Волк и фея

Глава четвертая или "любовь к ближнему"

Проснулась я от резкой головной боли. Возникало чувство, что пульсирует сама черепная коробка, а не то, что в ней. Первым делом я засунула руку в рядом стоящую сумку и через минуту нащупала металлическую поверхность складного зеркала. Другой рукой я в это время разблокировала телефон. Посветив светом от экрана мобильника себе на лицо и шею, я тяжело вздохнула. На меня смотрела уставшая девушка с огромными синяками под глазами, в которых можно хранить кокаин, длинной растрепанной косой и ужасными синяками на шее. Рядом с подушкой покоилась моя кофта, которую я сразу натянула поверх футболки, а длинные спальные штаны немного подвернула, что бы не запнуться. Сунув зеркала обратно в сумку и вместо него достав пакетик с ромашковым чаем, я переступила через спящего Плисецкого, открыла дверь кладовки и направилась вниз, на кухню.

Если судить по еще темному небу, в самом низу которого только собирался алеть рассвет, то времени где-то около четырех часов утра. На кухне, естественно, никого не обнаружилось. Телефон с ромашковым чаем я положила на столик, в то время как сама пошла ставить чайник. Ну и как тут это делается, прости Господи?

Да, точно, время уже пять. Я смогла поставить этот чайник, которого кроме как «исчадие ада» и не назовешь-то по другому. Я выудила откуда-то кружку, выключила уже подогревшийся чайник и вскоре я уже пила теплый ромашковый чай, укутанная как можно теплее, сидя на холодных ступенях дома Кацуки.Мне понравился этот ночной воздух. Это неописуемое чувство, когда ты одна, единственный человек во всем этом глупом и отвратительном мире. Я одна. Вернее, я одна вместе со всей вселенной.

Свежий воздух наполняет мои, давно испорченные идиотскими привычками, лёгкие. Ох, свежий воздух, как я давно не чувствовала тебя.

Пар от моего дыхания лениво разрезает плывущие по воздуху снежинки. Я уже и забыла, когда радовался снегу. Вся эта отвратительная жизнь запустила во мне корни ненависти. Вот и я, слабохарактерная девушка, которая по ночам проникается искренностью ночного мира. Поколение грустных татуировок.

А ведь, на самом-то деле, я не одна такая. Все мы — все мы привыкли страдать от чего-то. Какая-то незначительная ерунда выбивает нас из колеи. И по ночам мы занимаемся самобичеванием и оплакиваем свои и без того незначительные неудачи.

Одиночество ранит не хуже пули, мне ли этого не знать. Ты, вроде бы и гордишься этим, а знакомые читают в твоих глазах крики о помощи. Сама того не замечая, ты можешь загрустить вечером, когда тьма уже спустилась на улицы. Можешь даже всплакнуть, но вспомнишь, что ты сильная, прекратишь. Кошки иногда скребутся на душе, а иногда и не только кошки.

Ты упиваешься одиночеством, а оно медленно, сантиметр за сантиметром пожирает твою душу. И уже не знаешь, то ли ты горда, что одинока, то ли одинока, потому что слишком горда. И уже не разорвать эту цепь. А ты всё так же одинока.

Всё так же ждешь, когда в твоей жизни появятся нужные люди. Востребованные друзья, любимый человек, счастливый кот. Но ничего нет. Только ты. Одиночество стало твоим завсегдатым гостем. Моим тоже. В этом нет ничего страшно. Это даже похоже на наркотик. В итоге у тебя остается один-два дорогих тебе человека и чай. Чай в пять часов утра.

Медленно поднявшись с ледяных ступенек, я отряхнула куртку от снега, который за эти двадцать минут почти полностью покрыл мои колени и направилась домой. Небо уже приобрело розовато-алый оттенок, а солнце показало себя из-за горизонта.если бы не кончившийся напиток, я бы сидела там еще очень долго.

