуть на него в ближайшее время. Офицер.
Курт смотрит на Ваймака, его челюсть двигается в раздражении. Тени становятся длиннее, они тянутся по полу и падают на спину тренера, прежде чем золотистый свет проникает внутрь через окна и освещает его. Федералам не требуется слишком много времени, чтобы осознать то, что Эндрю знал еще до того, как они переступили порог этого здания; Ваймак не отпустит Нила без боя, он привязался к их маленькому лжецу так же сильно, как старшекурсники, и даже если его контракт ничего не должен значить для федералов, это дает понять, что Нил — Лис, несмотря ни на что.
— Согласно нашим файлам, Натаниэль Веснински, — говорит Курт, и Ваймак пристально смотрит ему в глаза, — Находится в Пальметто уже почти год. Он был близок со всеми вами, и я полагаю, что ложь и предательство с его стороны неожиданно для вас. Учитывая, что все вы были близки с ним, я полагаю, что вы можете рассказать нам кое-что, что очень поможет расследованию.
Эти слова — попытка разговорить их, но они не работают. Потому что в этом нет ничего нового. Потому что, какими бы глупыми не были Лисы, они не бросят Нила, даже если он лгал им каждый раз, когда открывал рот. Потому что январская кровь на стенах в ванной была осколком правды, и старшекурсники не уклонялись от нее, не осуждали Нила ни за что из этого. Потому что они видят в нем одного из своих, и защищают его, как дикое животное своего обиженного ребенка.
Курт ждет. Лисы молчат. Мужчина переводит взгляд с человека на человека. Аарон равнодушно смотрит на свои ногти, а Эндрю смотрит на мужчину в ответ, пока тот не качает головой:
— Вам лгали весь год. Сын преступника был с вами все это время. Разве вас это не волнует?
— При всем уважении, офицер, — говорит Ваймак, а затем перемещается так, что его тело закрывает Курту обзор на Эбби и остальных на кровати, — Нет, нас это не волнует. Но что действительно нас волнует, так это то, что Нила здесь нет. И что вы думаете, что мы выбросим его, как мусор, после сегодняшнего вечера. Плевать, что там произошло…
— Это абсолютное безумие, сэр.
— Мы Лисы, — фыркает тренер, пожимая плечами. На заднем плане звякает бутылка, и изо рта Мэтта вырывается шипение сквозь явно стиснутые зубы, когда Эбби брызгает чем-то на его открытые ладони. — Если бы вы действительно провели расследование о Ниле, вы бы знали, что мы давно привыкли к безумию.
Курт цокает, поворачивается к двери, бросая раздраженный взгляд через плечо:
— Я скоро вернусь. Подумайте, насколько сильно ваша помощь повлияла бы на это дело. И скольким людям, которым пришлось расстаться с жизнью, вы могли бы помочь рассказав всё сразу.
Ваймак качает головой, когда дверь за высоким федералом закрывается, а затем оборачивается.
В комнате воцаряется тишина, пока Эбби продолжает обрабатывать их раны, сначала Мэтта с его руками и порезами по всему торсу, затем Элисон и Рене.
На стене рядом с телевизором есть часы, они тикают тихо, но громко в безмолвной комнате, время медленно течет. Когда секунды сливаются в минуты и растягиваются над ними, как тени на полу растут, а затем исчезают с восходом солнца.
Эндрю понимает, чего им не хватает. Огромная дыра, что оставил Нил со своим отсутствием, растет и расширяется. Эффект, который он оказывает на других, действует как клей, соединяющий тысячи кусочков, которые разлетаются на части внутри Эндрю. Он склеил Лисов зная, что не сможет остаться надолго. Он выбрал их вопреки своей безопасности… он выбирал Эндрю вместо побега, он говорил снова и снова и снова «да», когда Эндрю повторял «да или нет?»…
Стрелки часов останавливаются, когда показывают половину седьмого, звуки замирают, и полная тишина распространяется по комнате, как яд. Эндрю привык к тишине.
Он привык к ней, он заставил себя привыкнуть к этому, но он также, каким-то образом и против своей воли, привык к постоянному присутствию Нила рядом с ним.
Но теперь, когда Нил ушел, когда он не там, где Эндрю привык его видеть… парень медленно, очень медленно, как айсберг, начинающий таять на солнце, понимает, почему люди боятся тишины.
