В сердце Тихого Омута

Глава 15

Скрип деревянных ножек по каменному полу разрезают тишину, а фарфоровая тарелка , которую я случайно задела, со звоном разбивается на множество крохотных осколков. Мое тело пробивает дрожь, а взгляд мечется по комнате, стараясь запомнить все то, как выглядит мир без его магии. Не изменился замок Кощеев. Не исчезла парча, не стало серебро глиной хрупкой, а перина - обветшай мешковиной. Замерла жизнь в палатах царских. Перестали жужжать пчелы, что слетелись, из открытых створок, на медовые персики. Затихла стража, что бережет покой обитателей замка. Замолк братец Ветер, который был частым гостем этого места. И казалось, что даже Солнце-Красное стыдилось, что ведало оно о чарах кощеевых, и потому, забрало солнечных зайчиков в свои объятия. Воздух, что раньше был для меня чист и свеж, теперь же, приобрел тяжелый запах пряностей и пыли. Время, которое до селе бежало от меня, оказалось, всегда стояло на месте. Не жил замок Кощеев. Существовал в своем забытие, не подвластен был ходу времени.
—Марья, посмотри на меня.
Его властный, но спокойный голос отрезвляет и в тоже время, ударяет по вискам с невероятной силой. Я в страхе поднимаю взгляд и забываю как дышать. Сердце девичье сжимается в груди и с острой болью отказывается продолжить свой бег. Слезы выступают из голубых очей, а алые губы закусываются до солоноватого прикуса.
На меня смотрит мой Яр. Несколько прядей волос его белоснежны как первый снег. Очи его все тот же дегтярный мед. Да только нет в них той живой искры, которая будоражила меня. Словно старец, запертый в молодое тело. Я видела такой взгляд всего единожды. Так смотрит человек, который уже не жив, да и не мертв. Он обременен тяжелой ношей, от которой подкашиваются ноги и не хочется дышать.
Стоило взору моему сойти ниже, как поняла я, что так настойчиво скрывал Кощей. На шее множество глубоких шрамов, переходящих на ключицы. Костяная рука его, придерживая щетинистый подбородок ловила солнечные лучи, отражая их своими золотыми узорами. Изрубленная, словно делали на ней засечки.
—Я мертв, Марья. Сыра земля держит меня здесь только благодаря волшебной игле. Влюбленный дурак завел тебя в клетку из острых шипов и пытался обманом убедить, что она золотая. Я скрывал то, в каком мире я живу. Эти шрамы результат того, как я не хотел принимать себя тем чудищем, коим являюсь. Я должен сеять страх, как делал мой предшественник, но вместо этого шастаю по лесу, выискивая раненных. Нечисти и упырей и вправду с каждым днем становится все больше. И чаще всего, они утрачивают свою человечность раньше, чем я нахожу их. Каждую ночь, каждый белый день, когда хочу побыть с тобой, должен идти на Калинов мост переправлять души. Каждый чертов день, я словно выжимаю из себя все силы, чтобы поддерживать существование полу человечных упырей. Я не живу, я существую. Жалею, что стал Кощеем? Да, очень. Но могу ли что-то исправить? Совсем нет. Я существую уже больше двадцати лет. Сорок второй год пошел мне в прошлое полнолуние. Такой маленький срок по сравнению с тем, что отписано для жизни Кощеевой. Но я уже не хочу существовать. Вот она, правда. Я несу тяжелое бремя и так как ты подле меня, я хотел чтобы ты видела только ее тень. Желал думать, что видишь ты только чудесный замок, прекрасных слуг и дорогие кушанья. Я создавал иллюзию, чтобы сберечь тебя от моего мира. Но с каждым днем, я все больше терял хватку. Ты моя слабость, княжна. И чем дольше рядом с тобой, тем чаще бьется сердце которого нет в помине в груди чудовища.
