В сердце Тихого Омута

Глава 12

Летний вечер был на редкость теплым, словно не уходило Солнце Красное за горизонт. Ухнула сова на ветвях могучего дуба, запела свою тихую трель цикада. Засыпал белый свет, просыпалась тьма непроглядная. Но именно в этот день, нечисть могла ходить в толпе ряженных, плясать на ровне с девицами красными, да играть в чехарду с парнями крепкими. Накрыли люди скатерти расписные на столах дубовых, расставили кушанья да явства сладкие. Течет мед по устам, хмелится кощеев народ. Разносится смех по окрестностям проклятого леса, не спит Тихий омут.
—Думаешь, правильным было устраивать день Ивана Купала? Как никак, праздник это наш и людей. Нас то много, а вот Марья- одна.—бубнит Дуняша, подливая Кощею вина в бокал из горного хрусталя. Не веселится домовая, лишь изредка бросает испепеляющий взгляд на мужчин, что уже успели вдоволь опробовать медовуху из бочек, что веками пролеживали дубовые бока в погребах замка. Выстаивались они несколько десятилетий, а как отворили крышки заколоченные, так разнесся аромат хмеля на всю поляну, а то и дальше.
—Полно тебе, Дуняша. Пусть потешиться народ мой. Они и так многого навидались. Поди, лишним то не будет. А ты как считаешь, душа моя?—улыбаясь говорит Кощей, поворачиваясь ко мне.
Веет прохладой с тихих вод озера, что притаилось за рощицей березовой. Слышен смех с глади водной, да прибаутки, что молвят губы девичьи. Ведут хоровод девушки-русалки, вереницей шевствуя от самого дома своего и до поляны нашей. Лишь один день в году позволяет им на берег выйти, да к людям живым подойти.
Как прокричит первый петух на пробуждение Солнца Красного, так и побежит вся сила нечистая по домам прятаться. Кто в озеро нырнет, на дно заляжет. Кто за закуток юркнет, метлой пушистой прикроет босые черны ноги. А кто иной и вовсе в кровать ляжет, да Кощея добрым словом обмолвит. Будет спать днем народ живой смерти. Лишь по ночам носы свои из дома покажут, да работать пойдут. Хоть и нечисть, а гнева кощеева больше труда доброго боиться.
Босы ноги мягко щекочет зелена трава. Черны волосы распущены, от дуновения ветра локоны облепляют горячее тело. В глазах играет отражение пляшущего костра и нечисти, что хоровод водит, да песни горланит. Пальцы неумело стягивают стебель ромашки, но так торопятся, что одним неаккуратным движением портят всю работу. Рвется цветок и остается в ладонях моих только чахнущая ножка, в то время как бутон покоится на коленях.
—Душа моя, отчего торопишься так? Нервные твои движения, торопливы и ненасытны. Словно, от этого жизнь твоя зависит.—ласково произносит Кощей, садясь подле на сырую землю. Ведет он пальцами и вновь в руке моей живой цветок, свежее да красивее прежнего.
—Хочу до утра венок доплести. Говорят, тот, кому дар сей предназначен примет его, то быть вам вместе на веки вечные, а то и больше. —редеют щеки пунцовые, сжимаются губы алые, неотрывно гляжу я на Кощея, а сердце пускается в пляс. Притягивает он к себе, нежно и кротко целует в губы.
—Коль пожелаешь ты, то будем мы вечность вместе, а то и дольше. Любо мне, княжна моя, что есть у тебя возлюбленный, кому желаешь ты венок надеть.—Загадочно произносит он, явно желая, чтобы я начала про него говорить.
—Да? А я вот все никак не придумала, кому отдать. Микола то, прохвост, к Любаве ушел. Поди, всю ночь его и не будет.—Сдерживая смех произношу я, не отрывая взгляда от Кощея. Растерялась живая смерть, смотрит на меня недоуменно. Не могу сдержаться и разносится звонкий девичий смех на всю поляну, смешиваясь с голосами и песнями народа кощеева. И так ладно это звучит, так складно, что на сердце тепло разливается.
—Ах ты негодница! Ну погоди у меня, шутки такие над самой смертью шутить!— Смеется Яр, встает на ноги и начинает щекотать. Стоит мне в сторону отбежать, так нагоняет меня мужчина, вновь «карает» за игры со смертью. Под мой визг бежит он за мной в самую чащу. По сторонам мигают, проносятся огни разноцветные. Голоса и ауканье сливаются в единую песню, словно мед, прилипая к телу. Пропах воздух костром, теплом и сладостью ночи. Искрится земля под ногами, рассыпается серебряными звездами. Забегаю я за березу, дышу тихо, а сердце так и стучит в ушах.
