(Не)любимый сосед

20

Открываю глаза, губы снова тяжело размыкаются, провожу языком по сухой корочке на
нижней губе, отмечая, что в некоторых местах она потрескалась. Шарю рукой по кровати в
поисках руки Егора, но вокруг пустота. Мне все еще очень тяжело дышать, и только
раздражающий писк где-то над ухом заставляет мой мозг работать.
Пик, пик, пик.
Рука затекла из-за неудобного положения, пытаюсь ее поднять, но она как кувалда,
приклеена к матрасу. Взгляд расфокусирован, я вижу грязно-зеленые обшарпанные стены,
ощущаю неприятный запах медикаментов. Я в больнице, сомнений нет. Значит Шип все-таки
не отменил вызов.
Протираю глаза свободной рукой, кидаю взгляд на катетер в вене, брезгливо окидываю
взглядом свою молочную истерзанную кожу в районе сгиба локтя. Они опять не смогли
найти вены. Я стараюсь себя не желать, но страх детства окутывает с головой. Не могу
сдержать эмоции, слезы сами по себе скатываются крупными дорожками вниз. Палата
одиночная, отчего совсем тошно. Лучше бы со мной была какая-нибудь бабулька, которая бы
отвлекала меня разговорами про своих внуков. Чем вот так. Когда слышишь только мерзкий
звук пищащей аппаратуры.
Часов на стене нет, я понятия не имею сколько сейчас времени и как долго я здесь. На
тумбе бутылка с водой, кружка, полотенце. Смартфона нигде не наблюдается. Стону от
отчаяния, как же тошно.
Другого выхода не нахожу, начинаю кричать во весь голос, а его почти нет. Зову. Пусть
хоть кто-нибудь придет, пожалуйста.
— Что за бунт на корабле? — в палату заходит женщина, лет сорока. У нее крупное
тело, такие же крупные черты лица. Выразительный взгляд, кажется немного строгий.
Влиятельная поза с грудью вперед, и казалось бы она очень властная, если бы не добрые
нотки в голосе. Я успокаиваюсь, она вроде не собирается меня обижать.
— Вот кричать тут не надо, — она подходит ближе, приподнимает тяжелой ладонью
меня за затылок и поправляет мою подушку, — Смотри, у тебя над головой кнопка. На нее
можно нажать и к тебе придут.
Слежу за ее пальцем, указывающим на серую кнопку в изголовье кровати. И правда, а я
не заметила.
— Давай тебе водички дам попить, совсем сухенькая стала, — она по-матерински
подносит к моим губам кружку, и я делаю жадные глотки.
— Я заболела? — задаю максимально глупый вопрос.
— Да, крошечка, немного ты приболела. Но тебя вовремя привезли.
— А что со мной?
— Пневмония. Но поражение легких не критическое, полежишь пару недель и все
образуется, — она ставит кружку обратно на тумбу и поправляет катетер. Ловит мой
недовольный взгляд.
Оказывается Егор был прав. Сразу диагноз верный поставил.
— Ну ладно тебе, потыкали тебя немного. Ну так совсем не попасть в венку было, а ты
еще и лихорадила сильно.
— Кто меня привез?
— Ой, так мужик твой тебя привез. В ночи тут всех на уши поставил, жутко переживал.
Палату тебе отдельную выбил, — она улыбается, и наконец я вижу ее теплый взгляд из под
очков, — Но ему она не понравилась.
Снова обвожу палату взглядом, мне тоже не нравится. И не потому что нет хорошего
ремонта, а потому что я тут одна.
— Он ушел?
— Ну мы его выгнали, поспать то нужно мужику, — смеется, — А то сидел тут на
стульчике и за ручку все тебя держал. Ну голубочки прям.
Я впервые прыскаю со смеха, представляя Шипа, держащего меня за руку. Эх, если бы
это были проявления его чувств ко мне — я была бы самой счастливой. Но он просто
испытывает вину. И от этого не легче.
— Так, ладно, сейчас витаминчики докапают, потом перерыв от капельниц. Принесу
тебе обед, ну и врач заглянуть должен.
— Спасибо, — киваю ей, — А как вас зовут?
— Анна Павловна меня зови. Все, я упорхала.
Она выходит из палаты, снова оставляя меня одну. Вскоре мне действительно снимают
капельницу, я с облегчением выдыхаю, аккуратно сгибая и разгибая руку. Давлюсь
невкусным супом, но ситуацию спасает котлета с пюре. Анна Павловна приносит мне
какую-то потрепанную книжку, женский роман, и я погружаюсь в нее, чтобы скоротать
время.
На половине книги в дверь стучат, я сиплю, прокашливаясь.
— Да, заходите.