Мужчина чуть скалится, словно, эти речи приносят ему острую боль. Вот она правда, которую он все это время скрывал.
Кикиморы, покрытые трясиной смотрят на меня боязливо, прикрываются серебряными подносами. Босые ноги впиваются ногтями в пол, а ил болотный облепил их тело. Невысокие женщины, с длинными зелеными носами и крючковатыми пальцами рукам, с пренебрежением, но нескрываемым интересом всматривались в ошарашенное лицо. Тянется подол моего платья, и стоит мне опустить взгляд, как страх окутывает с головой. Маленький скрюченный мужчина, весь поросший мхом и свалявшимися прелыми волосами, тянул меня куда-то вниз. Беззубый, с отвратительной улыбкой и безумными желтыми глазами, аука тихо шептал «ау-ау». Хватает нечистый девичьи икры, смеется басисто, глаз с меня не сводит.
Незамедлительно встал Кощей с трона своего, да растворился в воздухе, как будто и не существовало его вовсе.
—Пошел прочь...— цежу я сквозь зубы,—иначе, Кощей мне свидетель, я сломаю твои костлявые пальцы.
Через долю мгновения, оказывается сама смерть подле меня. Щелкает он пальцами и растворяется дух нечистого, оставляя за собой лишь пару шишек, да лишаев.
Стоит за моей спиной Кощей, не дышит. Чувствую я взгляд его. Любопытный, волнующийся и ожидающий. Ждет живая смерть. Ждет слез девичьих, криков и брани. Но не ждал, что сделаю я шаг назад и развернувшись, прижмусь к груди его. Замер Кощей, не шелохнется, руки чуть отвел- боится меня коснуться. Все сильнее жмется тело девичье к колдуну, жаждет утонуть в мужских объятиях.
—Правду молвил. Нет у тебя сердца в груди.—шепчу я, сдерживая горькие слезы.
—Так и есть, душа моя. Во всем замке моем, только твое сердечко, пташка певчая, не замолкает ни на мгновение. Поет оно серенады о любви, мечется в груди из-за страха, да трепещет при виде меня.—ласково молвит он, аккуратно прижимая к себе левой рукой. Правую, он все уводит в сторону, за спину.
—Какие речи ты и народ твой молвит? «Оно слишком громкое»?—улыбаюсь я Кощею и вижу, как тает он под моим взглядом. Как ослабевают плечи тугие, как смягчается взгляд суровый, да как улыбается он мне, самой своей обворожительной улыбкой.
—И то правда. Запамятовал, что не только я слышу мелодию твоего сердца.— молвил он, приподняв лицо мое. Целует в мягкие губы сама смерть, нежно и осторожно. —Прости меня, княжна моя. Я...
—Молчи, Кощей. Рядом я и готова была нести часть твоей ноши. А коль не по силам было б ее поднять на плечи девичьи, так тащила б ее, покуда силы есть и тебя подбадривала. Не могу понять я, отчего же скрывал ты все это. Коль любишь меня, то стоило правду не утаивать.
—Оттого что люблю, и утаил.
Лукавит Кощей, сжалась рука его чуть больше положенного. Такая мелочь, но понимаю я, что не все сказано мне. Прошу я Кощея перенести нас в опочивальню, да распорядиться чтоб Дуня вино нагрела. Еще больше смягчился Кощей, окутал нас бирюзовым свечением.
Мягко потрескивают поленья в открытой печи, выплевывая столп искр. Искрится огонь, затухает, оставляя за собой разливистое тепло. Барабанит летний дождь по створкам окон, просится впустить его. Сумрак сгущается над морем-океяном, зажигаются огни на кораблях, что входят в пристань.
Сидит Кощей на коврах заморских, смотрит неотрывно на языки пламени. Опирается он на костяную руку. И только она, со спины, выдает, что хозяин ее не простой человек. если не приглядывается, то сидит передо мной мой возлюбленный, такой же, каким видела я его в первую нашу встречу. Но обманчив момент и стоит приглядеться, видят очи совсем другое существо. Мужские плечи прямые, не шелохнуться. Не вздымается широкая грудь от глубоко вздоха. Белые пряди у висков отсвечивают серебром.