—Попалась!— довольно произносит Кощей, облокотив руку на ствол березки.
—Загнана я в твой плен, уж нет мне пути обратного. —игриво шепчу я, не сводя глаз с его лица. Подсвечено оно теплым светом от маленьких искрящих звезд, что сотворил Кощей для сегодняшнего праздника. Спина моя прижата к древу, а ступни встают на носки, лишь бы дотянуться до него.
—Кто ж тебя теперь отпустит... такую...— выпаливает он на одном дыхании, впиваясь в мои губы. Горячка гуляет по всему телу, дурманя голову. Руки мои, словно растворяются на его шее, обнимая со всей возможной нежностью. Тело так и тянется в его объятия и я не могу ничего с собой поделать. На веки вечные угодило сердце девичье в плен любви к Кощею. Нет. Не к Кощею. К Яру. Его руки со сдержанной силой держат меня за шею и талию. Горят мужские ладони, чуть сжимают пальцы, а он все меньше себя контролирует. Поцелуй становится грубее, требовательнее. Дыхания не хватает все чаще, а его губы становятся все слаще.
—С ума сведешь ты меня, княжна...— дурманит его низкий голос, оставляют губы горячие следы на щеках, устах.
Искриться воздух рядом с нами, цвести начинает поляна белоснежными ромашками, покрывая всю зеленую траву. Словно снежным одеялом укрылась земля.
—Яр... а цветы так и должны рости? За пару минут...— шепчу ему в губы, прерывая желанный поцелуй. Разгоряченный мужчина неохотно поворачивает голову, глядя на то, как распускаются новые и новые кустики цветов.
— Видать, не только мне ты голову вскружила. Магия и вовсе из под контроля уходит.—улыбаясь произносит Кощей, когда на поляну прилетают множество светлячков. Множество маленьких звезд танцуют в воздухе, освещая все тускло зелеными огоньками.
Но смотрю я вовсе не на магию, что мы сотворили. Взгляд мой прикован к белым прядям на висках, которые то появляются, то исчезают. И потаенная мысль закрадывается в голову, въедаясь в память, скребясь в сердце острыми когтями.
—О чем думаешь, княжна моя?—целуя в щеку произносит Яр. Ведет рукой живая смерть и через секунду срывается с его пальцев прохладный ветер. Кружит он по поляне, срывает цветы распрекрасные, соединяя бутоны в замысловатом танце, сотворяя венок невиданной красоты. Ромашки блестят словно россыпь крупного жемчуга, листья папоротника украшены ягодами красными, да синими колокольчиками. А в самой середке...
—Марозница...—сдавленный шопот сбегает с моих губ. Яр напряженно смотрит на цветок, что зацепился колючками за другие бутоны.
—Прости, душа моя. Но я не хотел... оно по ошибке... не должен цветок этот здесь произрастать. —Хмурится Кощей, резким движением вырывая предвестника смерти из венка, что должен быть нашим символом любви.
—В нашей любви будет смерть...— шепчу я, не отрывая взгляд от марозницы. Дурной знак. Очень дурной.
—Княжна моя, не забивай мыслями пакостными свою голову. Уберегу я тебя от всех напастей. Любовь моя, ну посмотри же на меня. Это просто цветок.
И все же. Не дает мне покоя этот растение. Должно ли рости на землях смерти его детище? Марозница то цветок смерти, цветет она на месте пролитой крови. Но стоит ли бояться ее в лесах, что принадлежат Яру? В лесах, что подвластны лишь ему и только ему ведомо, сколько рек крови здесь было пролито. Но это было давно, ведь Яр не тот Кощей о котором народ столько легенд сложил да сказок молвил. Марозница растет всего несколько недель. В царстве кощеевом нет живых людей. Так откуда, кровь на землях его? Гложет меня чувство, что я не вижу того, что находится перед самым моим носом. Но оно покрывается туманной дымкой, когда мужские губы накрывают мои. Тепло наших тел начинает обжигать и когда мы оба начинаем терять контроль, Кощей целует меня в макушку, словно ставя на этом точку.
