Tenderness in crystal shoes

35

Даня
— Данил, зайди ко мне, — говорит отец, когда я переступаю порог дома.
Мать сидит на диване, смотрит на мня так, словно я пришелец, залезший в шкуру ее сына. Сильно похоже на то, что у них тут был непростой разговор. Судя по всему, обо мне.
Пытаюсь отыскать подсказку во взгляде матери, но она отводит глаза, и я вижу ее красную от напряжения шею.
— Где я опять плохой сын? — спрашиваю прямо в гостиной.
— Данил, я сказал — в кабинет, — рокочет отец, но я собираюсь игнорировать его приказы.
— Вы же тут вдвоем что-то обсуждали, а мозги будете прочищать по очереди. Я не согласен.
— Даня, — сокрушенно качает головой мать.
— Я восемнадцать лет ваш сын, и я прекрасно знаю, когда мне собираются устроить головомойку.
Отец подходит ко мне вплотную, хочет осадить какими-то грубыми словами, задавить авторитетом, но фигня в том, что я уже обошел его в росте, и мы оба в эту минуту понимаем, что он будет выглядеть нелепо, задирая голову, чтобы обругать меня. Несколько секунд просто смотрим друг на друга, а потом отец говорит:
— Я всегда смотрел сквозь пальцы на твои фокусы, Данил, — он выразительно оценивает мою царапину на роже. Так и знал, что он догадывается, с каких «тренировок» я приношу все свои фингалы. Отец сам в прошлом боксер, хвастался, что именно в клетке заработал первый капитал. Само собой, матери он ничего не сказал и никогда не скажет. — Но у всего есть предел.
— Можно услышать приговор перед расстрелом? — настаиваю я.
— У тебя отношения с женщиной на пять лет тебя старше! — громко говорит мать.
Столько разочарования в ее взгляде я за всю жизнь не видел.
Ок, значит, кто-то нас с колючкой спалил. Моя мать, даже если видела нас вместе, не могла узнать, что юля — «женщина на пять лет старше». У Колючки на лбу возраст не написан.
— Кто наябедничал?
Это просто какой-то трэш, потому что такие совпадения бывают раз на миллион. И жизнь решила, что в этот раз под раздачу попаду я.
— О чем ты думал, Данил? — Отец заводится с пол-оборота. — Я не спрашиваю «чем», это и так понятно.
А я как баран смотрю на мать и чувствую себя преданным.
— Могла бы со мной для начала поговорить, — говорю ей. — Я и так собирался все тебе рассказать.
— Рассказать, что тебя совратила взрослая замужняя женщина? — Она даже не пытается скрыть приправленную возмущением брезгливость. — Ты же никогда не врал мне, Даня.
— Я и не собирался врать. Просто ты не дала мне шанса сказать правду. Ну что, возле какой стенки расстреляете? Последнее слово, я так понимаю, мне не положено.
Отец все-таки бьет: меня толкает в сторону, словно с размаху снесло экскаваторным ковшом, но я удерживаю равновесие. Во рту кровь, я еложу языком по зубам, собираю слюну и проглатываю как соленую приправу в горькому угощению родительского недоверия.
— Считай, что я тебя предупредил насчет нее, — говорит отец четко и ясно. — Или можешь забыть о стажировке.
Он поворачивается на пятках и уходит в кабинет, на ходу поправляя пиджак с таким видом, будто врезал не собственному сыну, а отмудохал бродягу.
Мать поднимается, протягивает дрожащие руки к моей разбитой губе, но я отодвигаюсь.
— Кто? — спрашиваю еще раз.
— Мне позвонила твоя новая классная, — говорит она. — Думала, она снова нажалуется на твое поведение… — Мать прячет лицо в ладонях, ее плечи поднимаются и опускаются со вздохом разочарования. Потом она достает свой телефон, находит что-то и протягивает мне.
Это фотография: я и Колючка возле моей машины, судя по всему — около того дома, который риелтор показывала нам вторым. Несколько снимком, на одном из которых я целую свою Варю.
— Я люблю ее, ма. — Нужно расставить все точки над «i». Лучше для них я уже все равно не стану.
— Замолчи! — Она дает мне пощечину.
Ни хрена не больно, хоть теперь мне официально досталось от обоих родителей.
Но, пиздец, как жжет в душе. Как будто даже конченный нарик и алкаш, ворующий у предков деньги из кошелька — просто трепетный василек по сравнению со мной.
— Ты ничего не знаешь о любви! Тебя соблазнила взрослая женщина — это не любовь, Даня! Это статья.
— Тронете ее — ты или отец — и забудете о том, что у вас есть сын.
— Ты будешь нам угрожать?!
Она начинает плакать, и я по привычке тяну руки, чтобы обнять ее и успокоить, как делал всегда, когда мать нуждалась в моей поддержке. Но вовремя одергиваю сам себя. В самом деле — я же хуевый сын. Хуевее и быть не может.
— Я не угрожаю, — пожимаю плечами, — я просто уже выбрал себе женщину. Хреновым бы я был мужиком, если бы отказался от нее потому что папа заругает и мама не велит.
— Даня, ты куда?! — кричит она в спину, когда я иду к двери. — Данил, немедленно вернись!
Хотел бы я знать, куда я. Но точно подальше отсюда.