—Ты не дышишь?—Тихо спрашиваю я, аккуратно убирая локон с его медовых глаз.
—Нет. Не дышу. В этом нет нужды, княжна. Я могу не есть, потому как не ощущаю вкуса еды и тело мое не чувствует голода, могу не спать на перинах пышных, да на земле сырой. Тело мое не чувствует усталости, а очи видят так далеко, что могу сказать тебе, что на столе сейчас у Миколы. — мужчина краем глаза смотрит на меня, ожидая хоть какой-то реакции.—Ты боишься меня?
—Нет.
—Противен я тебе?
—Вовсе нет! Яр, что же ты такое говоришь?!— не успеваю я договорить, как мужчина перебивает меня.
—Марья, но я мертвец! Я живой упырь! Пойми, как пришло на землю их проклятие никому не ведомо, а мое- вот оно- быть живой смертью. Любовь моя, я так жалею для тебя другой жизни. Чтобы влюбился в тебя кто иной, чтобы полюбило его сердце девичье, чтобы родилось у тебя столько детишек, сколько пожелаешь ты. Я так хочу чтобы ты была счастлива.—молвит Яр с нежностью и тоской в голосе. Прижимает он ладонь к щеке моей, рассматривает лицо.
—Но мне не надобно другой жизни. Хочу я быть подле тебя. Пока сама смерть не разлучит нас.— я улыбаюсь и ловлю его тусклую улыбку в ответ.
—За что же мне такое счастье, не пойму. —улыбается он и нежно целует меня в губы. Но тут же лицо его темнеет. Хмурый взгляд смотрит чуть выше моих глаз.—Ты правда хочешь увидеть всю правду?
Я молчу, затаив дыхание. Кощей бережно перекладывает мою косу вперед. Серебристо-белоснежный цвет переливается на свету, жемчуг ловит отблески от огня. Моя коса, что до сего момента была черной от воздействия магии, вновь стала такой, какой была у озера.
—Такова теперь твоя красота, княжна моя. Волосы твои белоснежны как первый снег, отливают серебром и чуть достают до твоих колен. Мне жаль, душа моя. Так выглядит поцелуй русалки. Так выглядит тот, кто ступал на Калинов мост.
Я сглатываю подступающий ком слез.
—Я умерла?
—О нет, душа моя. Ножкой своей ступила ты на гнилое древо Калинового моста. Но тебя воротили обратно. Ты была там, но не успела завершить путь свой.
—А ты?— спрашиваю я, указывая на пряди у висков.
Кощей ухмыляется, играет пальцами с моей косой, перебирает в руке.
—Когда Владимир погиб, я вновь отправился к Баюну. Но того вертихвоста у дуба не оказалось. Потом, молва по народу ходила, что поди помер кот-Баюн то. Мол, рожь погибать начала, да пшеница чахнуть. Но глупости это все. Побоялся ко мне он выйти, ведомо ему было, что теперь Кощей перед ним, да на него гневается. Затаился он в полях своих, тиши мыши сидел в стогах сена. А покуда его весь люд земной искал, набрел я на озеро с русалками. Не принимал еще того, что Кощеем стал, утопиться пытался. Да только не ведал, что невозможно это. Спросил у русалки, чего знать перед смертью хотелось, да и нырнул в озеро. Вот так и попал на Калинов мост. Платал там, пока русалка жизненные силы вытягивала. А как поняла, с кем дело имеет, так и вовсе, на берег выбросила. В озеро то, впадают ручейки со смерть-реки или как у вас в народе ее зовут- огненная река. Видать, в один из ручейков и угодил. Потом узнал, что в дубе том дупло есть, да только пусто дерево. Войдешь в него, а выйдешь уже к калиновому мосту. Отвечу на вопрос твой, который ты давно задать хочешь. Рука моя такой стала, когда первый сотворенный мной упырь вгрызся в нее и не отпускал, пока я не сжег его. Много яда попала в эти раны, много костей передробили челюсти его. А коль интересны тебе рубцы эти, что прерывают свечение золотых узоров, то ответ прост княжна. Многие пытались покуситься на жизнь кощееву. Начиная от упырей и другой нечисти, заканчивая самым страшным существом- человеком.
