Чёрная Вдова

10. Игры с кольцом на ходулях

Гроб аккуратно опускают на ремнях, в сырую яму, а я стою у края могилы, и меня мутит. От собственной глупости мутит. Это отвратительно настолько, что я готов себя возненавидеть. Не вялотекущие похороны, ни лакированный до тошнотворного лоска гроб, ни фальшивые рыдания плакальщиц, ни это ужасающе изнурительное жаркое марево, будто липнущее на траурный фрак, который липнет к сорочке, которая липнет к коже: ни что из этого не столь неистово омерзительно — только мой непроходимый кретинизм. Почему бы мне было не задуматься об этом раньше? Задуматься в миг, когда мы вторглись в храм с вероломными помыслами. О том, что мир не принадлежит нам одним, что у него есть глаза. Я был слишком извращённо взволнован и ослеплён, затаившейся злобой, презрением, жаждой. Жаждой мести. Жаждой... справедливости. Воздаяния.
Я уже чувствую, как теряю ощущения гнилой древесины под ногами — жестокой тверди плахи, омытой промозглыми дождями, измученной палящим солнцем, годами, реками крови приговоренных, и пота палачей, сменяющих один другого из поколения в поколение, предавая топор, как регалию, геральдику смерти. Проклятье.

Я как сейчас помню ночь, заявившую мне со всей решительностью, что я в очень глубокой заднице.
На мою удачу, я уже не был столь безропотным, чтобы дать себя поиметь. Уже нет. Уже было это зверское вибивание из меня всего дерьма портовыми обсосками, была мучительная смерть отца, сладкое латентное полу-предательство Клэр, отравление насмерть матери, дорога к приюту. Словом, жизнь уже нагнула меня так жёстко и сильно, что я стукнулся лбом о земь, и не мог найти в себе сил разогнуться. Я, чёрт возьми, переплюнул своего папашу: он мотовствовал и развратничал годами, но даже он подох к сорока и в достатке, а же всё потерял уже к девяти. Я будто совершенно всерьёз расплатился за его грехи.
И попав в приют, я сразу почуял неладное. Эти мальчишки, с первого взгляда до неправильного правильные, не пытались меня взгреть, не пытались даже как-то задрать, с состраданием относились к моему недугу... Но в их умиротворенных глазах было что-то сломанно. Стеклянные кукольные глаза. Безжизненные.
Был один паренёк с обожженным лицом — Сато, — когда я прибыл, он как раз выписался из больничного крыла.

— Во дела, да ты прям чёртова находка, приятель, — высказал он приглушённо смеясь, впервые попытавшись со мной заговорить в спальне перед отбоем. — Смазливый и немой.