Tenderness in crystal shoes

36

Юлия
В понедельник около одиннадцати мне звонит незнакомый номер. Я сбрасываю, потому что до конца урока еще десять минут и у меня как раз в разгаре творческое обсуждение, которое нельзя прервать: дети вошли в такой азарт, что будет жаль делать паузу и портить настрой.
После звонка захожу в учительскую, нахожу номер: незнакомый, и навскидку даже не могу представить, кто бы это мог быть. Разве что муж, который, кстати говоря, после Даниной угрозы притих и даже перестал слать мне сообщения, без которых после моего ухода не начиналось ни одно утро.
Но долго гадать не приходится — тот же номер звонит снова.
— Слушаю. — Смотрю на расписание, чтобы вырвать окно в компьютерном классе и поработать над презентацией.
— юлия? — Холодный женский голос, в котором я почему-то сразу чувствую неприязнь.
— Да, это я.
— Меня зовут Алла Сергеевна. — Пауза. —Милохина.
«Алла Сергеевна Милохина, — мысленно повторяю я, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. — Данина мама…»
— Нам нужно поговорить, Юлия. Не советую меня игнорировать, если вы не хотите, чтобы мой муж сделал этот город очень негостеприимным для вашего существования.
Если у меня и мелькала мысль о том, что Милохина звонит мне по ошибке, не зная, что я уже не Данина классная, то теперь от нее не остается и следа.
— У меня будет окно с двух до трех, — говорю максимально спокойно, но на ватных ногах опускаюсь на стул. Еле ворочая языком, называю адрес сквера неподалеку от «Меридиана».
Она говорит: «В четырнадцать десять я буду там» и, не прощаясь, кладет трубку.
Я смотрю на телефон в своей ладони, словно на камень, которым мне только что проломили череп. В висках нарастает противная частая пульсация, словно кто-то немилосердно раскачал маятник, и он с частой амплитудой колотится о стенки моего черепа.
Когда я ушла от мужа и осталась, фактически, с пустыми руками и копейками, которых хватало только чтобы не протянуть ноги, я думала, что хуже уже просто не может быть, но мне было легко и хорошо, ведь позади осталась домашняя тирания и постоянный страх дать повод для побоев. То, что я чувствую сейчас, и близко не похоже на те чувства. Еще ничего не произошло, у меня еще несколько часов до встречи, а я уже хочу провалиться сквозь землю от стыда и унижения. Я очень наивна и неопытна во многих вещах — мне хватает смелости признаться себе в этом, но у меня нет ни тени сомнения, что мать Дани растопчет меня родительским негодованием. Для этого достаточно задать само себе вопрос: «Что бы я делала на ее месте, если бы узнала, что единственный сын встречается со взрослой замужней женщиной?» Точно не пожелала бы мира и добра.
Два следующих урока мне приходится буквально силой заставлять себя не вспоминать о будущей встрече. А потом, когда накидываю пальто и иду в сквер, все время проверяю телефон: Даня молит. Ни звонка, ни сообщения. Возможно — только мои предположения — у него уже состоялся разговор с родителями и…
Я останавливаюсь, глубоко и жадно глотаю морозный воздух, вдруг почти подскакивая на месте от нервного гудка автомобиля. Осматриваюсь сквозь туман в глазах: оказывается, застряла прямо на пешеходном переходе как раз на «красный». Перехожу на тротуар, заворачиваю за угол — и вижу Милохину. Не знаю, почему вдруг понимаю, что это — она. Ни намека на сходство с Даней: он темный и смуглый, а она — высокая блондинка, красивая даже в своих летах. В дорогой норковой шубе, с сумкой с лейбом известного французского бренда. Я еще не успела подойти, а уже слышу терпкий запах дорогих духов. Если она хотела размазать меня своим статусом, то у нее это прекрасно получилось, но я изо всех сил поджимаю губы и даже нахожу силы поздороваться первой:
— Алла Сергеевна?
Она окатывает меня холодным взглядом и, ни слова не говоря, просто начинает идти по алее. Я подстраиваюсь под ее шаг. Даю себе обещание просто уйти, если она и дальше будет играть в молчанку. Но она не молчит. Протягивает мне свой телефон, где на экране наше с Даней фото: «папарацци» поймал нас как раз в тот момент, когда Даня сказал, что его заводит моя шапка с большим помпоном и он не может удержаться, чтобы не поцеловать «свою малолетку».
Я возвращаю телефон, останавливаюсь. Просто стою и жду, когда милохиной надоест играть роль «злой королевы». Она делает еще пару шагов, поворачивает голову и удивленно вскидывает брови.
— Я не собачонка, Алла Сергеевна, и если вы хотите поговорить со мной о Дане, то давайте разговаривать. У меня мало времени.
Понятия не имею, как у меня это получается, но слова звучат ровно и спокойно, хоть внутри меня словно перетянули колючей проволокой.
— Это для меня он Даня, — строго говорит она. — А для вас, Юлия, он Данил милохин! И на вашем месте я бы следила за языком, потому что между вами и моим очень разозленным мужем сейчас стою только я.
Понятия не имею, что ей сказать. Что я готова говорить, но не знаю, как это делать, если она молчит?