Немного позже раздается стук в дверь, и Курт снова заходит в комнату. У его уха телефон, в который он бормочет что-то, прежде чем убрать его. Он поворачивается к Лисам и говорит что-то, что Эндрю не очень интересно слушать, до тех пор, пока он не упоминает Натаниэля.
Это имя кажется грязью на его языке. Мужчина говорит, что они не увидят его, и что-то внутри Эндрю кричит «нет», и он двигается, прежде чем кто-то сможет его остановить. Терпение лопнуло.
Ему похуй.
Нил снова и снова исчезает, как несбыточная мечта и галлюцинация… Нет. Эндрю не позволит этому произойти. Нил не исчезнет, потому что Эндрю помнит (его память идеальна), как он взял себя в руки, чтобы играть в Экси, как он выбрал их. Выбирал целый год.
Это значит, что решение больше не видеться не то, чего хочет сам Нил. Значит они решили за него. Решили, что с ним будет дальше. Эндрю ненавидит копов.
Поэтому ему похуй.
Он взрывается и подлетает к мужчине, игнорируя крики и слова команды. Парень замахивается, но прежде чем он сможет ударить, вокруг его запястья смыкается что-то обжигающе холодное, и кто-то говорит:
— Черт, что вы делаете, офицер?
Эндрю делает шаг назад, чувствуя металл на запястье. Он делает вдох, который застревает в легких, и сглатывает.
Наручники. Настоящие, серебристые в свете, проникающем из окон. Один браслет на его руке, второй защелкивается вокруг левого запястья Ваймака. Тренер смотрит на это с чем-то похожим на недоверие.
— Не самая хорошая идея, офицер, — мрачно фыркает он.
Эндрю сглатывает еще раз, изо всех сил заталкивая злость обратно. Он не может вытащить ножи. Не может. Не нужно…
Вдох.
— Приходится так делать, когда мы имеем дело с людьми, — говорит Курт, бросая взгляд в сторону Эндрю. — Эмоционально не стабильными для происходящей ситуации.
Ваймак выдыхает, хотя это больше похоже на насмешку:
— Вам следовало лучше подготовиться. Тогда бы вы были в курсе, что это могло произойти. Особенно после таких слов.
— В последний раз Натаниэль…
— Нил.
— Натаниэль…
Телефон в руках офицера Курта начинает звонить. Отвратительная мелодия гремит из динамиков, прежде чем мужчина ответит:
— Специальный агент Курт, — он внимательно слушает, а в комнате снова становится безумно тихо. — Кому не повезло? Мне? — он переводит взгляд со стены на Лисов, и качает головой. — Ни то, ни другое, — часы тикают и тикают, а наручник неприятно горит на коже Эндрю. — Думаешь, хорошая идея? Да. Понял.
Курту требуется секунда, чтобы убрать телефон. Он засовывает его во внутренний карман своего пиджака, который натягивается на его плечи, и Эндрю снова сглатывает.
— Вы победили, — говорит он, а затем скрещивает руки на груди. — Вы можете увидеть Натаниэля Веснински в обмен на ответы, в которых мы более чем отчаянно нуждаемся, чтобы изменить ситуацию и помочь людям.
Позади Эндрю какая-то суматоха; кровати скрипят, когда старшекурсники наклоняются друг к другу, и слышен голос Эбби, шепчущей что-то, что не имеет значения для Эндрю. Ему важно одно. Нил.
— Но пресса может что-то разнюхать. Ваш… яркий автобус привлекает много внимания. Нам нужно избежать разговоров любой ценой, — продолжает Курт, а затем поднимает брови на Ваймака. — Был бы признателен, если бы вы могли его переместить.
— Оставлю вас на минуту? — спрашивает Ваймак остальных. Лисы просто молча смотрят на него в ответ, Рене с легкой улыбкой, полной напряжения на лице, и Эбби кивает, прежде чем Ваймак переводит взгляд на Эндрю. Он один раз пожимает плечами. — Полагаю, у нас нет другого выбора, да? Мы справимся, — говорит он, когда один из офицеров в коридоре делает движение, как будто хочет последовать за ним.