—Княжна моя, я сберегу тебя от всех бед. Не будет в любви нашей смерти. Кроме меня, конечно же. Пробуду я подле тебя столько, сколько пожелает сердце твое. На все воля наша, а я сделаю все возможное, чтобы смеялась ты чаще, душа моя. —Он аккуратно забирает из моих рук венок и через секунду, вспыхнуло в руках кощеевых пламя синее, да только, холодное.— Коль стало оно для тебя предзнаменованием плохим, то пусть не станет его. Я сотворю для тебя такой головной убор, что сама царица Медной горы будет грезить о нем во сне.
—Все хорошо, Яр. Только, я венок хотела. А этот красив был. Не нужно мне никаких головных уборов, о которых царицы грезят...—улыбаясь провожу я рукой по мужскому напряженному плечу.
Он поднимает руку, чтобы вновь сотворить чудо, но я останавливаю, сжимая его ладонь. Маленькие молнии бегут по всему телу, пронзая макушку и так до самых пят.
—Кощей мне венок дарит? Яр, сердце девичье принадлежит тебе, не великому чародею Кощею. —улыбаясь я всматриваюсь в его лицо, нахожу ответную улыбку и понимание.
—Будь по твоему. —улыбается мужчина, притягивая меня к себе.—Хочу показать тебе кое-что. Считай, что этот дар будет для тебя сотворен Кощеем. А другой- Яром.
Не успеваю я ничего ответить, как обхватывают мужские руки тонкую талию. Пронизывает тело множество мурашек, бегут искры по горячей коже. Остужает ее холодный ветер, что шелестит траву под ногами. И в эту самую минуту, Кощей делает шаг. Еще один, еще. И чем больше он идет, тем больше мы поднимаемся над землей.
—Яр!...— шепот полный страха и восхищения срывается с губ, а взгляд все перебегает из стороны в сторону. Сама же, цепляюсь за его руку и рубаху, того гляди и работа для Дуняши появится- царскую рубаху штопать. Вот уж макушки деревьев под моей ногой. Делаю аккуратное движение и легкое касание березового листочка оставляет нежный поцелуй на пятке.
Под ногами моими весь мир, а я с замерзанием сердца смотрю на него. Кощей улыбается, вглядываясь вдаль. Лицо его освещает свет месяц, а мимо нас плывут звезды. Но это все меркнет где-то на фоне, когда он поворачивается ко мне. Воздух становится тягучим, а от Кощея исходят искры света. Мягкие и теплые, пронзают они насквозь, оставляя на коже россыпь мурашек. Яр улыбается, с нежностью прижимая меня к себе.
—Я исполнил твое желание, душа моя.
Кощей ведет рукой и в этот момент, ладонь его загорается золотым свечением.
—Это же...Яр....Это звезда.—Шепчу я, боясь лишний раз потревожить чудо в его руках. Маленькая, чуть больше моего большого пальца. Светится она золотом, переливая оттенками перламутра. И в какой-то момент замирает, застывая в своем сокрытом величии и невинной нежности. Мужчины аккуратно вкладывает маленькое чудо в мою руку, которое тут же осветило мое лицо своим светом.
—Мудрецы сказки сказывали, что звезда может исполнить любое, самое искреннее и заветное твое желание. —Кощей с нежностью накрывает моей ладонью искрящееся сокровище и в эту самую минуту, по моим венам заструилось самое настоящее солнце. Жар распространялся по всему телу, от кончиков пальцев и до самой макушки. Казалось, что тело девичье обволакивает золотой пылью, поскольку заискрилась моя кожа.
—Не ведаю, правда это или очередная сказка, которую народ молвит. Но думаю, если ты сильно захочешь, любое желание твое исполнится. А если его не исполнит звезда, ты знаешь где меня найти. Я подарю тебе все звезды, которые живут на ночном небе. И каждая исполнит твое желание. Но если и этого будет мало, душа моя, я буду сотворять для тебя новые звезды.— произнес Кощей целуя меня в лоб, оставляя горячее дыхание на черных волосах. Он делает незамысловатый шаг в сторону и вот, мы вновь движемся по ночному полотну.
Братец ветер перебирает наши одежды пока спускаемся мы на поляну. Кощей идет по небу уверенным шагом, словно идет по мощенной улице своего княжества. Он не на секунду не сомневается в своих силах, но все же, все сильнее сжимает мои талию горячей ладонью.
