Смотри в об(л)а!

Посмотри, сегодня звёзды ярче, чем вчера

Перемена. Произошла какая-то перемена, из-за которой нужно каждый день описывать всё, что ты видишь, а главное, как видишь... в той книге ведь так было? И что это за перемена? И почему он говорил, что я похож на главного героя? Что в нём такого?
«У вас даже имена созвучны».
Антон не то чтобы мучается этими вопросами, пока меланхолично отрывает билетики, заняв обыденную стойку у входа в кинозал, но несколько раз задумывается об этом. Когда тебе дают почву для размышления, при этом не заставляя ничего изучать, думать или решать, это называется интригой? Вот на такие крючки Антон попадается часто. Впрочем, хорошо живётся тем, кому в одно ушко влетает, а из другого вылетает, поэтому уже спустя час Антон носится по кинотеатру и последнее, о чём он может думать, — роман Сартра «Тошнота». Миссия успешно провалена.
Сегодня Антон чувствует себя... никак. Если вчера хотелось злиться на весь мир, что он и делал, то сегодня в голове эпичное ничего, будто какой-то кисель разлился в черепушке и заполонил собой всё, лишая возможности что-то чувствовать, размышлять. На автопилоте проходит день, и Антон вдруг осознаёт себя в полупустом автобусе, который завершает последний на сегодня рейс.
«Уважаемые пассажиры, во избежание несчастных случаев на проезжей части убедительно просим вас соблюдать правила дорожной безопасности. Не выбегайте на дорогу в неположенных местах, убедитесь в безопасном переходе, посмотрев по сторонам, не используйте предметы, ограничивающие ваш обзор. Будьте взаимовежливы и берегите себя».
Антон зачем-то вслушивается в это пресловутое объявление, которое уже знает наизусть, и его мозг машинально начинает проецировать жуткие картинки. Вот Антон перебегает дорогу, и его насмерть сбивает обязательно чёрная и дорогая машина. Идёт дождь, люди вокруг сбегаются в панике, заполняя криками всё вокруг. Тело Антона, разворочённое, лежит на асфальте, и уже непонятно, где лицо, где руки или ноги: недавно тёплый и живой он превратился в красно-чёрное месиво с примесью грязи и дождевой воды. В голове это настолько красочно, что Антон зажмуривается на несколько секунд до бликов в глазах, а затем снова возвращается мыслями в душный салон автобуса. Тусклый жёлтый свет окрашивает кондуктора в болезненный оттенок законченного рабочего дня, и Антону вдруг становится жаль бедолагу.
«...убедитесь в безопасном переходе, посмотрев по сторонам...»
Мозг цепляется за ассоциации, и теперь Антон видит слепого Арсения. Он, не заметив несущуюся из-за угла на всех парах машину, подлетает на добрые пару метров над землёй и со звонким хрустом ударяется об асфальт. Лужа крови становится всё больше, а глаза не тускнеют. Они всегда скрыты пеленой. Только лицо становится серым. От этой картины у Антона пробегают мурашки, и он устало потирает переносицу. Хочется поблагодарить воображение за такие чудесные сюжеты. Подобное с Антоном случается часто. Если он стоит у железнодорожных рельсов, то воображение обязательно проецирует, как Антон попадает под поезд; если несёт в руках кружку с кипятком, непременно представляет, как ошпарит себя или кого-нибудь рядом. Совершенно непонятно, как это работает, и иногда Антон сомневается в собственной адекватности. На самом деле, никакого дождя нет, Арсений, скорее всего, мирно лежит в своей кровати и читает. Так почему-то представляется Антону. Когда автобус подъезжает к остановке «Отель Кооператор», в голове, как и вчера, и позавчера, и последние полгода проносятся слова из одноименной песни и фраза: «Эй, детка, я как никогда сегодня раскован» становится своеобразным гимном возвращения Антона домой, благо выходить на следующей. «Фабрика игрушек» встречает обоссаной остановкой и осоловевшим бомжом, который решил прикорнуть в собственном тёпленьком.
Сегодня не будет странного разговора с почти незнакомцем, который становится маленьким событием в жизни Антона. Часы показывают начало первого ночи, а он не замечает дня. В последнее время всё происходит так: звонит будильник, Антон открывает глаза и видит кусок стены с бежевыми обоями, на которых местами уже протёрлись дырки и появились тёмно- коричневые пятна. Каждое утро один и тот же кусок обоев. Антон прикрывает глаза и откидывается на подушку вновь. Кофе, остановка (сердечка), ладно, нет, обычная такая обоссаная автобусная остановка, кинотеатр, сотни рук людей, которые сжимают крохотный билетик, темнота, звонит будильник, кусок стены с бежевыми обоями... Это похоже на злую шутку и сводит с ума. Нет, это твоя жизнь, дружок.
