False happiness [Zarrie]

Глава 31. Часть 2

Кажется, прошло всего пару часов, а такое ощущение, что я просидела возле дивана остаток жизни. Макияж размазан по красному лицу, пальцы все еще подрагивают, путаясь в прядях волос. Я не могу больше сидеть и думать о Зейне. Не могу думать о том, как мы сделали друг другу больно, лелеяли пустую надежду. Боль настолько сильна, что тяжело дышать, невозможно издать рвущийся наружу стон — в груди невыносимо щимит. Я хочу биться в истерике, как это делают остальные девушки, но не могу… Голова разбухает от собственных всхлипов, и я стараюсь больше не плакать, потому что если это продлится еще хоть минуту, голова лопнет от давления. Хочу пить, но не могу подняться, потому что ноги ослабили и превратились в вату. Злюсь, царапаю ногтями кожу, будто бы проверяя действительность теории о том, что физическая боль глушит моральную. Раздражена самой собой, своей слабостью и тем, что делаю с окружающими. В эти секунды я даже не чувствую, что существую. Я просто потерянная оболочка, набитая осколками стекла. Я — ничто. Я как кость, которая ломалась и срасталась в одном месте несколько раз. Я осталась одна. Я та, кто разрушил жизни других людей и свою. Я — разрушение. И верно говорится: «Разбивая чью-то душу вдребезги, не забудь, что осколки обязательно поранят и тебя». Мне безопаснее всего оставаться одной.
Странно, но я все жду, когда проснусь, потому что всё произошедшее похоже на длинный реалистичный сон. Сон, от которого невозможно проснуться, чтобы ты не делал. Здесь все надежды и попытки обращаются в пепел, здесь гнаться за счастьем, все равно, что гнаться за облаками, здесь мир всегда только в одних цветах. Вот оно, ошибочное счастье, со своими ошибочными людьми, ошибочными чувствами, ошибочными надеждами, ошибочными выводами и поступками, ошибочными слезами, разрушениями, шрамами, оставленными по ошибке… Все это — одна большая ошибка, которую я совершала с самого начала. 
«Каждый человек носит за пазухой пистолет с полной обоймой пуль, и в один прекрасный момент он достает его, стреляя до тех пор, пока не расстреляет весь магазин. Этот момент, когда последняя пуля покинет обойму, будет означать лишь два варианта: либо человек решил остаться один навсегда, либо нашел того, для кого не прячет запасной пули в кармане. Зейн принял решение остаться одному. Все трое пришли к этому исходу.
— Перри…»
* * *
В своей руке я чувствую чужую, перед глазами разворачивается освещенный солнцем Лондон, теплый воздух обволакивает тело, и Альбион уже не кажется унылым и депрессивным, каким бывает обычно. Все потому, что сейчас лето. Пахнет скошенной травой, яркие лучи пронизывают каждый листик на каждом дереве или цветке, окна в домах распахнуты, и еле ощутимый ветерок колышет тюль занавесок. Мне не нужно поворачивать голову, пытаться выяснить, чья ладонь стискивает мою, я знаю ответ по одному лишь прикосновению. Разряд шока бьёт грудную клетку, но несмотря на удар, не вырываюсь и не отстраняюсь, наоборот, зарождается самое обыкновенное легкое как перышко счастье, щекочущее грудь. Повисшая на губах улыбка ничуть не кажется странной, скорее, самой подходящей и нужной. Мы с Зейном идем по улице, усеянной множеством различных рекламных плакатов самых разных размеров, и когда останавливаемся у дороги в ожидании застывает на огромном плакате Рианны на рекламном щите. Грандиозная и дерзкая одновременно барбадосская красавица уверенно смотрит в сторону, и в этом фото можно рассмотреть все плавные изгибы тела, острые черты лица, блеск в глазах, приподнятый уголок рта. 
— Она прекрасна, — высказываю единственную повисшую в голове мысль Зейну. 
Тот поворачивает голову к постеру и некоторое время смотрит на неё, после чего выпаливает: — Но ты тоже прекрасна, — глядя на меня, серьёзно произносит парень. — Каждый человек по-своему прекрасен. И внутренне, и внешне. Каждый уникален, не похож на других. Какой был бы смысл, если бы все были похожи друг на друга? — Зейн делает короткую паузу, после которой его голос становится чуть тише. — И мне безумно нравится это платье на тебе, - от смущения щеки начинают загораться, как предрассветное небо. Хочется опустить взгляд на ноги, или отвести в сторону, но я пересиливаю себя, заглядывая в успокаивающие карие глаза, прикусив губу, чтобы не быть похожей на обезумевшую с до ужаса широкой улыбкой. Как у него получается всегда заставлять меня улыбаться? Как он делает это, не прилагая никаких усилий? Так непринужденно и легко… Это и есть одна из тех черт, которые мне нравятся в нем, своего рода талант. На мне надето обычное бледно-розовое платье без бусин и узора, уж не знаю, чем оно ему приглянулось. Больше оно не будет неделями висеть в шкафу, как это было раньше. — Спасибо, — благодарю в ответ. Загорается разрешающий зеленый свет для пешеходов, останавливая поток тарахтящих машин.