Твой Авалон

Глава 26. Inis Avalon.

Как же ей не хватало Фламеля! Не хватало до сих пор. Только глупец мог полагать, что способен обойтись в этой жизни без учителя, духовного наставника. Того, кто уже прошел путь и может показать направление в пугающем тумане жизни. Вот только идти к желанной цели все равно придется самому.

Но чего же она хотела? Счастья? Понимания магии Мерлина? Помощи всем страждущим? Обретения цели в жизни? Вечного блаженства Авалона?

Казалось, у волшебницы было практически все: любимое дело, когда-то испытанное неизмеримое счастье рядом с обожаемым мужчиной, радость из-за спасения мира от темного мага. Но для чего она жила сама по себе?! Кто-то другой мог вполне все это сделать за нее. В чем же заключался смысл этой бесконечной жизни, в которой ты, наделенная молодым телом и старой душой, пыталась играть не свою роль? А какая роль своя?

Замкнутый круг, из которого не было выхода! И даже осознание целостности своего бытия не спасало, потому что Гермиона не видела особого смысла и дальше тянуть эту линию жизни из прошлого в будущее. Зачем? Ради чего она живет?!

Не боль, и не радость — пустота зияла в душе. Не та пустота, что поднимает вверх своей легкостью и синевой, а та, что мрачной тяжестью тянет в могилу, предлагая отказаться от всего, погружая в пучину забвения.

Все психологические методики, все позитивные ориентиры, целепостановки и аффермации[1] казались лишь умелым макияжем на унылой маске смерти. Все, на что она опиралась ранее, растворялось в пучине безысходности.

Надо жить! Но где взять на это силы?

Когда на землю упала зима, освящая ее белизной снегов, очищая морозами и ветрами, Гермиона поняла, что должна обратиться к тому, кто обладает знанием. К единственному, кому она могла доверять.

В зал заседаний Совета Конфедерации миссис Риддл пустили без лишних слов и вопросов. Она попросила остаться одна, и ей не смогли отказать — все равно в преддверии Рождества здание пустовало.

В полутемном зале было спокойно, но вопреки ожиданиям, совсем не тихо.

Мерлин сидел под своим деревом, самозабвенно играя на арфе. И Гермиона застыла у порога, завороженная красотой древней мелодии, которая наполняла зал таинственностью и волшебством. Затаила дыхание, боясь разрушить тонкую ткань музыки. Эта музыка была настоящей — она рождала эмоции: заставляла рыдать в неизбывной боли, смеяться в безграничном счастье, а в следующий миг — уносила своим могущественным течением в океан покоя.