Маленькое удовольствие: бездумно листать ленту в социальных сетях перед сном, в котором Антон себе не отказывает даже в два часа ночи. Роберт Паттинсон стоит в спортивном костюме около холодильника с незамысловатым ебалом, очередной Виталик Маразмов предлагает принять участие в невероятном онлайн бизнес-хуизнес марафоне, сообщество «Интеллектуальные среды» приглашает на лекцию, посвященную экзистенциализму... Ну и хрень. Стоп, а почему на фотке тот самый чудик? Оказывается, это репост со страницы Арсения, в котором он оповещает о скорой лекции, которая будет проходить в местном планетарии уже в этот четверг в 19:00. Лектор Арсений Попов. Совсем неинтересно, но...
— Марин, ну ради Христа, подмени меня на два последних сеанса, а? — на следующий день Антон нависает над прилавком с шоколадными батончиками и гипнотизирует бедную недовольную девушку.
— «Ради Христа» уже не катит, Антон, — она лишь безразлично наполняет очередной стакан попкорном и даже не смотрит в сторону страдальца.
— А ради Христофора Колумба?
— Ну это, конечно, меняет дело, — она наигранно улыбается и скрещивает руки на груди. — Что за срочность у тебя такая?
— Да так, — пожимает плечами, — торжественно клянусь, что замышляю только шалость.
— В таком случае, фиг тебе, а не подмена.
— Ну, Маринка, ну ты же добрая, — скулит Антон, почти вываливаясь за прилавок, — а я потом отработаю.
— Один сеанс.
— Который в 19:20.
— Идёт. А на тот странный мульт про пингвинов милости прошу обратно. Еще на закрытие сегодня твоя очередь оставаться, кстати.
— Вас понял, — вздыхает Антон, но спорить или просить больше не хочет, и так много чести.
— Шалость удалась, Шастун. Нокс!
***
В планетарий Антон прибегает за семь минут до начала лекции и понятия не имеет, куда идти дальше. В обрывках разговора двух дамочек средних лет слышит, что лекция по экзистенциализму должна быть увлекательной (насколько вообще может быть таковой), а всё потому, что лектор уж очень хороший. «Молодой, симпатичный, образованный. Ах, жаль только, что с такой тяжелой судьбой!» — заключает эмоциональная дама. «Он-то парень неплохой, только ссытся и хромой» — всплывает в голове у Антона, и он шагает вслед за женщинами. В окружении мраморных колонн, яркого света хрустальной люстры и незнакомых картин на стенах Антон чувствует себя грязным пятном на белоснежной простыне. Женщины в плотных однотонных платьях классического кроя и со сверкающими заколками в волосах нагоняют тоску и чувство собственной ничтожности. Что он здесь вообще делает? Антон вдруг осознает, что припёрся в планетарий, который за время учёбы в универе обходил десятой дорогой, на всратую лекцию по экзис... Даже выговорить нормально не может. Антон останавливается в коридоре рядом со входом в лекторий. Сомневается. Мимо него снуют люди в однородной массе платьев, брюк, рубашек и каблуков. Грязные кеды на блестящем полу кажутся настолько инородными, что Антону хочется выкрутить себе ноги. Он поднимает голову, и его взгляд тут же цепляется за знакомый силуэт. Арсений в обычных тёмных брюках и белой рубашке с тонким галстуком молча стоит у кафедры, ожидая, пока рассядутся слушатели. Его голова опущена и кажется, что он вовсе не слепой, а просто всматривается в свои ладони, настраиваясь на лекцию. Стоит ему поднять глаза, как Антона снова прошибает это холодное чувство страха, как в тот день, когда он столкнулся с Арсением впервые. Глаза-призраки. Тут же звучит какая-то странная мелодия — будильник на телефоне Арсения. Пора начинать. Немного поколебавшись, Антон всё-таки занимает место у самого края помещения.
— Добрый вечер, уважаемые слушатели. Я не хотел бы показаться человеком, жаждущим внимания, но был бы очень признателен, если бы вы сейчас похлопали, чтобы я понял, сколько вас здесь сегодня, — голос Арсения звучит чётко и размерено. Гул в зале тут же прекращается, а после лекторий взрывается аплодисментами.
— Ничего себе, — улыбка трогает его лицо, что заставляет дам в первом ряду умилиться и сверкнуть глазами слишком ярко. К счастью, или к сожалению, но Арсений не видит этого. Он надевает тёмные очки, складывает руки в замок, кладёт их на кафедру и начинает:
— Почему мы говорим о таком явлении, как экзистенциализм? Почему многих охватывает трепет или даже страх, когда они сталкиваются с каким-либо постулатом этого учения? Вероятно, потому, что экзистенциализм — это, прежде всего, учение о свободе. А люди так хотят эту свободу заполучить, что, сталкиваясь с ней лицом к лицу, не знают, что с ней делать. — Арсений говорит спокойно, будто гипнотизирует. Антон смотрит на то, как его белые зубы показываются за розоватыми губами, а уголки губ немного подрагивают. Почему-то кажется занимательным то, как меняется мимика Арсения — живое кино. Слова кажутся Антону объёмным массивом энергии, которую лектор выпускает своим ртом. Нездоровые ассоциации до сих пор остаются верными спутниками. Антон пропускает фразы, всматривается то в белые зубы Арсения, то в причёски женщин с первых рядов, то поднимает взгляд на хрустальную люстру.
