Твой Авалон

Глава 17. Дамблдор.

Пир во время чумы – что еще сказать, если она радуется хотя бы тому, что уговорила мужа встретиться с Дамблдором прилюдно? Столь памятные якорные образы Хогвартса – только этого им и не хватало. Чудесные бы вышли переговоры, если бы маги пошли по старому сценарию противостояния! Упрямство мужа было слишком известным, воля несгибаема, и если он что-то вбивал себе в голову...Неужели Том был готов решиться на крайние меры? Он утверждал, что не хочет прослыть трусом, страшащимся явиться в логово врага. Слава Мерлину, что в конце концов Лорд Волдеморт все-таки согласился на Хогсмид. Затевать поединок в «Трех метлах» – Гермиона надеялась, что оба великих мага обладают достаточным количеством здравого смысла, чтобы не докатиться до такого позора.

Все и так, казалось, стремительно летело в тартарары. Начиная со смерти Кеннеди, которая потрясла волшебницу тем сильнее, что она предупреждала его об опасности. Пусть анонимно, но, убедившись, что послание дошло. Не поверил? Знал, но все равно отважился на смертельную поездку? Теперь оставалось только спасти его брата, иначе станет совсем безрадостно. Хуже всего было то, что Гермиона не помнила точные даты трагедии и не смогла предупредить президента конкретно и в подробностях. Кто бы ни стоял за судьбоносным перемещением во времени, он позабыл снабдить свою жертву учебником истории. А ведь прошло уже так много лет! Иная жизнь казалась сном. Старенькие книги по психологии и пара комплектов одежды – это все, что осталось у нее от прошлых времен. И знания. Знания, как быть не должно! Иначе она не простит самой себе. Фатум зависит от выбора человека, от того, где его сердце!

Но как же трудно бывало порой. То, что предложил Том, казалось просто безумием. Почва уходила из-под ног, ни разу еще в постхогвартские времена ее миссия не была столь близка к провалу.

Гермиона никогда бы не подумала, что после всего пережитого руки будут трястись, дотрагиваясь до шершавого дерева входной двери. Надо хотя бы казаться спокойной, иначе муж пожалеет, что взял ее на переговоры.

А кафе совсем не изменилось. И даже не просто с сороковых или девяностых – перемен здесь словно вовсе и не было. Если и не с веков восстания гоблинов, то все равно с незапамятных времен. Как же звали хозяйку бара раньше? Мадам Розмерта. А уж не она ли та девчушка у стойки?

Гарри, Рон... Такая жизнь – и благословение, и проклятие. Мерзкая двойственность. Почему никогда не бывает однозначности? Какое счастье, что хотя бы вера и любовь однозначны всегда – они либо есть, либо нет.