Тихое бормотание эхом отражается от стен, когда Ваймак идет, а Эндрю следует за ним, чтобы его не тянули за собой из-за наручников. Гнев внутри теперь прошел, но он не чувствует себя так, как раньше. Не чувствует нежных объятий тьмы внутри себя, к которым он привык так же, как привык к собственному лицу, смотрящему на него из зеркала. Нет, думает Эндрю, когда они выходят на улицу и солнце заставляет его на секунду закрыть глаза. Такое ощущение, что его сердце ищет что-то. Такое ощущение, что чего-то не хватает. И это не тьма.
— Черт возьми, Миньярд, — тихо бормочет Ваймак, когда они садятся в автобус, и он вставляет ключ в двигатель. Двери с шипением закрываются, автобус с грохотом оживает, и Эндрю поднимает левую руку и двигает ею, когда Ваймак двигает правой, прежде чем холодный металл наручника успевает натянуть его запястье. — Я даже, блять, не могу злиться на тебя за это.
Автобус движется медленно, и асфальт размывается перед ними, когда они следуют в том направлении, куда им машет один из мужчин в костюме с сигаретой между пальцами.
Птичка, маленькая и быстрая, пролетает над горизонтом, голубым и безоблачным. На улице светло, так как погода обещает раннюю весну — и звезды давно исчезли, но Эндрю все еще может найти точное место, где он видел их несколько часов назад. Он снова отводит взгляд.
— Я становлюсь слишком стар для этого дерьма, — продолжает бухтеть Ваймак, заезжая в маленький дворик позади отеля. Трава окружает его по краю. Одинокие цветы взмывают в воздух и тянут свои головки в направлении солнца. Маленькое, тонкое дерево стоит посреди двора. Других транспортных средств здесь нет. Ваймак один раз объезжает дерево, а затем глушит двигатель, когда передняя часть автобуса указывает в ту сторону, откуда они приехали. — Опачки! Ну здравствуй, — говорит он, и Эндрю вскидывает глаза, смотря в том же направлении, что и тренер. — Это, наверное, наш…
Машина заезжает на стоянку недалеко от того места, где они находятся. Она черная и блестящая. Эндрю моргает. От туда выходят три фигуры, и мысли Эндрю полностью останавливаются.
Федералов двое, их легко узнать по костюмам. Они закрывают дверь за третьим человеком, который значительно меньше двух других мужчин. Верхняя часть тела третьего человека покрыта слишком большой толстовкой, рукава свисают вниз и скрывают руки, а капюшон натянут, чтобы скрыть лицо, но Эндрю не нужно его видеть, чтобы узнать, кто это.
Эндрю не нужно видеть лицо Нила, не нужно мельком видеть его волосы, которые светятся, как ржавый кусок металла, чтобы знать, что это он проходит между федералами, и исчезает из поля зрения Эндрю.
Он знает это, потому что дышать внезапно становится намного легче.
И его мысли проясняются, точно так же, как проясняется ваш взгляд, когда вы смотрите через чистое стекло окна после уборки.
Он знает это, потому что… что-то глубоко внутри него шевелится и зарывается глубже, а затем еще глубже, и это не больно. Это проходит по его коже, как легкий летний дождь, и Эндрю внезапно становится тепло. Холод, который цеплялся за его кости, тает, как лед, и ему становится все жарче, а затем он двигается.
Ваймак матерится у него за спиной, но Эндрю это не волнует. Он обнаруживает, что не может заставить себя сконцентрироваться на чем-то другом, не тогда, когда Нил здесь.
Эндрю мчится по парковке мимо федералов в отель.
Он не может думать ни о чем другом. Не тогда, когда чувствует себя открытой раной, которая кровоточит, и которую сшивают, медленно и осторожно, чтобы она зажила, как положено.
Рядом с лестницей есть два лифта, они звенят и открываются при их приближении. Но Эндрю невыносима мысль стоять на месте и снова ждать. Он не хочет тратить ещё больше времени, чем уже потратил. И вот он тянет Ваймака к лестнице, он тянет двоих одновременно, и Ваймак не отстает от него, не говоря больше ни слова.
Чужой голос, который Эндрю узнает мгновенно, перекрывает все звуки из комнаты и коридора. Перекрывает разговоры других людей. В нем слышен оттенок тревоги, и это заставляет Эндрю ускориться ещё больше.
— А где Энд…
Двое федералов стоят в дверях комнаты. Они слишком широкие, чтобы просто протиснуться мимо, никого не задевая. Словно очередной барьер между ним и Нилом. Но Эндрю должен увидеть Нила. Должен убедиться, что это действительно он. Что он здесь, настоящий и живой. Поэтому Эндрю не сбавляя шага толкает одного из них, впечатывая того в дверь.