— Сартр пишет «Тошноту» и заключает в неё итоги своих воззрений, — Антон слышит знакомое слово и приковывает внимание к лектору, нервно потирая переносицу и шмыгая носом. Арсений, услышав этот «шмыг», на секунду вздергивает голову и приоткрывает рот в недоумении, но тут же продолжает: — Главный герой Антуан вдруг осознаёт в себе новое состояние, которое медленно, но верно переходит и в то, каким он начинает видеть мир. Предметы для него оживают, пугают его, всё вокруг деформируется, вызывает эти приступы «тошноты». Он говорит: «Я должен разобраться в себе, пока не поздно». Поздно для чего? — Арсений настолько увлечён тем, о чём он говорит, что слушать его становится для Антона удовольствием, которого он так давно не испытывал. Это интерес. Как же давно он ничем не интересовался.
— Но самое главное, — продолжает Арсений, — это тот хаос, который происходит вокруг героя. Он мечется, пытается осознать себя в мире и приходит к простому выводу. Какому? Он говорит: «Я просто хочу быть». Быть, существовать, иметь смысл. Он потерян и просто хочет найтись.
Это настолько увлекает Антона, что он даже на какое-то время перестаёт слушать и погружается в свои мысли. Когда он слышит о человеке, который живёт в хаосе и пытается найти себя в мире, его будто бьёт током. «Ведь я тоже...» Неведомая до этого момента волна удивления, восхищения и вместе с тем осознания пробивает настолько сильно, что слова Арсения превращаются в набор каких-то звуков. Уже неважно, что он скажет, ведь самое главное только что прозвучало. Так и хочется подняться со стула и крикнуть: «Ты был прав, я тоже такой! Я понимаю всё, о чём ты говоришь! Посмотри на меня и скажи, что мне делать?». Вместо этого Антон ровно сидит в необъяснимом волнении и пытается усмирить внутренние порывы.
В ходе лекции Антон узнаёт, что Арсений не просто любитель почитать, а ведёт целый курс лекций в Обществе Слепых для слабовидящих и незрячих детей и подростков и с недавнего времени раз в две недели читает лекции по литературе на свободные темы в местном планетарии для всех желающих. А библиотека для слепых часто благодарит Арсения за предоставленные им книги и волонтёрство. Теперь Антон видит в нём не просто мужика с собачкой и книжкой. Он поднимает на него глаза с нескрываемым восхищением, которое, возможно, сам и не осознаёт. Мало того, что Арсений не сломался, так он ещё помогает не сломаться куче других людей. Антон, который живёт в своей серой коробке, а из «Жизни замечательных людей» может привести в пример разве что соседа-алкоголика дядю Борю и пару торчков из его подъезда, видит в Арсении бриллиант — очень красиво, но страшно даже взять в руки такую драгоценность, вдруг разобьётся из-за оплошности дрожащих в волнении пальцев.
Когда лекция заканчивается, зал так же благодарит Арсения аплодисментами. Люди кучками или по одному подходят к нему, жмут руки и делятся впечатлениями. Арсений улыбается на каждый источник звука, что-то отвечает, дарит рукопожатия мужчинам и нежные прикосновения к пальцам женщинам. Антон тоже хочет подойти и сказать что-то важное, но не может сформулировать ни одного внятного предложения, поэтому, как наказанный хулиган, стоит в самом углу и наблюдает за разговорами «интеллигентных людей». Когда все прощаются, и зал пустеет, Арсений прислушивается, пытаясь понять, остался ли кто-то, и обращается к голосовому помощнику:
— Алиса, который час?
«Время — двадцать сорок семь», — этот звук эхом ударяется о стены пустой аудитории, и Арсений прячет телефон в карман. Антон понимает, что если он сейчас ничего не скажет, то упустит какой-то очень важный шанс, только не понимает, в чём эта важность заключается. От волнения он снова трёт переносицу и шмыгает носом. Арсений вдруг поднимает голову, затем тихо и неуверенно спрашивает:
— Антон? — в ответ слышит приближающиеся шаги, в нос ударяет слабый запах табака, правой руки касается влажная прохладная ладонь. — Антон. — Уже утвердительно заключает Арсений.
— Угу, — мычит он, — здоро́во.
— Привет, — улыбается и отвечает на рукопожатие Арсений. — Вот кого не ожидал здесь встретить.
— Подумал, что на лекцию про твой экзистенциализм никто не придёт и решил поддержать в качестве массовки, — усмехается Антон и прячет руки в карманы.