Когда я наливала в кружку новую порцию чая, на лестнице раздались тихие, аккуратные шаги. Затем показались темные штаны, футболка с изображением ощерившегося тигра, ледяные глаза, способные заморозить человека своей ненавистью и светлые волосы, которые напоминали прическу ёжика.

Юрий как-то странно на меня посмотрел, от чего мое сердце пропустило удар, и, фыркнув, отвернулся.

— Я жрать хочу — бросил он, бухаясь за стол.

Это что, тонкий намек на то, что бы я чо-нибуть состряпала? А где я продукты возьму, скажите на милость?

— С-сам готовь! — тихо сказала я, ставя чайник обратно на плиту

Даже спиной я чувствовала как он сощурил глаза, сморщил нос

— Что сказала?!

Боже, за что мне это? Ноги мгновенно подкосились, а руки сами потянулись к горлу, надавливая на синяки, оставленные цепкой рукой фигуриста

— Я сказала, готовь сам! — дрожащим голосом пискнула я, закусывая щеку изнутри.

За моей спиной раздались тихие, аккуратные шаги. Вскоре Плисецкий уже совсем без зазрения совести выхватил у меня кружку с чаем и сделал большой глоток. Постепенно его лицо стало морщится и под конец он вообще отодвинул от себя чашку.

— Так и знала что тебе не понравится! — я торжествующе улыбнулась

Юрий посмотрел на меня презренным взглядом и уже собирался сказать какую-нибудь колкость, как тут возле лестницы появился Юри.

Плисецкий перевел свой гневный взгляд на него, отчего фигурист поежился. Между нами повисла гнетущая тишина.

— К-как спала? — тихо спросил Кацуки на английском.

— Очень! — я показала ему кулак с отогнутым большим пальцем — Слушай, а можно мне одолжить у вас три яйца и молоко?

Темноволосый улыбнулся, кивнул головой, а после добавил: Бери сколько хочешь!

Не став тратить время, я полезла в холодильник. Хорошо что еще вчера перед нашим приездом дядя с Хирошико-сан закупились продуктами.

— Мне три яйца! — сходу крикнул Плисецкий, становясь позади меня.

— Помог бы лучше! — буркнула я, доставая молоко и четыре яйца

На мое заявление парень фыркнул и отошел, а я положила продукты на стол. Затем достала глубокую тарелку, сковородку и выудила откуда-то венчик. Ну что же, неплохо. И так, вспоминаем то время, когда Витя улител на три недели в другой город, а я осталась одна дома. Если честно, я готовлю плохо. Даже ужасно. Один раз дядя даже отравился. Ну и что, мне было пять лет!

Я разбила четыре яйца в миску, посолила и добавила молоко. Дальше пошло мое самое нелюбимое — взбивание. Это кода ты со всей дури лупасишь яйца в миске, а потом они везде, на твоем лице, на стенах, на полу... Сейчас же я была немного аккуратнее. Когда эта масса стала более-или-менее похожей на сырой омлет, я включила на плите газ и поставила сковородку. Слава Богу, что в холодильнике обнаружилось сливочное масло.

В итоге все довольны. Плисецкий тем, что наелся, а я тем, что не отравила его. А то был бы капитальный скандал. Уже когда мы закончили ужинать с лестницы стал спускаться заспанный дядя. Он сходу крикнул мне приветствие, я, повернувшись, тоже сообщила, что утро доброе. Плисецкий повернулся в сторону Никифорова и остолбенел. Ха, не каждый день увидишь Витю в одних шортах. Хе-хе. Сейчас я сидела и откровенно злорадствовала.

Но Виктор, заметив замешательство на лице Юрия, лишь щелкнул того по носу. Раздался хлопок двери и с улицы вернулся Юри, со снегом на волосах и красным носом. Увидев тренера в одних труселях, можно их так назвать, японец медленно начал пунцоветь и открывать рот, словно рыба. Дорогой дядюшка остался доволен таким красноречием со стороны Юри и довольно улыбнулся.

