Gebrochene Herzen

Часть 4

Все комнаты студентов в общаге Сельхоза были похожи как братья-близнецы: до того тесные, что двум здоровым парням особо не развернуться, но светлые и уютные. Хотя само состояние уюта зависело напрямую от тех, кто в них проживал. Если кто-то за каким-то хреном совал свой любопытный нос в комнату Роберта и Вована, то на несколько минут испытывал когнитивный диссонанс, потому как характеры и внутреннее наполнение постояльцев яростно бросались в глаза диаметрально противоположными половинами, словно посередине комнаты провели невидимую черту. На стене над развороченной кроватью Якушева аляповатыми плевками красовались плакаты разномастных музыкальных групп всех стилей и направлений, и фотографии моделей «Victoria's Secret» в откровенных нарядах, на которые он ночами передергивал под одеялом. Тумбочку вообще не было видно – такое количество ручек, маркеров, тетрадей, зарядников, наушников, оберток от шоколадок и еще какого-то хлама громоздилось сверху. Такой же бардак у Вована был и в шкафу на отведенных ему полках; мятое шмотье валялось на всех горизонтальных поверхностях комнаты: на его половине стола, за которым они оба занимались, стуле, кровати и даже на полу.

У Роберта правил минимализм, над его всегда тщательно заправленной кроватью было всего два черно-белых, распечатанных на обычном принтере и собранных по кусочкам при помощи скотча, оригинальных постера немецких кинолент, которые обожала мама: «Небо над Берлином» и «Босиком по мостовой». Иной раз случайно задевая их взглядом парня резко отбрасывало назад в то далекое время, когда он жил с родителями и вся его дальнейшая жизнь была распланирована на годы вперед. Они часто собирались вечерами у телевизора всей семьей, чтобы посмотреть фильмы. Роберт и теперь, следуя традиции, впитанной с молоком матери и с наставлениями отца, часто читал книги на немецком, чтобы не забывать своих корней и не растерять полученные когда-то знания. Без носителей языка приходилось весьма туго, чтение не давало никакого разговорного опыта, который стал постепенно вытравляться из памяти.

Наверное, из-за тех самых немецких корней Роберт и слыл среди однокурсников аккуратистом во всем, что касалось учебы и личных вещей, поэтому поверхность его тумбочки и половины стола пребывали в девственной чистоте, не считая ровной стопки учебников и тетрадей, да парочки взятых в библиотеке института книг. Одежды было мало, да и откуда бы ей взяться, но та, что имелась, неизменно практичных темных тонов - отстирана, выглажена и развешена на вешалках. Он вообще был весьма прагматичен в своих желаниях и их реализации, наперед зная, что в любой «прекрасный» момент денег может и вовсе не стать, оттого исключил любые ненужные траты: не курил, не пил, не ходил в кафе, не зависал в интернете, закупал продукты только по скидкам, а учебные пособия брал исключительно с рук, пусть институт и компенсировал сиротам эти расходы. Жизнь после интерната научила быть экономным, а где-то и скупым, потому как размера стипендии и трудовой пенсии, доставшейся ему от отца, хватало только на то, чтобы поесть, одеться и купить что-нибудь в подарок сестре.