— Кажется, сегодня был аншлаг. Но всё равно спасибо.
— Как понял, что я здесь? Опять по запаху?
— На самом деле я всё вижу, просто притворяюсь, — усмехается Арсений.
— Ага. И трогаешь чужие лица просто ради прикола, да?
— О, — Арсений легко смеётся и виновато поджимает губы. — Прочитал ту статью, да?
— По заголовку уже было понятно, что ты меня надурил.
— Ты так воодушевлённо попросил меня определить твою внешность, что я не смог тебе сразу сказать.
— Извращенец.
— Ты сам предложил, — с улыбкой разводит руками Арсений и опускает голову.
— Да хрен с ним, — отмахивается Антон, — я вот слушал щас тебя... и я понял, что... что... Бля. — Антон шумно выдыхает и пытается собраться с мыслями.
— Экзистенциализм — штука, сложно выговариваемая, да? Я понимаю. Не торопись.
— «Сложно выговариваемая» тоже очень сложно выговариваемая штука, — тараторит Антон, Арсений на это снова улыбается так же добродушно, как и на его шутки про пердёж. — Ты говорил, что чувак там живёт в хаосе, боится окружающего мира и хочет найтись. Я понял, что я тоже.
— Осознание проблемы — первый шаг к её решению.
— Ты говоришь как долбанный учебник по психологии, — Антона почему-то начинает потряхивать. То ли от переизбытка эмоций, которые он подавлял в себе всю лекцию, то ли от невозможности или неумения выразить то, что он действительно чувствует, то ли от того, что это не тот ответ, которого он ожидал.
— Прости, не хотел показаться равнодушным. Голова просто раскалывается. Прочитай роман Сартра, и решение придёт.
— Ладно, — Антон разочарованно выдыхает (ты уже показался), но неожиданно соглашается. — Мне на работу надо.
Антон вдруг резко осознаёт, что Арсений совершенно незнакомый человек и ведёт себя вполне логично. Почему ему должно быть дело до душевных метаний какого-то придурка? Он только что полтора часа читал лекцию, не имея возможности подглядеть в план. Ему удаётся держать всё в голове, в своей чёрной вселенной, в которой он живёт, пока Антон не может запомнить расписание сеансов в своём злоебучем кинотеатре. Здравствуй, самобичевание. Антон привык каждую минуту находиться в определенном пункте Земли, среди определённых людей и знать, что он здесь лишний. Но ему сейчас так захотелось, чтобы всем другим людям во всех других пунктах Земли вдруг стало его не хватать. Так же не хватать, как Антону не хватает человека, чтобы просто рассказать. Поделиться мыслями. Ему не хватает смелости быть добрым, не хватает сил быть жизнерадостным. Антон опускает голову, понимая, что в очередной раз доёбывается до человека, которому едва ли это нужно сейчас.
В дверном проёме появляется совсем молоденькая девушка и пытается усмирить мокрый зонтик, который никак не хочет закрываться. Тоненькая, черноволосая и явно недовольная проливным дождем, она всё-таки складывает зонт и оглядывает помещение яркими, как два солнца, глазами. Антон почему-то морщится.
— Здравствуйте, — она улыбается, адресует приветствие Антону, кивает и подходит к кафедре, около которой стоит Арсений, — уже закончили?
— А, привет, Геля, — голос Арсения теплеет, но он не поворачивает головы в сторону девушки, продолжая «смотреть» Антону куда-то в грудь. — Да, закончили, можно идти.
— Хорошо. Герда ждёт в фойе. — Может быть потому, что девушка общается со слепым и хочет вложить в свой голос как можно больше заботы и своего участия, голос её звучит ласково, как материнский, обращенный к своему любимому ребёнку.
— Антон, это моя сестра Ангелина. А это Антон, поклонник экзистенциализма и мой новый приятель, — знакомит их Арсений и не видит, как девушка мягко улыбается, и Антон неосознанно отзеркаливает её улыбку, уж слишком светлой она получилась.
— Очень приятно, — говорит она, заправляет прядь волос за ухо, берёт со стола складную графитовую трость и подаёт Арсению.
У Антона в голове ни одной мысли. Он давно смирился с тем, что не всегда всё происходит так, как ты того хочешь, но каждый раз обидно. Ведь в (не)идеальном мирке Антона у них с Арсением завязывается разговор, в котором Антон выдвигает свои гениальные размышления по поводу того, что в экзистенциализме всё-таки что-то есть, а Арсений в своей заумной манере ведает о простых истинах. Антон бы даже помог ему дойти до дома. Но в реальности Антон не может связать двух слов, а Арсений, по всей видимости, заебался. Он пойдёт домой со своей сестрой, зато под зонтиком, а Антон вернётся в кинотеатр, чтобы разорвать очередную пару срак сотен билетиков.