— Не смотри на меня так, княжна. А то от взгляда твоего у меня перехватывает дыхание. Твои глаза цвета моря. И кажется мне, что я буду только счастлив тонуть в них до скончания веков. —произносит Кощей с улыбкой. Мы медленно спускаемся ниже. Голые ступни щекотит ночная прохлада, а мимо нас пробегает еле заметная черная тень. Резко останавливается она у месяца, руки мохнатые потирает. Отделяется силуэт от неба звездного, обретает прежний вид. Маленькими рожками бодает черт месяц, словно яблоньку, что полна спелых наливных яблок. Ждет проказник, когда упадет месяц золотой, а он весит на прежнем месте. Не шелохнется. И так нечистый подходит, и так - не получается месяц в лапы взять- жжется.
—Яр, а у него получится месяц украсть?—тихий вопрос проскальзывает между нами. Мужчина лишь одаривает меня улыбкой, от которой я всегда теряю голову.
—Раз в месяц  у него удается стащить его с неба, да только не надолго. На следующую ночь месяц вновь появляется на своем месте. Маленький, нарастает себе бока. Сейчас еще не время, погляди, совсем худой месяц. Недавно, поди, стащил его негодник.
Мужчина указывает вдаль, ожидая что я буду смотреть. А я и смотрю. На точенные черты лица, на маленькие шрамы у брови, которые сложно заметить из далека. На чуть опухшие губы, которые так и притягивают взгляд. Но я все смотрю в его глаза. Тону в тягучем меде, ощущая на себе его сладость.
—Яр, молва ходила по народу, что глаза это отражение души.—Кощей переводит взгляд на меня, напряженно ожидая продолжения.— Ты знал, что у тебя очень красивые глаза?
—Не знал. Благодарствую, княжна моя, но ложь молвит народ. Про душу точно не правда это. Уж мне от не знать.—Кощей целует меня в макушку и я закрываю глаза, стараясь запомнить этот момент. Тепло его губ, прохладу ночи, запах костра и смех людей. Тишина сменяется пением, а лес вторит голосам с поляны. Ухнула сова на ветви дерева, зашумели воды озера, заплескалась рыба на мелководье. Вышли на берег русалки, присоединились к сестрам своим, что прибыли на праздник ранее, закружили по поляне взявшись за руки. Вторят их голоса стуку моего сердца. Я вдыхаю аромат дыма и полыни, что исходит от одежды Яра и прокручиваю в памяти все то, что произошло с нами за эти дни. И я хотела бежать от него? Любовь кружит меня, дурманит мой разум. Я боюсь открыть глаза, ведь так страшно, что это все сон. Что я проснусь в своей опочивальне под звон колоколов, извещающие о прибытии Алексея.
—Душа моя, все хорошо?— грубые мужские пальцы с нежностью приподнимают мой подбородок. Я еще сильне жмурюсь, когда чувствую на устах легкое касание его губ. Я боюсь просыпаться.
—Почему ты зовешь меня своей душой?
—Потому что у меня нет души. Благодаря тебе я хочу быть Яром, а не Кощеем. У последнего-то, нет души.—он вновь меня целует, чуть прижимая к себе. Я вжимаюсь в его объятия, пытаясь заглушить биение своего сердца. Мне больно слышать то, что молвят его уста, но еще больше мне стыдно за то, что на сердце теплеет от его слов.
Я открываю глаза прижатой к его груди. Черная льняная ткань рубахи приятно ощущается на щеке, а взгляд мой устремлен на поляну. Еще не обсохшие девицы в белоснежных платьях ведут хоровод у самого костра, да никто прыгнуть через него не отважится. Те кто не танцуют, примостились у дубовых бочек, допивая их содержимое. Смеются люди Кощеевы, обнимают друг друга, словно они самое дорогое что есть в их жизни. Пляшет народ, песни поет, лишь Дуняша сидит в сторонке, надув губы. Маленькая пухленькая женщина похожа на огонек, сошедший с большого костра. Дуется она, скрестив руки на груди и недовольно поглядывает на празднество. Вид ее вызывает у меня лишь улыбку, которая постепенно сходит с моих уст.
По телу бежит холодный пот, а взгляд мой мечется по поляне. Я сильнее прижимаюсь к его груди и пытаюсь сглотнуть из-за пересохшего горла. Одно ухо мое слышит смех и песни. А другое слышит звенящую пустоту. И теперь, льняная рубаха режет щеку хуже ножа. У Кощея нет ни души, ни сердца...
