Она другая.
Марк не знает, как это объяснить, просто чувствует. Миссис Родман где-то около сорока пяти, хотя выглядит она моложе. Глаза у нее уставшие, такие же серые, как и у Марка. У нее живое лицо, не похожее на гипсовую посмертную маску, и это как-то сразу сбивает с толку.
Маркус заходит едва ли не с ноги, почти бравадно перечисляет медицинские диагнозы, коротко дает сводку о том, кто он и что у него за спиной. Миссис Родман, у которой на двери кабинета сдержанно указано «психотерапевт», только кивает и говорит:
— Хорошо. О чем вы хотели бы поговорить сегодня?
Вся показушная храбрость и понты быстро сдуваются, как шарик, который прокололи иголки. И звук такой же. Жалкий.
Марк на секунды колеблется. Как он, взрослый мужик, серьезный чувак из спецназа, будет сейчас этой женщине рассказывать о том, что у него крыша едет от смешавшегося месива в груди к другому мужику? Он даже думает сбежать, но его не останавливают ни словом, ни делом, и Маркус берет себя в руки, напоминая, что сюда-то он точно пришел добровольно, это не ситуация экспертизы.
Миссис Родман не перебивает, иногда только аккуратно уточняет. Она не лезет с ногами в вырытые им окопы и не ломится туда, где Марк начинает зажиматься. Он думает, что не может сказать ни слова, начинает сбито и рвано, скачет с первого на второе, со второго на десятое и опять к первому. Вопросы специалиста похожи на лезвие в руках хирурга, и в какой-то момент этот нарыв лопается.
Все вываливается наружу.
Маркус встает, меряет комнату шагами, туда-сюда, туда-сюда, как загнанный в клетку тигр, иногда рычит и нервно трет запястье. И говорит, говорит, говорит. Говорит до тех пор, пока в горле не пересыхает, слова не начинают вырываться из гортани с хрипами, и в этот момент его батарейка садится. Он почти что падает на диван, растекается по нему обессиленной жижей. На невысоком столике перед ним, разделяющим кресло миссис Родман и диван, приглашающе стоит бутылка воды. Закрытая. И стакан.
Хорошая деталь. Марку нравится. Он тянется за ней, понимает, что у нее-то в кабинете диван мягкий. Такой мягкий, что в нем утонуть — нехер петь. Прямо как в синих глазах. Только прощелкаешь — и все, поглоти меня морская пучина, йо-хо-хо и бутылка рома.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
Баротравма
RandomС другой стороны, в Эше есть что-то такое, от чего скручивает все внутренности, сжимает горло и не дает дышать. В то же время рядом с Эштоном, наоборот, Марк дышит полной грудью, не боясь закашляться на вдохе и задохнуться. Чувство очень странное, н...