Федерал врезается в неё, и эхо от этого столкновения разносится по комнате. Эндрю заходит внутрь. Его пытаются схватить, но парня это не волнует. Напряжение в комнате становится плотнее.
Он видит краем глаза, что один из мужчин тянется за чем-то под пиджак. Скорее всего, за пистолетом, которые федералы прячут там. Но прежде чем он успеет это сделать, его останавливают забинтованные руки — руки Нила, которые полностью покрыты повязками… белыми… Эндрю снова ломает. Он не знает, как это возможно — ломать то, что уже было сломано много-много лет назад. Внутри уже не должно было ничего остаться, что можно разрушить.
Нил отпускает руку через секунду, а затем горбится, прижимая ее к животу с тихим писком. Эндрю подходит ближе, чувствуя себя потерянным, потому что руки Нила забинтованы… ему больно, но его голос злой, когда он рявкает офицерам сквозь зубы:
— Не надо.
Его голос сердитый, такой сердитый, но слабый, как будто всего воздуха в комнате недостаточно, чтобы наполнить его легкие. Эндрю делает еще один шаг, потому что плечи Нила двигаются слишком быстро, и его дыхание срывается с губ, которых Эндрю не видит.
Он тянется к Нилу свободной рукой, желание прикоснуться невыносимо.
Он касается его.
Кожа на шее Нила под его пальцами горячая, или, может быть, холод внутри Эндрю распространился как лесной пожар за последние часы и добрался до кончиков пальцев. Пульс Нила бьется под пальцами Эндрю, слишком быстро, но он есть, и это еще одно напоминание о том, что, несмотря ни на что, Нил жив. Эндрю не попал в ловушку сна, достаточно плохого, чтобы соперничать с монстрами его прошлого.
Нил пытается выпрямиться, но Эндрю использует хватку, чтобы толкнуть его на колени. Нет необходимости вставать, когда ему так больно.
Один из федералов, на бейджике у которого написано Браунинг, делает движение в сторону Эндрю. И парень снова напрягается. Потому что знает, что полицейские видят то же, что и старшекурсники: человека с ярлыком монстра, и кровью на руках… психопата. А движение офицера может означать только то, что он пытается вмешаться и убрать Эндрю от Нила. Эндрю не может этого допустить. Он этого не потерпит.
— Хватит, — требует Ваймак, прежде чем Браунинг успевает снова пошевелиться.
Браунинг останавливается, а Эндрю опускается на колени перед Нилом.
Голова парня опущена, он смотрит на свои забинтованные руки. У Эндрю есть мгновение, чтобы подумать, что сейчас они выглядят ужасно хрупкими; тонкие, завернутые в белую ткань и неподвижные, и что это слово не подходит для такого человека, как Нил.
Нил поднимает глаза, и капюшон отбрасывает тень на его лицо, обрамленное огненными волосами. Эндрю хватает его за подбородок, игнорируя искру внутри себя, и поворачивает его лицо влево и вправо, используя свет, льющийся снаружи, чтобы посмотреть. Нил, видимо, делает то же самое.
На его лице две повязки, большая слева и более толстая справа, а также под глазом в том месте, где была набита татуировка во время пребывания в Эверморе. Его кожа бледная, а губы сухие, потрескавшиеся и, очевидно, в одном месте искусанные до крови. Голубые глаза, медленно пробегающие по лицу Эндрю, холодеют и теряют свой цвет, когда останавливаются на месте под глазом Эндрю. Нил выглядит усталым.
— Тебе ведь могли и глаз выбить, — говорит он тихим голосом, его глаза слегка прищуриваются, а губы привычно изгибаются. — Столько лет дерёшься, а так и не научился уворачиваться?
У Эндрю нет слов, чтобы ответить. Он ничего не может сказать на это. Он не знает, как рассказать, что в тот момент испытывал столько паники, что чуть не задохнулся. Вместо этого он отпускает подбородок Нила и стягивает капюшон с его головы.
Рыжие волосы струятся по его голове, как кровь, обрамляют лицо и делают еще бледнее, но Эндрю не заостряет на этом внимание. Пластырь на правой стороне лица Нила царапает кончик его пальца, когда он проводит по нему в поисках начала.
