У них никогда не будет истории дописанной до конца. Все эти ночные разговоры ни о чём, трепетные поцелуи... Желание большего уже не имеет смысла. Драко стоит у каменного парапета и сжимает его так, что крошка осыпается куда-то вниз. Подушечки пальцев щиплет, их бы заклинаниями залечить, но он уже не замечает боли.
Вот она, эта долбаная точка невозврата, когда хочется закрыться в ледяной панцирь и дожить там жизнь, но остаётся лишь мечтать, чтоб его никто не трогал. Слишком много всего. Слишком много её.
Порой кажется, что из Драко пора выкачивать Гермиону Грейнджер — она как наркотик в его венах — да вливать в него кровь внутривенно. А он лишь оскалено ухмыляется. Вот он Драко, у которого на лице маска бесчувствия, а на самом деле проблем немерено. Одна из них — Гермиона Грейнджер.
Астория думает, что Драко забыл, перестал обращать на кого-то внимание кроме неё, разумеется. Драко хочет послать всё к чёрту, когда видит Гермиону. Он едва сдерживается, чтоб не выстрелить заклятием в Уизли – у Рона есть она, у Драко лишь воспоминания о её губах, теперь целующие не его. Астория надеется, что Драко никогда не посмеет смотреть на другую — он смеет уже долбаный десяток лет.
И любит ровно столько же, сколько ненавидит. Гермиону Грейнджер, его якорь.