— Антон, ты прости. — Арсений нащупывает влажную руку Антона и слегка сжимает. — Я, честно говоря, устал сегодня. Мало что соображаю. Ты приходи как-нибудь в гости. Мы, вероятно, живём с тобой в одном районе. Выпьем чай, поговорим, о чём захочешь, я постараюсь тебе помочь. Фабричная, двенадцать, квартира сорок один. — Арсений говорит это тихо и спокойно, всё так же уставившись Антону куда-то в район груди. — И спасибо, что ты пришёл. Я очень рад, что моя лекция заинтересовала тебя.
Антон понимающе мычит и бросает тихое «ладно», прежде чем разойтись с ними в разные стороны.
***
Дождь тарабанит второй день подряд, Антон снова не знает, куда себя деть. Ничего нового, всё стабильно, как говорится, цветы в вазе, говно в унитазе. В книжный магазин Антон заходит случайно, конечно же.
Среди пёстрых полок с книжными корешками разных цветов Антон теряется и только спустя пару минут бездумного хождения между стеллажей додумывается ориентироваться по тематическим вывескам. Он оказывается в разделе детской литературы и спешит скорее ретироваться, но слышит совсем рядом с собой заливистый детский смех. Антон вздрагивает и чуть ли не наступает своими длиннющими ногами на девочку лет пяти, которая листает книжку с яркими картинками. На её светлой макушке полно разноцветных заколочек с мордочками животных, а красная курточка расстёгнута и полосатый шарфик почти волочится по полу. Антон от неожиданности смотрит на неё так, будто это не ребёнок, а убежавший из сафари лев, который при малейшем резком движении накинется и разорвёт. Но девочка лишь с интересом разглядывает картинки и маленьким пальчиком водит по строчкам, которые, вероятно, ещё не может прочесть. Она снова смеётся и радостно подпрыгивает на месте, но спотыкается о собственный шарфик и не может устоять на ногах. Антон в порыве спасает малютку от падения, опускаясь перед ней на одно колено. Девчушка с удивлённым «О!» надувает губы и с улыбкой смотрит на Антона. А он недоуменно пялится в ответ, будто на инопланетянина. Антон до усрачки боится детей и всегда обходит детские площадки за километр. Шарфик почти падает на пол, Антон его перехватывает и с недовольным кряхтением неумело и неуверенно повязывает девочке на шею. Она не выпускает из рук книжку и указывает на картинки:
— Большая конфета! — и смеётся так же заразительно. Антон опускает взгляд и видит иллюстрацию, где такая же маленькая девчушка сидит на санках и держит в руках что-то зелёное, похожее на стекляшку или, действительно, леденец.
— Это не конфета, — бурчит Антон и встает с колен.
— Не конфета? — Она озадаченно вертит книгу, — а про что стишок?
— Не знаю.
— Прочитай стишок, — она снова поджимает губки и смотрит открыто своими огромными глазками.
Антон вздыхает и снова опускается на одно колено. Только этого ему не хватало для полного счастья: прийти в книжный за экзистенциальным романом, а в итоге читать детские стишки Агнии Барто. Невольно вспоминаются слова Арсения о том, что с детьми поговоришь — будто солнца выпьешь. Ну да, как же. Для Антона это не солнце, а минимум холодный и кислый кисель. Но девочка будто не замечает его недовольного старческого кряхтения и с нетерпением хочет узнать, что же это такое на картинке и про что стишок. Антон нехотя заглядывает в книгу и начинает читать:
Я знаю, что надо придумать, Чтоб не было больше зимы, Чтоб вместо высоких сугробов Вокруг зеленели холмы.
Смотрю я в стекляшку Зелёного цвета,
И сразу зима Превращается в лето.
— Стекляшка! — Девочка смеется и хлопает в ладоши. — А я думала, что конфета!
Антон вдруг тоже улыбается. В каком-то детском стишке он неожиданно для себя увидел больше смысла, чем в своей жизни.
Тут же из-за соседнего стеллажа появляется молодая девушка с двумя книгами в руках, очевидно, мама задорной девчушки.
— Олеся! Почему я ищу тебя по всему магазину? — Она беспокойно косится на Антона, но, увидев, что с её дочерью всё в порядке, чуть смягчается и обращается к нему: — Извините. — Затем берёт Олесю за руку и ведёт в сторону кассы.
— Ты зимой будешь через стекляшку смотреть? — интересуется Олеся, оборачиваясь к Антону и наивно хлопая глазками.
— Буду, — легко улыбается Антон ей в след.
— Я тоже! — девчонка смеётся, а потом отвлекается на то, что ей говорит мама, но уже сложно разобрать, что именно. Антон только отдалённо слышит голос девочки: — Мама, давай эти стишки тоже купим...
Антон еще несколько секунд вглядывается в уходящих маму и дочь, а перед глазами всплывает искренняя улыбка девчушки и звонкий смех. Неужели и правда... солнце? Где-то послышался треск крушения многолетних стереотипов.