Эндрю использует ноготь, чтобы схватить его за уголок и медленно сорвать, откидывая на пол… здесь куча коричневой, засохшей крови, и швы, скрепляющиe огромный порез…
…
Эндрю сглатывает, когда видит это, и делает вдох, переходя к другой стороне лица. Здесь пластырь отрывается не так легко, как прошлый. Эндрю достаточно близко к Нилу, он знает лицо Нила и его выражения, как свое собственное, и он замечает легкое подергивание брови, когда отклеивает повязку.
Эндрю смотрит на то, что под ней, и его рука застывает в воздухе. Ткань бинта между его пальцами съезжает вниз.
«Когда тебе разобьют лицо, не приходи ко мне плакаться», — слышит Эндрю свои слова днем ранее. Жизнь несправедлива, и судьба жестока, она вонзает свои когти в плоть Эндрю и тянет, когда он смотрит на щеку Нила.
Место, которое было покрыто чернилами, достаточно черными, чтобы соперничать с ночью, место, на котором была четверка, исчезло. Его заменила рана, которая может появиться только от чего-то горячего. Всё, что осталось, — это месиво кожи, светящееся красным и розовым.
Гнев вспыхивает внутри него так быстро, что у Эндрю нет шансов подавить его, когда он кладет вторую повязку на пол и вцепляется пальцами в ткань толстовки, надетой на Ниле.
И Нил смотрит на него, видит бурю внутри Эндрю, потому что, конечно, он видит. А потом он открывает рот и говорит:
— Прости.
Ха. Извиняется, словно просто наступил ему на пятки, а не так, словно лгал Эндрю в лицо о том, от кого на самом деле убегает, и нужна ли ему помощь.
Эндрю поднимает свободную руку (левая все еще прикована наручниками к правой руке Ваймака), и сжимает ее в кулак, испытывая желание ударить Нила. Желание ударить человека, который подставил Эндрю. Человека, который говорил Эндрю вещи, звучащие как правда, что были прикрытием для лжи в течение многих месяцев. Человека, которому он хотел верить.
Желание ударить Нила поражает его, как молния.
Потому что одно-единственное глупое «прости» не вылечит его раны. Потому что Нил извиняется так, словно сам виноват в том, что чуть не погиб (холод пробегает по телу Эндрю, когда он представляет, что Нила больше нет. Просто нет. Нет и не будет), хотя это не его вина. Рука Эндрю дрожит от усилия не снести башку Нила с его шеи.
Он делает еще один вдох и смотрит на Нила. А тот просто смотрит в ответ, как будто ждет, что Эндрю правда ударит, но не делая ничего, чтобы защититься. Эндрю дышит и дышит, и его пальцы разжимаются, а рука обмякает.
— Скажешь это еще раз, и я убью тебя.
— Это последнее предупреждение, — говорит один из офицеров позади Эндрю. Его ботинки тихо шлепают по покрытому ковром полу, когда он подходит ближе к тому месту, где рядом с ними стоит Ваймак. — Если ты не научишься держать себя в руках и вести себя…
Нил отводит взгляд от Эндрю, его глаза становятся холодными и жесткими, как иней, покрывающий озеро в середине зимы. Его голос резко рассекает воздух, когда он говорит:
— То что? Что ты сделаешь, мудила?
— То же самое касается и тебя, Натаниэль. Это твое второе предупреждение. Еще одна ошибка, и всё это, — Браунинг делает паузу, и Эндрю видит, как он крутит пальцем, указывая на Лисов, — Закончится. Помни, что ты здесь только потому, что мы позволили тебе.
И это все. Это то, что Эндрю подозревал с той секунды, как Курт сказал им, что они не смогут увидеть Нила. Что его время в Пальметто закончилось. Еще хуже, потому что это означает, что эти люди, агенты ФБР, принимают решения за Нила, и, возможно, это для безопасности или для его же блага, но у Эндрю под повязками больше ножей, чем пальцев на обеих руках. А в голове воспоминания, как Нил снова и снова показывал, как сильно не хочет покидать Пальметто.
Нил пережил шторм и его последствия, и даже когда его ноги чесались из-за желания бежать, он позволил себе остаться на месте, держа телефон в руках и не сводя глаз с Эндрю.