Он замолчал, делая глубокий глоток горячего вина. От Кощея пахло пряностями, полынью и деревом. Я прижалась к его груди, проводя кончиками пальцев по льняной черной рубахе. Мне было ясно, чем окончился его рассказ. Руку не восстановили и он воссоздал новую. Вот только, смерть не может сотворить ничего живого.
—Как она тебе? Отвратительна?—костяными пальцами он дотронулся до моей щеки. Не ожидая, что она настолько холодная, я вздрогнула. Яр быстро убрал руку, расценивая это по своему.
—Яр, нет, не отвратительна. Я просто...не ожидала. Я впервые вижу такое и мне нужно свыкнуться. Мне страшновато, это правда, но это пройдет. Она не противна, она прекрасна. Просто...
—Просто тебе нужно привыкнуть к ней. Нужно время.—подвел он, а я с улыбкой кивнула в знак согласия.
—И кто с тобой такой ужас сотворил?—шепчу я, аккуратно касаясь чуть выпуклых шрамов от резонных ран. Делали их не умело, но с ярой злостью.
—Я сам.
Мои пальцы дрогнули. Я всматриваюсь в лицо Кощеево, но оно спокойно, уста его молвят вещи, кои для него само собой разумеющиеся.
—Я долго не мог принять правды. Даже переводя души через Калинов мост, каждый вечер возвращался домой и пытался разбудить себя от жуткого кошмара. Осознал, что это не сон только спустя десять лет.
Я молчала, не находя слов. Мне хотелось утешить его, но не ведала как. Мимо пробежал Лесовичок и завидев нас, с восторженным криком: «Утю-утю», подпрыгнул и направился к нам. Маленькое лесное чудо обхватило своими крохотными, напоминающими ежовые лапки, ручками, мою кисть и заключило в теплые объятия. К Кощею же он подходил медленно, чуть боязливо, мелкой подступью. Сняв шляпку он держал ее в ручках аккуратно, переступая с ноги на ногу- топтался на месте, нетерпеливо поглядывая по сторонам.
—Что такое, дух лесной?—спросил Кощей своим величественным, но в тоже время играющимся тоном. Лесовичок впал в неописуемый восторг, что к нему обратились «по статусу». На маленьких черных глазках-бусинках появились слезки, а губки задрожали в благоговейной улыбке. —Верно служишь ты мне, дитя Тихого омута, храбро оберегаешь невесту мою, глаз с нее не сводишь. За такую службушку положена награда тебе.
Лесовичок просиял от счастья. Надев шляпку обратно и выставив вперед две ручки, он забавно зачмокал губами, оглядываясь по сторонам. Завидев серебряную тарелку с горячим нарезанным мясом и свежим козьим сыром, малыш еще активнее за причмокивал губами и чуть привстал на цыпочки, чтобы его было лучше видно.
—Благодарю тебя, за службу верную. Впредь и дальше, радуй нас своим присутствием.—Лукаво улыбается Кощей, явно довольный сценой. Он выбирает самые большие кусочки еды и аккуратно вкладывает в ладошки Лесовичка.
—Тя-тя-тя-тя! Утю-утю!— восторженно пищит малыш и схватив съестное, вскарабкивается ко мне на колени. Устроившись по удобнее, лесной дух разрывает пополам вознаграждение и протягивает мне половину.