***
В субботу вечером Антон бросает короткое «Сейчас приду?» в диалог с Арсением и получает в ответ лаконичное «Да», когда складывает на кассу пару упаковок каких-то печенек с джемом. Антон терпеть не может сладкое, но в гости, вроде бы, принято брать с собой что-то «к чаю»? К тому же не хочется быть человеком из разряда «вы меня не ждали, а я припёрлася», хотя Антону кажется, что он уже такой. Нет, ну Арсений сам приглашал, так ведь?
В последний раз Антон был в гостях, когда весь его класс оказывается приглашённым на день рождения самого богатого одноклассника. И это были не просто посиделки со сверстниками (друзьями их Антону назвать тяжело) — торжество проходило в кафе, и там даже был аниматор. Жутко раскрашенный клоун в цветном комбинезоне и дурацким бантом на шее бегал и устраивал какие-то неинтересные конкурсы (да и тамада хуёвая, надо признать). Тогда-то Антон и понимает: жизнь дерьмо. Как сейчас помнит: он, юный и наивный мальчишка, побеждает в очередном конкурсе (быстрее всех на стул присел, а оказалось, на бутылку). Аниматор подбегает с мешком призов, остаётся только засунуть руку на дно и вытащить свой подарок. Антон с замиранием сердца рыскает рукой и вытаскивает какую-то коробку, размером с его энциклопедию про животных. Оказывается, это набор конструктора «Лего», о котором он тогда и мечтать не мог. Его окатывает волна восхищения и счастья, он не может поверить. Такого конструктора у него никогда не было и вряд ли родители смогут позволить себе его купить. Антон жадно всматривается в картинки на коробке, представляя, как сегодня же вечером будет собирать настоящую космодромную пусковую установку. Но тут же подбегает именинник, смотрит на коробку в руках Антона, и его лицо вытягивается в завистливой гримасе. Он подзывает маму, возбужденно говорит что-то ей на ухо, а потом Антон сам не понимает, как в руках вместо «Лего» оказывается набор цветных фломастеров.
«Ну Коля у нас сегодня именинник, Антош».
«Коля у нас сегодня хуй собачий», — подумал бы тогда Антон, если бы знал подобные слова в начальной школе. Поэтому Антоша только разочарованно всматривается в разноцветную пачку фломастеров, а в глазах встают слёзы от такой несправедливости. Привыкай. Теперь Антону двадцать два, и он привык.
Долго искать дом Арсения не приходится. Антон ловит себя на мысли, что каждый день проезжает мимо него на автобусе. Впрочем, он всегда настолько погружён в свои пиздострадания переживания, что едва ли вспомнит, какого цвета дверь в собственном подъезде. У Арсения она, например, серая, как и вся жизнь Антона.
В квартире у Арсения пахнет приятно, но разобрать, чем именно, сложно. Герда даже не гавкает — лежит молча на коврике, словно статуя.
— Чего это тебя собака совсем не охраняет? — вместо приветствия выпаливает Антон.
— Собакам-поводырям с детства подавляют агрессию, — пожимает плечами Арсений, — так что в роли охранника она мне вряд ли будет полезна.
— Рубрика: прикольные факты, — бросает Антон с усмешкой, развязывая шнурки на кедах. Антон думал, что дома у Арсения будет всё как-нибудь помечено (не Гердой) специальными знаками для слепых. Может быть, выступы на стенах, защита от острых мебельных углов и предметов, а оказалось, обычная квартира. Только сложенная на стеллаже у входной двери трость говорит о том, что здесь живёт незрячий. Арсений идёт на кухню, увлекая за собой Антона. На столе стоят две кружки с заваркой из пузатого чайничка.
— Может быть, ты хочешь есть? У меня тут мясо тушеное и картошка, — по- свойски предлагает Арсений, а у Антона почему-то сжимается сердце. В квартире всё так просто, чисто и уютно, Арсений такой искренний и домашний, на кухне вкусно пахнет специями и травами, видимо, от чая. Давно не было так. Постоянная тревога постепенно отступает, и Антону хочется просто закутаться в это чувство умиротворения. Но он не из тех, кто показывает свои слабые стороны.
— Ты сам приготовил?
— Ну да, — пожимает плечами Арсений. — Тебя это удивляет?
— Нет. — Антон хочет что-то съязвить, как и обычно, но почему-то не находит слов. — Да, давай поедим.
Арсений привычно открывает холодильник под внимательным взглядом Антона, быстро нащупывает кастрюли с едой и ставит их на столик для приготовления пищи. Рукой тянется к полкам с тарелками, затем достаёт ложку, наощупь снимает крышку с кастрюли и готовится положить первую порцию картофеля, но вдруг останавливается:
— Я обычно, когда накладываю еду, её немного трогаю, чтобы понять, сколько там. Тебя это не смущает? У меня руки чистые. Или хочешь — сам положи.