ФБР они или нет, место Нила в Пальметто до тех пор, пока он так хочет. До тех пор, пока он цепляется зубами за Лисов и ебучее Экси. И тот факт, что кто-то думает, что может забрать это у Нила, что они могут отнять у него свободу воли и решить все за него, заставляет Эндрю злиться. Он скрипит зубами и собирается встать, чтобы объяснить это на максимально доступном языке.
Но прежде чем у него появляется шанс показать Браунингу, насколько его слова ничего не значат для Эндрю, для человека, избитого жизнью, появляется тепло.
Оно появляется вокруг его лица, нежное, похоже на то, как солнце целует кожу прикосновением, достаточно легким, чтобы соперничать с перышком. Эндрю моргает и видит руки, покрытые бинтами, обрамляющими его лицо. Они теплые-теплые, заставляют его снова успокоиться.
Следующий вдох, который делает Эндрю, кажется ему первым за двенадцать часов.
Нил бросает на него взгляд, короткий и полный благодарности, прежде чем посмотреть через плечо Эндрю. И подобно выключателю света, голубые глаза Нила снова леденеют за секунду.
— Не пытайся обмануть лжеца, — говорит он. — Мы оба знаем, что я здесь потому, что без меня у вас ничего нет. Кучка мертвых тел не поможет закрыть вам дело или проследить денежный след. И я уже говорил, чего вам будет стоить мое сотрудничество. Поэтому сними наручники с Эндрю, убери своего человека и перестань тратить мои двадцать минут на свое тупое, бесполезное позерство.
За словами Нила следует хрупкая тишина, и Эндрю использует пару секунд, чтобы подумать.
Он думает о словах Курта, который сказал, что им нужна помощь в построении дела. Нил — идеальный способ получить информацию.
Он думает о том, что, несмотря на все разговоры, которые они ведут, ФБР пытается вить веревки из Нила, но Нил тем временем сам крутит ими, как хочет, заставляя давать ему то, что он хочет.
Ключи гремят друг о друга, когда Курт достает их из кармана. Затем браслет на запястье Эндрю открывается, и давление вокруг него ослабевает. Он не смотрит на это, он не отводит взгляда от Нила, когда кровь приливает к его руке. Тихие шаги позади него говорят Эндрю, что федералы делают несколько шагов назад, как и велел им Нил.
Как только они снова замолкают, Эндрю позволяет себе заглянуть Нилу в лицо. Посмотреть на раны на его щеках и мешки под глазами, которые так же сильно контрастируют с его бледной кожей, как засохшая кровь на его правой щеке и гневный румянец обожженной кожи на левой. Он смотрит на губы Нила, они сухие и с ранами от зубов. За ними скрывается острый язык, способный разрезать металл. Что-то, что не является ложью.
— По крайней мере, твой сложный характер не оказался очередной ложью.
— Я собирался рассказать тебе.
— Перестань мне врать, — просит Эндрю. Слова Нила не звучат как ложь, но и ложь, которой он кормил Эндрю с серебряной ложечки неделями раньше, тоже так не звучала. Быть обманутым — это не то, с чем Эндрю может справиться, не сейчас… не сейчас.
— Я не вру, — говорит Нил. Его бровь подпрыгивает. — Я бы рассказал все еще вчера, но они пришли в нашу раздевалку.
Они, сказал Нил, и Эндрю вспоминает весь хаос за пределами стадиона и внутри него, когда его бросили в бассейн, наполненный холодной водой и эмоциями, которые он долго сдерживал, и когда они были в раздевалке после игры. Было душно, воздух был теплым после душа, а на языке Эндрю ощущался вкус шампуня и средства для мытья тела. Все они были там, команда и Ваймак с сигаретой и широкой улыбкой, и Эбби. И, моргнув, Эндрю думает о двух полицейских охранниках, которых они потеряли из виду во время беспорядков.
— Они?
— Вчера за нами пришли не охранники, — говорит Нил по-немецки, не останавливаясь, чтобы ответить Браунингу. Солнце отбрасывает небольшую тень на швы на его лице. — И они пришли не за нами, а конкретно за мной. Они бы не пожалели никого из вас, чтобы вытащить меня оттуда. Я думал, что моё молчание сможет защитить вас.
Вот оно снова, мученичество, которое Нил проявил раньше, когда пожертвовал собой и отправился в Эвермор на Рождество и Новый год ради Эндрю. Ради чего-то, о чем Эндрю не просил. Чужой палец постукивает по коже под глазом, по тому месту, куда несколько часов назад его ударили локтем.
