|•Русал полюбивший человека•|

2 Это ведь правельно?

Принц, мокрый, как выброшенная на сушу утопленница, ойкал и потирал места ударов и синяков, отскакивая по рыхлому песочному берегу от гневного русала с полностью человеческим телом. Он не сомневался, что этот красавец был не кто иной, как именно тот самый русал, негодующий на взбаламученную чужим телом воду и искренне непонимающий эстетику утопления в жемчужном заливе, где вода была окрашена в цвета вытекающего глаза раненого солнца на горизонте, поблёскивая слезами-отблесками морской пены и отполированными до идеальной гладкости камнями. Не сомневался Принц ещё и в том, что к пламенно-рыжему цвету воды, что под стать тонущему и захлёбывающемуся к вечеру светилу в пучинах моря, может добавиться цвет его крови, только не от звонкого удара черепом о прибрежные камни, скинувшись с берега, а от хруста позвоночника и выдернутых голыми руками ног, если разгневанный хозяин залива его догонит. А он бы догнал, если б не числился двуногим всего очень небольшое время: неуверенно разворачивался, будто деревянный, и даже путался в ногах, останавливаясь и иногда смотря на носки невысоких сапог, будто вспоминая, как делать шаги, но вот пинки отвешивал исправно. По выражению лица вышедшего из-под воды карателя было видно, что он вот-вот ругнётся, сетуя на отвратительно неправильные конечности, ведь с хвостом куда лучше и удобнее, ещё и побольнее отвесить можно по чужой наглой морде, но тут хотя бы две конечности — количество удваивает силу гнева. Дазай усмехался, пытаясь договориться, но «рыбка с характером» договариваться совсем не хотел. Хотел накостылять, но не поговорить. Ни одного слова не обронил!
—Постой прошу! — Принц в намокших бинтах потирал ушибленное бедро, прижатый к каменно-земляной стене обрыва, ведущего в залив. Отступать было некуда: слева — такая же стена, справа — вода, спереди — настигающий его «рыбка» с глазами, цвет которых из спокойного и безбрежного штиля превратился в громыхающий и бушующий шторм, ломающий корабли и сносящий в бездну морей маяки. Дазай зажмурился и отвернулся, морально подготовившись к пощёчине или удару в живот, но, видимо, его рыжеволосый спаситель был из благородных — убогих не бьёт больше положенной нормы. — Погоди, давай поговорим, — Осаму осторожно глянул на стражника своего спокойствия, опасаясь получить в глаз, вытянув одну руку перед собой, закрываясь, а второй прикрывая голову, но тот упорно молчит, нахмурившись и скрестив руки на груди. — Только не замахивайся снова. Дай мне сказать, хорошо?
Но юноша молчал. Ни разу не изменил своему грозному взгляду и не менее грозному намерению выбить из неудачливого утопца все его мысли об утоплении. Не понимает?.. Не может быть. Взгляд осознанный и вовсе не селёдочный. Он же, чёрт возьми, разговаривал с утопленником какое-то время назад, и тот всеми существующими словами костерил его, вытаскивая на поверхность, так почему же сейчас рот на замок? — Ну, ладно, я не претендую оставаться в тени. Мне несложно представиться первым. Принц Осаму Дазай, наследник и будущий правитель города наверху, — он тихо смеётся от обозначения «города наверху» и уже снова хочет протянуть руку по привычке, но вовремя себя одёргивает. — А ты? К тебе ведь можно на «ты»? Пожалуйста, давай на «ты» только с тобой непосредственно, а не с твоей рукой с моим лицом. Когда «рыбка» всё же кивает, демонстративно закатив глаза, нехотя соглашаясь, Принц даже радуется. Понимает! Понимает!