Егор широко открывает дверь, выглядит просто потрясающе. Черные джинсы,
голубая футболка, расстегнутая клетчатая рубашка, а сверху косуха. На ногах берцы. И снова
этот невероятный запах, который заставляет меня забыть о болезни и погрузиться в мир
фантазий и разврата.
— Как ты? — он подходит вплотную к больничной койке, доставая из пакета еду, —
Решил взять тебе поесть, обычно в больницах не очень кормят.
— Суп был ужасный, — жалуюсь ему, — Но второе меня спасло. Чувствую себя
нормально.
Он улыбается. Поднимает одной рукой стул у стены и ставит его рядом со мной.
Садится, широко расставив ноги, и складывает локти на коленях.
— Спасибо тебе. Анна Павловна рассказала, как ты тут сражался за одиночную палату.
Не стоило.
— Это пустяки, — подмигивает, — Валь, я был не прав. Не стоило так на тебя кричать и
оставлять одну. Если бы я поехал с тобой домой, то обошлось бы без больницы. Но я был
очень зол.
— Шип, я не думала тогда, что подвергаю себя опасности. Просто отчаянно пыталась
помочь.
— Да, я понял это позже. И, — он берет паузу, а у меня сердце заходится в бешеном
ритме. Ощущение чего-то плохого, — Валя, ты классная девчонка. В сексе для меня
идеальная, но…
— Но? — сглатываю ком в горле. Из-за кашля получается болезненно.
— Мой мир опасен, я не могу взять тебя туда. В очередной раз убедился, что долго срок
— не мое. Я за эту ночь чуть не поседел, не хочу еще больше привязываться.
-Шип, нет, — прошу его. Только не бросай меня.
— Валя, я уже чувствую, что для меня это перерастает в больше, чем секс. Ты спала в
моей кровати, ранее я такое не практиковал. Все зашло слишком далеко. Я не хочу делать
тебе больно.
— Ты прямо сейчас делаешь, — паника захватывает все тело. Меня начинает трясти.
Когда я говорила себе, что отпущу его, я не думала, что придется так скоро.
— А так всегда, Валь, происходит. Я людям почему-то приношу боль только. Дело же не
в тебе, ты кайфовая девочка, — он позволяет себе коснуться меня, гладит по волосам, — И
каштан этот твой. Просто башню сносит.
— Шип, — заглядываю ему прямо в глаза, — Я же влюбилась.
Какой смысл скрывать свои чувства, если и так все понятно. Егор умный мужчина, он
все понимает и видит. Да и я особо не скрываю.
— Я знаю, маленькая, — целует меня в лоб, — Поэтому лучше сейчас порвать.
Вижу решимость в его взгляде, он принял решение уже для себя. Даже не дал шанса,
просто в одиночку сыграл. И я ведь чувствую, что его тянет ко мне, но откуда ж мне знать,
чего он боится. Он ничего о себе не рассказывает. Не пускает внутрь.
Кидаюсь к нему на шею, он сжимает меня в крепких объятиях, поглаживая мокрую
спину. Меня начинает снова лихорадить, только вот непонятно отчего. Болезнь или боль от
потери?
— Прости меня, — целует за ушком, — Ты обязательно встретишь того самого, который
сделает тебя самой счастливой.
Киваю, горько усмехнувшись. Я была уверена, что Егор тот самый.
— Шип, пока ты не ушел, — я еле сдерживаю слезы, меня волной накатывает истерика,
но я сдерживаюсь. Не хочу омрачнять прощание рыданием, — Просто знай, если вдруг тебе
когда-то станет плохо, то я рядом. Ты всегда сможешь прийти ко мне.
Касаюсь ладонью его щеки, ласкаю ее, кожу покалывает от щетины, но даже это
приятно. С ним все приятно. Надо же было так вляпаться, Карнаухова. По самые…
— Спасибо, колючка, — целует в нос и отпускает меня из рук.
Сразу становится очень холодно, зябко.
Он медленно встает со стула, ставит его обратно к стене. Также медленно идет к двери,
я считаю его каждый шаг, ловя его запах, запоминая. Мне невыносимо больно, хочу
вскочить, броситься к нему, умолять не уходить. Но он ничего не обещал, а я обещала себе,
что отпущу. Поэтому все честно.
— Это был лучший секс в моей жизни, — застывает в дверях.
— И у меня, Валь. Никогда такого не было, — напоследок смотрит мне в глаза и
выходит.
Я считаю до десяти, прежде чем зарыдать, не хочу, чтобы он слышал как я рву себя на
куски.
Восемь, девять, десять. Все. Падаю лицом в подушку, рыдаю так сильно, что начинаю
задыхаться. Анна Павловна вбегает в палату, пытается меня успокоить, причитая, что нельзя
мне сейчас переживать. А мне уже все равно, на все. Плевала я на себя, на свой организм.
Он ушел.