— Я не знал, что они устроят это побоище.
— Что я говорил тебе про игру в мученика?
Нил моргает.
— Ты сказал, что меня об этом никто не просит. Ты не говорил мне не делать этого.
— Это подразумевалось.
— Я же тупой, помнишь? Мне нужно объяснять такие вещи по слогам.
— Заткнись.
— Я уже на девяносто четырёх процентах? — спрашивает Нил, и это такой глупый вопрос, такой нелепый… но который каким-то образом заставляет жесткие края вокруг разбитой оболочки, оставшейся от Эндрю, смягчиться, превратившись во что-то другое.
— Уже на сотне, — говорит Эндрю, хотя Нил уже давно преодолел этот рубеж, но Эндрю не скажет. Ни сейчас, ни когда-либо еще. — Что случилось с твоим лицом?
Кадык Нила прыгает вверх-вниз, когда он сглатывает, а глаза тускнеют.
— Автомобильный прикуриватель.
Ники, который сидел на одной из кроватей, но понимал каждое слово по-немецки, издаёт нечеловеческий звук, отражающий то, что Эндрю чувствует… он издаёт звук, как будто умирает.
Матрас кровати стонет, когда Аарон скатывается (что Эндрю видит краем глаза, потому что он отказывается отвести взгляд от Нила), чтобы встать рядом с их двоюродным братом. Нил поворачивает голову, чтобы посмотреть, что они делают, и это показывает его обожженную щеку. Остальные реагируют одновременно.
Тело Кевина соприкасается со стеной позади него, когда он отползает назад, и рука, которую он кладет на скулу, чтобы прикрыть татуировку, громко хлопает по коже. У Эндрю нет времени подумать, насколько глупой и эгоистичной является эта реакция, потому что Мэтт встает. И затем сразу же снова садится, когда Дэн обхватывает его руками за талию.
— Господи Боже, Нил, — воет Мэтт, его голос хриплый от смеси боли и шока. — Что они, блять, с тобой делали?
Позади них двигается Эбби, вынимая из медицинской сумки бинты и мази. Она обходит кровать, и выпучивает на Нила глаза, полные безумного желания помочь. Эндрю требуется не больше секунды чтобы понять, что она хочет сделать.
Женщина подходит ближе, она хочет взглянуть на Нила, и Эндрю знает, что Эбби не причинит ему вреда. Она никогда не причинила бы вреда никому из Лисов, но мысль о том, что кто-то подойдёт к ним сейчас заставляет внутренности сжаться. Мысль о том, что Эбби прикоснется к Нилу после того, как несколько часов назад его и так трогали чужие люди — невыносима.
Поэтому Эндрю поднимает руку к лицу Нила, касаясь пальцами нижней части подбородка, отворачивая его голову от остальных. Он не утруждает себя тем, чтобы подавить гнев, он не утруждает себя тем, чтобы запереть его там, где никто другой не может его увидеть, и смотрит на Эбби со всей враждебностью, на которую способен.
— Отойди от нас.
— Эндрю, — зовет Эбби, и она произносит это тихо и осторожно, как будто он дикое животное. И, может быть, сейчас, впервые, Эндрю чувствует себя таким, каким они его видят. Плевать. Он кинется, если потребуется. — Ему больно, он ранен. Позволь мне осмотреть его.
Нет, нет, нет, думает Эндрю, сочась злостью и агрессией. К ним никто не подойдёт. Нила больше никто не тронет.
— Не заставляй меня повторять дважды, не успеешь даже пожалеть об этом.
В его волосах появляются пальцы, осторожно разделяющие пряди, как будто Эндрю — это что-то хрупкое, как будто он все ещё может сломаться, если обращаться с ним слишком грубо. Его пальцы длинные, покрытые бинтами и знакомые. Они приятно тянут его за волосы. Один раз. Потом еще раз, пока Эндрю не перестанет зло пялиться на Эбби, чтобы встретиться взглядом с Нилом, который утопает в свете, льющемся из окон.
— Эбби, я только из больницы, — говорит Нил, не прерывая зрительного контакта с Эндрю, — Я чувствую себя настолько хорошо, насколько вообще могу сейчас себя чувствовать.
