Тот будто упирался, вспахивал землю ступицами разорванных колес. Танк громче взвыл движком. Кабина бензовоза повисла над обрывом, огромный бак на мгновение встал вертикально — и рухнул вниз. Оттуда взметнулся столб огня, озарив в сумерках лица замерших в молчании пацанов багровым светом.
* * *
Под потолком казармы висели бумажные снежинки, на стене — румяный Дед Мороз на санках с мешком подарков и большими цифрами 1989 на груди. У стены стояла склеенная из картона плоская елка с нарисованной хвоей и игрушками.
Пацаны в наутюженных парадках с начищенными медалями суетились вокруг сдвинутых в ряд столов, открывали консервы, строгали колбасу крупными ломтями.
— Давай, шевели лапками, пернатый! — на ходу толкнул Лютый Воробья. — Из-за тебя, урода, красноярский проворонили!
— Ну и слава богу! — откликнулся Афанасий. — А то Владивосток вон уже с вечера в дровах! — кивнул он на мертвецки спящего с ботинками на подушке бойца.
— Чугун! Компот-то зажилил?
— Чо сразу — зажилил? — буркнул тот. — Забыл просто.
— Ага, забыл! Втихаря под одеялом сожрать хотел!
Чугун выставил на стол трехлитровую жестяную банку персикового компота.
Распахнулась дверь, вошел Бекбулатов с рюкзаком за плечами.
— Пиночет! — Пацаны бросились обнимать его. — Захады, дарагой, гостем будищ!
— Какой гости! — мрачно сказал тот. — Койка где свободная? — Он сбросил рюкзак. — Меня к вам сослали.
— Да ты чо? За что?
— Чмырю одному зубы обломал. — Он показал здоровенный, содранный до крови кулак. — Говорит — чавкаешь, как свинья! Слушай, у нас свинья — грязное животное! Мусульмане свинью не едят даже! У нас убьют за такие слова!
— Опять вместе! — засмеялся Лютый. — Знакомься: это Афанасий, Курбаши — медицина, Хохол...
— Кому — Хохол, а кому — товарищ сержант! — ответил Хохол, приглядываясь к новичку.
— Да ладно тебе, Серега! Это ж наш пацан, дыгаловский! — Воробей обнял Пиночета.
— Мужики! Горбач уже говорит! — Кто-то врубил на полную громкость магнитолу. Сквозь шум и треск донесся голос Горбачева, поздравляющего советский народ с новым 1989 годом.