Эту немую идиллию нарушила вибрация телефона, который мирно покоился на столе. Виктор, что бы ближе всех к нему, взял мой дорогой мобильник с криком «Лови» кинул его мне. И как всегда я упала на спину, пытаясь его поймать, а он упал в нескольких сантиметрах от моей макушки. Перевернувшись на живот, я схватила дорогую глазам вещь. На треснутом экране мерцал конверт. Нажав на заветную иконку, я быстро побежала глазами по сообщению, ничего не поняла, перечитала еще раз, поняла и прочитала еще разок, только со скоростью сухопутной черепахи, вникая в смысл каждого слова, напечатанного на английском.

Доброе утро! Это Шу, ну тот, с которым ты вчера на лошадях каталась. Мне понравилось, с тобой весело, да и ты вся такая оптимистичная :) Может сходим куда-нибудь?

Видимо мои глаза были настолько большими, что любопытство дядечки проснулось. Никифоров выхватил у меня телефон и с кислой миной продекламировал: Не, ну это совсем скучно! Я, как минимум, ожидал что он тебе в любви признается, а тут простая свиданка! — и он вернул телефон мне, всей раскрасневшийся от смущения, сейчас напоминавшей спелый такой помидорчик.

***

Примерно через два-три часа после завтрака мы уже находились в Ледовом Дворце, где Виктор тренировал Юри. Плисецкий сразу же разорался на тему того, что дядя обещал ему поставить хореографию для взрослого Гран-при, но тот забыл об этом. Естественно, смотря на эту картину было очень жаль его. Тогда Никифоров с тремя маленькими девочками-тройняшками, которые вызвали у меня только страх или же они были такими надоедливыми, что хотелось прибыть их, придумали что-то вроде соревнования. Юри достался Эрос, а вот бедному Юрию «Любовь Агапе»Пока они тренировались, отрабатывали новые движения, я сидела за пределами катка и старалась не смотреть на лед. Дядя мой решил, что если я Никифорова, то должна уметь кататься на коньках. По идее, я могу и дома носом землю пропахать, тем более что я вообще со льдом и всем скользким не дружу. Когда время русского Юрио закончилось, дядюшка посадил его со мной, мол, ему надо Кацуки заниматься.— Вот жеш — буркнул фигурист, скаля зубы — Виктор реально моей смерти хочет. Как же заебало все это дерьмо...На это заявления я хотела сказать что-нибудь ободряющее, мотивирующее, но Плисецкий меня опередил:— Только не говори, что если я улыбнусь миру, то и он улыбнется мне. Потому что это не работаетНет. Я такого не буду говорить. Но, рано или поздно, ты поймешь, что мир не так уж и плох. С людьми, без. Он прекрасен. Бывают печальные моменты, бывают ужасные люди, без этого никуда.Но, в один день, ты посмотришь на него другими глазами. Ты так же встанешь утром, умоешься, почистишь зубы. И вроде ничего не изменилось, но этот мир уже не будет такой унылый и мерзкий, как ты о нем говорила. Все меняется, время все меняет.И как бы сильная не была твоя вера в то, что мир такой и есть на самом деле — ты изменишься.Знаю, это дикость слышать об этом от меня, но это правда. Я стараюсь не врать в таких деликатных темах. Я сама еще не поменялась, но верю, что рано или поздно это случится. Это не может не произойти.— Хорошо, — тихо сказала, собирая свои вещи, ибо делать мне здесь уже нечего — только знай, что для многих ты останешься лучшим даже без программы, без медалей...Я закинула рюкзак на плече, скинула тяжелую рыжую косу за спину и тихим шепотом добавила:— В том числе и для меня...На пятках развернувшись, я начала медленно курсировать к выходу, а оттуда — к конюшне. Достав телефон и не сбавляя шага я напечатала Никифорову, мол, там же где и вчера была.