— Меня не смущает, — Антона снова завораживает всё, что делает Арсений, и он уже этому даже не сопротивляется. Он вспоминает, как при первой встрече залип на то, как Арсений убирает книгу в рюкзак и закрывает молнию. И Антон не может понять: всё это его так увлекает только потому, что Арсений слепой и за ним просто интересно наблюдать обычному человеку, или дело в грациозности его движений?
Арсений аккуратно накладывает картофель в тарелку, попутно прикасаясь к ней кончиками пальцев, проверяя количество. Он точно знает: трёх ложек достаточно, но мало ли, иногда Арсений набирает ложкой пустоту, поэтому убедиться всё-таки нужно.
— Хлеб?
— Нет, — тут же резко отвечает Антон. Ему страшно представить, что Арсений будет резать что-то ножом, да и вообще возьмёт его в руки. Арсений кивает и ставит тарелку в микроволновку.
— Ты подошёл ко мне тогда с какой-то важной мыслью, а я не смог тебя выслушать, — говорит Арсений, когда две горячие порции уже стоят на столе.
— Да похер уже, я всё забыл. Я пустой и тупой просто. — Антон шумно дует на горячий кусок мяса и тут же кладёт его в рот. — А фкуфно.
— Спасибо, — улыбается Арсений. — Я не думаю, что ты тупой, Антон. Все эти вещи, о которых я говорил на лекции, действительно сложные для понимания. Сможешь вспомнить свои ощущения тогда? О чём ты думал?
— Думал, что у тётки с первого ряда была причёска, как у кикиморы. А ещё, что я, оказывается, живу в каком-то экзистенциальном романе не для слабонервных. Знаешь, я купил эту книжку, про которую ты рассказывал.
— Правда? Уже начал читать?
— Ещё нет. Сегодня начну. И чё-то я не хочу про это всё сейчас.
Несмотря на отказ Антона продолжить разговор об экзистенциализме, Арсений улыбается тому факту, что он эту книжку всё-таки купил. С первой встречи он помнит, как резко Антон говорил о книгах, об учёбе, а теперь? Купил книжку. Арсений присуждает себе маленькую победу. А ещё ему приятен тот факт, что Антон пришёл к нему в гости просто так, а не ради его лекций.
— Ну и ладно, тогда поговорим о чём-то более приятном.
— Типа какая была детская мефта, и кем хотел фтать, когда вырафту? — спрашивает Антон с набитым ртом.
— Ну, очень даже приятные вопросы. Расскажи.
— Ну... Я хотел быть историком. Или геологом. Типа того. — Неожиданное заявление. Почему?
— Не знаю, — пожимает плечами, — в детстве мама покупала мне всякие книжки, энциклопедии там, и мне в школе нравилось больше всего на истории. Училка круто рассказывала про все эти Ледовые побоища, Ордынское иго или Ивана Грозного. И как проводятся всякие раскопки тоже интересно.
— И ты в итоге стал историком?
— Смеёшься? — фыркает Антон, — ну, я сдавал ЕГЭ по истории и даже поступил на юриста, но всё это херня из-под коня.
— А почему именно на юриста?
— Это надо у моего бати спросить. Дебильные задания в универе выводили меня из себя. Переписывать учебник по истории или по праву? Нет, спасибо. Я ненавижу всю эту систему образования, поэтому меня выперли с третьего курса.
Антон не ожидал, что начнёт выкладывать Арсению столько информации о себе. Все события последних нескольких лет гнетущим пластом давят на него ежедневно. Долги и ругань из-за пропусков в университете, разочарование отца, депрессия, тревожность и чувство вины за неоправданные надежды семьи сделали из Антона параноика.
— Звучит грустно.
— Да пофиг, — отмахивается Антон, — а ты кем хотел быть?
— Я? — Арсений немного теряется, но тут же берёт себя в руки. — Ты будешь смеяться, но я хотел быть актёром. Сниматься в кино и играть в театре. Когда я впервые увидел с мамой «Лебединое озеро», от меня никто отбиться не мог, повели в театральную студию.
— Так ты... — Антон немного мнётся. Ему всё труднее и труднее подбирать слова при разговоре с этим человеком. Арсений искренний и простой, а Антон перед такими людьми теряется, таких он ещё не встречал.
— Не всегда был слепым, ты хотел сказать? Да, я ослеп в двенадцать лет.
— Понял, — отвечает он и отпивает горячий чай и, если бы Арсений не знал, что Антон — молодой парень, подумал бы, что рядом сидит дряхлый дед, который кряхтит и сёрбает.
— Не думай, что моя слепота для меня какое-то табу. Я привык и спокойно к этому отношусь. Если тебе что-то интересно, то я могу ответить.
Антону действительно интересно. Но ни один вопрос почему-то не кажется ему подходящим. Лишь одно вертится на языке:
— Каково это?