—О, я… Ла-адно, — Дазай отводит взгляд, не в силах выдержать пытливый взор синих глаз. Сверлит. Бурлит. Тычет словно тупым буром, пригвоздив к стене. Принц потирает ушибленное чужим пинком бедро. — Я, верно, не достоин твоего голоса сейчас. Может быть, я заглажу свою вину, пригласив тебя прогуляться со мной? Ты увидишь что-то более моря, — Принц миловидно улыбнулся, в неловкости немного оттянув пальцем воротник мокрой рубашки. — Как тебе такое предложение? Позволишь извиниться за тревогу твоего покоя? «Раньше я думал, что это я способен плавать на дне, но встретившись с ним… — Чуя нервно вздыхает незаметно для взора собеседника. — Снизу дна мне постучали». Юноша явно сомневается. Он опешил, подозрительно сощурившись и отступив на шаг, смерив выжившего утопленника презрительным взглядом с ног до головы ещё раз. «Я чувствую подвох, о мерзость, — проскальзывает мысль, когда Дазай снова, но на сей раз уже медленнее протягивает руку, чтобы закрепить знакомство и даже настаивая на таком закреплении, вынуждая насильно доверять. — Что за… Что ты ко мне прицепился?» Пауза весьма продолжительна, разбавляемая шумом моря и победными вскриками падающих в воду и взмывающих из воды чаек, но Принц настойчиво ждёт, когда спаситель пожмёт его руку или хотя бы коснётся её, взявшись. Не клешнёй же, не оторвёт? Он даже поклонился, заложив свободную руку за спину и неотрывно глядя на юношу снизу вверх, выжидая. «Вот упрямый камень, — Чуя фыркает, поморщив нос, и всё-таки неуверенно, но, маскируя под брезгливость, протягивает руку в ответ, пожав. Только тут же об этом жалеет, распахнув глаза и затаив дыхание. — К-какого… чёрта?..» Мысль обрывается, стоит чужим губам коснуться его влажного запястья, тыльной стороны ладони и бесшумно поцеловать костяшки пальцев. Руку пронзает несвойственная дрожь, и Чуя резко её выдергивает, задев Принца по губам, прижав запястье к себе и обхватив другой рукой, будто её у неё отрезать собираются. Смотрит удивлённо и ошарашенно, возмущённо выдохнув. В глазах — шторм, пожравший с рёвом огромную флотилию и улёгшийся, изредка вздымающий вспененные волны и рокочущий на далёком горизонте, уже не надрывно плачущий, но всхлипывающий, утирающий мокрый нос о небесный серый платок. В этот момент Дазай понимает, что даже хорошо, что юноша до возмутительного много молчит и не желает и слова проронить — если судить по взгляду, «рыбка» точно бы разразился гневной тирадой с пиратской бранью вперемешку с обыкновенной человеческой руганью и изредка предлогами. Он явно готов в любую минуту схватить Принца за воротник и, подбросив, начать топить в воде, как гадкого щенка, хромого, слепого, или просто от ненависти к собакам, но Осаму опережает. Решает взять неожиданностью и сбить с мысли, а то мучительно умирать не хочется, схватив за одно из запястий и потянув к подъёму с впалого в берег залива, этого райского закутка, начиная тут же говорить, перебивая: — Хорошо, ты ясно дал мне понять, что ты неразговорчив, поэтому я всё объясню тебе без твоего вопроса, — русал с телом человека и ногами человека настолько поражён наглостью и быстротой горе-утопленника-зачем-он-ему-вообще-помог, что спешно идёт за Принцем, ведомый, не вырывая руки из хватки вновь и сбитый с толку. Вернее, не сбитый с толку, а не успевший разозлиться — гнев разбился о стенку доброжелательности или очень хорошо скрытой хитрости. Очень непривычно идти непонятными человеческими конечностями по ещё более непривычно шуршащим растениям, сухим, а не как мягкие водоросли, песку, который противно липнет к влажным сапогам и не кажется таким нежно-рассыпчатым, как под водой. Вообще непривычно передвигать двумя ногами, а не хвостом, с которым ты родился и жил до тех пор, пока этот проклятый живой камень не решил взбаламутить твою воду и жизнь заодно. — Мне показалось, ты не совсем понял, что я сделал, — продолжает тем временем трещать Дазай, выводя наверх и не давая времени осмотреться как следует: перед глазами расстилается город из белого камня в долине, стоит лишь спуститься с заросшего берега и прошагать по протоптанной дороге. Раньше Чуя видел это
людскоe