Чёрная Вдова

1. Серп Смерти

Чёрная плотная ткань перед глазами.
Чёрная плотная ткань позади.
— инсталляция всей моей коротенькой никчёмной жизни.

Пока что никчёмной. И, я надеюсь, продолжительной. Но время ещё не пришло, и всё это — вся моя подноготная, весь мой путь и моя личность, — лишь пустое чёрное полотно. Я с трудом понимаю, что происходит прямо здесь и сейчас, и не имею вообще ни малейшего представления, что ждёт меня впереди. И, тем не менее, я не хочу назад.

Я не буду оборачиваться. Чёрта с два. Надо посчитать от ста до единицы, представляя труп, препарированный до такой степени, что невозможно распознать пол.

Закрываю глаза. Представляю труп побезобразнее. Получается даже лучше, чем хотелось. Склизкий гадкий мертвец — утопленник, но изуродованный, разбухший, посиневший до черноты, отвратительный, как гомункул. Стояк в штанах даже не думает сдавать позиции, будь он не ладен. Бесполезно. Она не могла, не знаю... прикрыть её чем-то? Хоть фиговым листком! Старая перечница. Она же знает. Чёрт, не впервые же. Как назло. Ей как будто нравится меня изводить. Вот что у неё на уме?! Сраный бордель, в её башке натуральный сраный бордель!

Открываю глаза. Пусто смотрю на чёрную ткань, что завешивает небольшое окошко в подвале. Она кажется бурой. Практически ржавой в свете свечей. Словно пропитанной кровью, засохшей, окровавленной тряпкой, которой драили плаху после казни. Тёплое, приглушённое освещение трепещет от танца огней по фитилям увесистых восковых столбцов, выстроенных на каменном полу по углам. Можно было бы использовать керосиновые лампы. Так было бы куда удобнее. Но нет же, чёрт, в подвале мадам любит свечи! Ей нравится гнетущая атмосфера и масленичный еле уловимый запах. Меня порой нервируют её щепетильные дурацкие пристрастия. Но лучше, чтоб всё было по её, чтобы мадам всё нравилось. Так безопаснее. Вывести её из себя нелёгкая задача, конечно, но если подобное случится, я рискую попасть под горячую руку. Я к этому не стремлюсь, и всегда предпочитал жить с ней в мире и согласии. Любой бы предпочёл на моём месте. Впрочем, любой в своём уме предпочёл бы оказаться как можно дальше от неё. Я, наверное, такой же, как те блаженные выродки в университете. Помню, не так давно мадам брала меня с собой на пару показательных опытов. Мы были как тени под покровом вечера, в плащах, с покрытыми капюшонами, головами. Я всё ждал, когда же она откроет лицо, проявит своё присутствие. Но когда мадам сняла капюшон в аудитории, этого не произошло, — никто так и не наградил её вниманием. Хотя женщина в храме науки явление такое же редкое, как полное солнечное затмение. То был один из её секретов, такой же, как у артистов театра. И заключался он в том, что её видят лишь тогда, когда она хочет быть увиденной.