22
Река, впадающая в пески
3 марта 1955
Дорогие Елена Александровна и Николай Иваныч!
Вот вам загадочная картинка, что это и где? На окнах - решётки (правда, только на первом этаже, от воров, и фигурные - как лучи из одного угла, да и намордников нет). В комнатах - койки с постельными принадлежностями. На каждой койке - перепуганный человечек. С утра - пайка, сахар, чай (нарушение в том, что ещё и завтрак). Утром - угрюмое молчание, никто ни с кем разговаривать не хочет, зато вечерами - гул и оживлённое общее обсуждение. Споры об открытии и закрытии форточек, и кому ждать лучшего, и кому худшего, и сколько кирпичей в Самаркандской мечети. Днём «дёргают» поодиночке - на беседы с должностными лицами, на процедуры, на свидания с родственниками. Шахматы, книги. Приносят и передачи, получившие - гужуются с ними. Выписывают кой-кому и дополнительное, правда - не стукачам (уверенно говорю, потому что сам получаю). Иногда производят шмоны, отнимают личные вещи, приходится утаивать их и бороться за право прогулки. Баня - крупнейшее событие и одновременно бедствие: будет ли тепло? хватит ли воды? какое бельё получишь? Нет смешней, когда приводят новичка, и он начинает задавать наивные вопросы, ещё не представляя, что его ждёт...
Ну, догадались?.. Вы, конечно, укажете, что я заврался: для пересыльной тюрьмы - откуда постельные принадлежности? а для следственной - где же ночные допросы? Предполагая, что это письмо будут проверять на уштерекской почте, уж я не вхожу в иные аналогии.
Вот такого житья-бытья в раковом корпусе я отбыл уже пять недель. Минутами кажется, что опять вернулся в прежнюю жизнь, и нет ей конца. Самое томительное то, что сижу - без срока, до особого распоряжения. (А от комендатуры разрешение только ведь на три недели, формально я уже просрочил, и могли бы меня судить как за побег.) Ничего не говорят, когда выпишут, ничего не обещают. Они по лечебной инструкции должны, очевидно, выжать из больного всё, что выжимается, и отпустят только когда кровь уже будет совсем «не держать».
И вот результаты: то лучшее, как вы его в прошлом письме назвали - «эвфорическое» состояние, которое было у меня после двух недель лечения, когда я просто радостно возвращался к жизни - всё ушло, ни следа. Очень жалею, что не настоял тогда выписаться. Всё полезное в моём лечении кончилось, началось одно вредное.