— Нил…
— Пожалуйста, — говорит Нил тверже, и Эндрю делает вдох, который ощущается так, словно ножи, прижатые к его предплечьям, втягиваются в его горло. Напряжение покидает пальцы, которые Эндрю сжимает под подбородком Нила, когда Эбби отступает и садится на кровать рядом с Мэттом. Голосом, достаточно низким, чтобы ощущаться как перышко, скользящее по обнаженной коже Эндрю, и как мед, растекающийся по льду, Нил спрашивает по-немецки. — Они уже рассказали тебе, кто я?
— Им не пришлось. Я буквально выдавил все ответы из Кевина, — отвечает Эндрю и чувствует быстрое биение сердца Кевина на кончиках своих пальцев и нервный жар его кожи, когда хватка становится все крепче и крепче.
Нил округляет глаза на этих словах, и Эндрю не может дать больше комментариев. Что можно сказать на то, что он чуть не задушил единственного человека, которого охраняет ценой своей жизни, из-за обещания, которое связывает их вместе, как наручники?
— Выяснилось, что ты всё-таки не был сиротой, — говорит он и запускает свободную руку в волосы Нила, засовывая пальцы между смехотворно мягкими прядями и сжимая их. — И где сейчас твой отец?
— Мой дядя казнил его, — отвечает Нил и хмурится. Он поднимает одну из своих забинтованных рук, складывает пальцы как пистолет и прижимает к груди Эндрю над его сердцем. Эндрю остается неподвижным, его пульс не скачет, он мягкий и едва заметный, и он позволяет Нилу прикоснуться к себе. Дрожь пробегает по телу Нила, и если это правда, Эндрю знает, что это правда, судя по тому, как Нил говорит, тогда ничто не помешает Эндрю выкопать тело Натана и играть с прикуривателем снова и снова. — Всю свою жизнь я мечтал, чтобы он умер, и думал, что этого никогда не случится. Он казался неуязвимым. Не могу поверить, что всё закончилось так просто.
Это чувство знакомо Эндрю.
Когда вы проводите всю свою жизнь, желая, чтобы ваши демоны исчезли и умерли, и они, наконец, делают это в мгновение ока… вы можете думать только про то, что они заслуживали более долгой и мучительной смерти.
Но Эндрю не говорит этого, вместо этого спрашивает:
— Просто ли? — взгляды федералов за его спиной похожи на раскаленные иглы, вонзающиеся в его череп, когда они говорят. Эндрю уверен, что они их не понимают, потому что они бы уже вмешались, но имена трудно скрыть на любом языке, и Эндрю не настолько глуп, чтобы упоминать по имени такую важную семью, как Морияма. — Кевин рассказал нам, на кого он работал.
— Дядя говорил, что он попытается наладить ситуацию и установить временное перемирие. Не знаю, достаточно ли он силён, чтобы связываться с ними, но уверен, что он не стал бы рисковать без веских оснований и минимальной уверенности в успехе, — говорит Нил и идеально уклоняется от использования имени Мориямы. Затем что-то появляется на его лице, и это не то, что Эндрю заметил бы, если бы он не проводил дни за днями, наблюдая за Нилом. Его брови сходятся вместе, а в уголках рта появляется складка. — Пообещай мне, что никто не расскажет об этом ФБР.
Даже если бы Нил не был так важен для Лисов, как они для Нила, Эндрю сильно сомневается, что кто-нибудь упомянул бы Мориям, особенно с Кевином в их команде.
— Никто не сказал им ни слова с тех пор, как они заявили, что мы больше не увидимся.
Глаза Нила расширяются, хмурый взгляд исчезает, он открывает рот, чтобы заговорить, а Эндрю ждёт. Голос Нила звучит прерывисто после того, как он прочищает горло.
— Но почему? Всё это время я только и делал, что врал им. Я спокойно и осознанно подвергнул всех опасности лишь бы подольше задержаться здесь. И вчера они пострадали тоже из-за меня. Почему сейчас они меня защищают?
Потому что Нил похож на них, он похож на Эндрю. Потому что Нил — часть этой команды, потому что он Лис и начинающий нападающий. Потому что никто из них не в том положении, чтобы судить Нила за его действия.
Потому что Нил — один из них, и все они — лисы. Существа, которые никогда не путешествовали в стае, но каким-то образом они превратились в семью. И они скорее улыбнутся дьяволу, чем отпустят одного из них.
— Ты Лис.
И Нилу больше ничего не нужно, чтобы понять.