— Каково? — Арсений задумчиво потирает подбородок. — Знаешь, мне кажется, что двенадцать лет — это самый подходящий возраст, чтобы ослепнуть. Как бы странно это ни звучало. Я знаю цвета, знаю, что, например, слон больше лошади. Мне не нужно объяснять о перспективе. Мама долго со мной возилась, мне делали операции. Помню, как я в очках с заклеенным правым стеклом играл в приставку, а мама меня ругала. А однажды я просто проснулся утром, открыл глаза и понял, что темнота не исчезла. Первое время я даже, просыпаясь, старался не открывать глаза сразу, думал, вдруг открою и начну видеть. Но я открывал глаза и видеть не начинал. Знаю, это звучит сентиментально, но меня больше мучал интерес, чем какая-то надежда.
Всё это время Антон слушает его, не отрываясь и не перебивая. Он уже привык к тому, что Арсений, когда говорит, «смотрит» ему в плечо, грудь или вообще куда-то мимо. Антону всё еще сложно осознать «каково это», но от рассказа Арсения становится только еще грустнее.
— Ты ещё тут? — улыбается Арсений, давно закончивший свой рассказ.
— Да, я просто... Задумался.
— Понимаю. Ты не думай, что я какой-то несчастный. Когда я ослеп, я ещё не так остро воспринимал жизнь. Когда ты ребёнок, тебе легче учить языки, учиться танцевать или учиться жить без зрения. Я давно принял себя, осознал. Я живу прекрасной жизнью. У меня есть работа, друзья, и я совсем не реагирую на насмешки. Мне всё равно, что обо мне подумают.
— Тебя часто оскорбляют?
— Бывает. Люди разные встречаются.
Антону вдруг резко становится стыдно. В первую их встречу его грубость была как всегда на высшем уровне, только вот Арсений такого отношения не заслуживает. Антону хочется сделать ему что-то приятное, чем-то помочь, развеселить, что-то подарить. Давно такого не было, да, брат? Будто бы тот давно забытый мальчишка начинает просыпаться в этом черством старике, который застрял в теле двадцатидвухлетнего парня. Дед инсайд, как говорится.
Идея сделать Арсению какой-нибудь подарок приходит внезапно и кажется самой гениальной из всех когда-либо существующих в голове Антона.
— Кстати, сегодня вышел фильм, говорят, неплохой, — будто между делом бросает он. — Так что радуйся: попадёшь бесплатно, — Антон добавляет голосу нотки гордости за себя, в кои-то веки он может доставить радость другому человеку.
Выражение лица Арсения резко меняется, он становится хмурым и потерянным. Видимо, на теме слепоты табу и правда нет, а вот по поводу кино стоит ещё поработать.
— Отмазка про то, что ты забыл кое-что, уже не работает, Антон, — серьёзно отвечает Арсений.
— Ничё я не забыл. Ты же сам говорил, что мечтал стать актёром, что любишь кино, что...
— Антон, посмотри на меня, — Арсений поднимает голову. — Что видишь?
Антон в недоумении смотрит на пустой взгляд Арсения, направленный куда- то мимо него, на лице ни одной эмоции.
— Тебя вижу, дурень.
— Нет, — губы Арсения трогает вымученная усмешка, — ты видишь слепого человека. Мне не место в кино, театрах, концертах, на цирковых представлениях и прочих подобных мероприятиях. Разве что в цирке... В качестве актёра театра уродов. — От прежнего Арсения в миг не осталось ничего. Щеки краснеют, губы сжимаются в тонкую линию, пальцы нервно сжимают кружку.
— Ты дурак? — Антон разводит руки в недоумении и поднимает брови настолько, что они вот-вот коснутся затылка. — Ты же сам щас говорил, что тебе неважно, что думают другие. Ты же со мной будешь. Ну пойдём, — жалостливо протягивает Антон, удивляясь высоте своего голоса.
— Побежим, — хмуро бросает Арсений.
— Какой же ты тугой, братан... Я же хочу тебя порадовать.
— Это плохая идея.
— Плохая идея — пить слабительное по дороге в аэропорт.
— Почему в твоём мире всё сводится к тому, что кто-то должен испражняться?
— Хочешь сказать, мои шутки — ебанина? — удивляется Антон, будто бы сейчас оскорбили самое дорогое, что у него есть.
— Нет, что ты, — улыбается Арсений.
— Нет, шпроты, — бормочет Антон. — Да ничего, — тут же отмахивается, отвечая на немое «Что?» Арсения. — Завтра идём в кино.
И по уверенному голосу Антона становится понятно, что данное высказывание обжалованию не подлежит. Арсений только молча улыбается и в итоге всё-таки кивает. Антону кажется, что вечернее солнце очень красиво ложится на подоконник и плечи Арсения. Он впервые ловит себя на мысли, что предметы не пугают его, а кажутся красивыми, будто кто-то резко наложил тёплый фильтр на его жизнь. Может быть, всё дело в освещении, а может, в чём- то ещё. Арсений берёт из пачки, принесённой Антоном, ещё одно печенье.