—Душа моя, все в порядке?
Его голос у самого моего уха пугает больше, чем сотни голов нечисти, что окружают меня. Только сейчас, словно спала пелена, дошло до меня осознание, где я. Я среди нечисти, о которых столько читала. С теми, кто столько народу загубил. Я рядом с мертвецами. Но не это пугает меня больше всего. Страх сковывает дыхание, затуманивая голову. Я стараюсь услышать хоть один стук его сердца, но слышу лишь свое.
—Марья, все в порядке?
Воздух окутывает глаза мелкой серебряной пылью. Искрится он от магии, щекочет лицо. И в эту же секунду я слышу тихий стук.
«Тук-тук-тук-тук»...
Дрожащими руками я высвобождаюсь из его объятий, стараясь не смотреть в его сторону. Мямлю, что не важно себя чувствую и пытаюсь уйти с поляны, как под руку меня хватает одна из девушек и ведет в сторону хороводов.
—Прошу прощения, но я не желаю сейчас танцевать, отпустите меня.—мой голос дрожит, а ладони цепляются за ее холодные руки, которыми она меня обхватила.
—Молчи, глупая! Смертью своей рискую. Не уж то только сейчас поняла? Проснись, Марья! Ну же! Хватит тонуть в сладостном сне о любви и прекрасной магии.— шепчет девица мне на ухо и сердце мое начинает стучать в висках. От нее пахнет тиной, а кожа имеет белоснежный оттенок.
—Пусти меня...
Русалка ведет меня в хоровод, не забывая танцевать и улыбаться. То и дело она машет в сторону Кощея, одаривая его самое лучезарной улыбкой, какую я только видела. Когда я поворачиваюсь в сторону Яра, сердце мое словно падает куда-то вниз. Мужчина сидит облокотившись спиной на могучую крону дерева. Грубые мужские руки аккуратно вплетают ромашку в кольцо полевых цветов. Сосредоточенный взгляд его устремлен на венок в его руках. Одно не верное движение и вся конструкция рассыпается. Яр, тяжело вздыхает и закусив губу, вновь берет в руки две ромашки, скрещивая их стебельки между собой.
Русалка резко разворачивает меня, кружа в быстром танце.
—Ну же, глупая! Сестрица, прошу тебя, осознай куда ты попала. Ты видишь то, что ты хочешь видеть!
Ее слова достигают цели и я опешив останавливаюсь. На фоне кружат танцующие, завывая песни. Смеются кикиморы, посылая воздушный поцелуй чертям. Молвят голоса мертвецов, обсуждают они жизнь свою и как люб им сегодняшний праздник. А я смотрю в черные глаза той, кого не так давно видела еще живой. По крайней мере, я думала, что она была живой.
—Ты та девица из тронного зала?...—мой вопрос звучит как утверждение, а глаза шарят по ее телу в поисках синяков и рассеченной кожи.
—Не ищи того чего нет, княжна. Синяков нет  и быть не может на мертвом теле. Ты смотришь на мертвую птицу, думая о том, что спит она сном непробудным.—Скалится русалка, чуть сжимая когтистой ладонью мое предплечье. Медленно, словно в танце, кружит она меня. Нет, не меня. Тело, что не слушается меня боле.
—Ты была уже мертва?
—Думай, княжна, думай. Попроси меня и я помогу... не уж то ты не слышишь свое сердце? Как у нас говорят, «оно у нее слишком громкое»?
В моей голове замолкает весь мир, а то сердце о котором она говорит, со звоном разбивается. Мертвые слышат его стук, потому как в их груди тишина.
Русалка улыбается, читая с моего лица осознание. Правда душит, а слезы медленно стекают по щекам, растворяя его горячие поцелуи.
—Уже светает, княжна. Идем искупаемся.—она протягивает мне когтистую черную ладонь. Горячие пальцы руки дрожат, когда я вкладываю свою ладонь в ее. Босые ступни ощущают под собой мелкую гальку, а я все смотрю вдаль. На том берегу озера начинает простилать свои владения Тихий омут. Мои щиколотки в теплой воде, а на землю сходит рассвет нового дня. Прорезает он макушки елей, опускает на белый свет молочный туман. Танцуют золотые лучи, затянутые красной дымкой рассвета.
—Покажи мне, как он стал Кощеем. Покажи мне, как он умер.