Совершая безумие

Глава 11.

Несмотря на то, что до встречи с доктором Рубинштейном оставалось не очень много времени, Архипова решила сначала заехать к Игорю Грому, так как считала, что должна отдать Волкову его фото и письма, которые написал Разумовский. Распечатанные листы и снимок Мария убрала в пластиковую папку и шумно набрав воздух носом, прошла в квартиру своего сотрудника.

- Мария Андреевна, - сидевший за столом Игорь, подскочил с места, когда увидел начальницу. Волков же ограничился коротким кивком головы.

- Я привезла вам кое-что, - сухо сообщила Архипова, поджав губы, подчеркнутые алой помадой и протянула Олегу конверт с распечатанными письмами и фотографией. Волков озадаченно посмотрел на женщину, - берите-берите, - почти приказным тоном произносит она, пихнув конверт в руки наемника, - Игорь Константинович, на пару слов, - ей показалось, что Олегу необходимо остаться одному, чтобы все посмотреть.

Игорь ничего не говорит, просто выходит из-за стола и следом за Архиповой уходит в другую часть квартиры, где сейчас стояла пара кресел. Пришлось сделать небольшую перестановку после того, как в квартире стал обитать Волков. Олег же открыл конверт и вытряхнул на стол его содержимое. Взяв в руки первый попавшийся лист бумаги, он сразу понял, что перед ним - письма, которые были на диске Прищурова. По почерку было понятно, что писал их Разумовский, а Олег был, вероятно, единственным человеком, которому он мог их адресовать. Волков собрался с мыслями, так как не до конца был уверен в том, что готов читать это. Он прекрасно понимал, что скорее всего, каждое из этих писем было написано в те периоды, когда он был в Сирии или уже числился погибшим в бою.

...Сегодня мне сообщили о том, что тебя больше нет в живых. Сказали, что ты погиб во время какого-то военного задания. Хочешь знать, что я чувствую прямо сейчас? Ничего...

Строчки у Разумовского ровные, все буквы выведены с характерным для него старанием и сосредоточением. Сейчас Волкова даже не бесили завитушки, которые часто добавлял Сергей. Они казались такими милыми и родными, а осознание тот, что больше никто не напишет ему письмо с завитушками - разбивало сердце. Сами собой руки Волкова задрожали, а в уголках глаз проступили скупые мужские слезы. Обычно, он не позволял себе такую слабость, как плач, но сейчас не мог сдержаться. Да и было только одно желание - выплакать все, что копилось внутри годами, все то время, что он метался по миру, пытаясь заработать денег на лучшую жизнь, что сторонился Разумовского, чтобы не навлекать беду и на него. Просто разом, чтобы больше никогда, и ни при каких обстоятельствах не проронить и слезинки.