— Захочешь — сможешь потом посчитать... если будешь в состоянии, конечно, — сделав эту маленькую оговорку, он смеётся так по-детски наивно, что ты начинаешь вырываться вдвое старательнее, однако выходит лишь скользить босыми ступнями по гладкому полу.
Догадка приходит почти сразу, но тело всё равно прошибает электрическим током, когда Канато с завидным усердием вонзает самый кончик ножа в твою кожу и, прокручивая его вокруг своей оси, но не погружая вглубь, ведёт вниз, выцарапывая первую чёрточку — обозначение первой жертвы. За ней следует ещё одна и ещё, а ты захлёбываешься воздухом, то и дело закашливаясь и осознавая, что он вряд ли остановится, если решит довести дело до конца, ведь здесь действительно сгинуло бессчётное множество людей.
— Канато, пожалуйста, перестань, — нет ничего неприятнее, чем понимать всю абсурдность и бесполезность своих слов, однако ты всё же заговариваешь, потому что просто не можешь промолчать. Потому что Канато — самый настоящий ребёнок, и он может отвлечься на разговор с тобой, оттянув мучительные мгновения, позволив закинуть мысли о них в дальний ящик.
Это вампир никогда не умел внимать просьбам, но ты всё же просишь. Голос дрожит, в нём слышатся так долго копившиеся злость, страх, раздражение, сдерживаемая боль, и ты осознаёшь, что парень разгадывает весь коктейль переживаемых тобой эмоций с первого слова. Но ты почти уверена, что сейчас готова даже умолять, лишь бы ненадолго прервать систематичное выскабливание отметин на твоей спине.
— О, ты о чём-то хочешь попросить? — Канато мигом распрямляется, придвигаясь к твоему уху, а лезвие скользит в опасной близости от разорванного плеча, и ты смолкаешь в то же мгновение.
[Боже, просто оставь меня в покое.]
Слова в голове звучат отдалённо и глухо, ты знаешь, что говорить вампиру такое бесполезно.
По одной руке вверх проходятся его пальцы, а другую скребёт кончик ножа, и ты, ей богу, невероятным усилием воли удерживаешь крик, когда он оцарапывает вывернутые наружу ткани у плеча. Нож с неприятным звоном, резанувшим по ушам, приземляется на пол, а Канато принимается слизывать стекающую кровь. Губы касаются обнажённых мышц, и их пронзает иглами зудящей боли. Тёплая плоть точно горит, и этот жар, объявший всё плечо, постепенно спускается вниз по руке, прожигая нервы и заставляя ладонь неметь. Ты думала, что больнее стать уже не может, но Сакамаки вцепляется в кожу про краям рваной раны и тянет в разные стороны, раздирая её с чавкающими звуками и снова вгрызаясь в мышцу клыками.
И тогда ты кричишь. Громко, оглушительно, безумно и затравленно, не задумываясь, что будет дальше. Горло болит, а воздух в лёгких на исходе, в голове всё залито угрожающе-красным. Ты жмуришься и продолжаешь кричать, даже когда голос с хрипом надламывается, потому что хочешь хоть как-то отвлечься, но вопль резко обрывается, когда Канато заново берётся за нож, и тот входит в коленную чашечку, раздрабливая её, и прокручивается несколько раз, превращая осколки кости и плоть в кровавую кашу. Ты отчаянно цепляешься за нижнюю губу, прокусывая и оттягивая её. По лицу невольно стекают слёзы уже несколько минут, и ты лишь хочешь знать, почему обморок от болевого шока ещё захватил тебя прохладными руками. Горбишься, загибаешься и задыхаешься в приступах кашля, когда нож переходит выше и принимается методично пилить бедро, и жаждешь всем своим нутром прекратить эти вспышки боли. Ты бы, возможно, попросила снова, но во рту всё пересыхает, а от скопившейся там крови хочется блевать.
Канато больше не говорит ни слова. Ему в самом деле интересно, отчего ты до сих пор сдерживаешься и не даёшь волю крикам. Он считает, что с твоей стороны это крайне высокомерно и показывает, сколь презрительно ты к нему относишься, даже будучи втоптанной в грязь и совершенно разбитой. Парень не осознаёт, зачем ты так отчаянно борешься за остатки своей гордости, но в глубине искорёженного рассудка отдаёт себе отчёт, что этот маленький поединок ты выиграла, пусть и проиграла во всём остальном. И он, чёрт возьми, а б с о л ю т н о не знает, как такое может быть. И избалованного ребёнка до дрожи в голосе и кончиках пальцев раздражает всё, чего он не знает и не может понять. Это всё не имеет права на существование. Оно должно быть уничтожено. Растерзано, разорвано в клочья, размозжено о холодный камень.
Ты не улавливаешь происходящее, и с твоих кровоточащих губ срывается ошарашенный вздох, когда лезвие, лениво размешивавшее и ковырявшее внутренности, кромсавшее обрубок твоей ноги, снова поднимается выше и в этот раз погружается прямо в глубь живота. И тогда твоё утомлённое тело сдаётся, а веки опускаются. Ты как-то горько смеёшься, отплёвывая кровь, и думаешь, что не так ты хотела умереть. Ты думаешь...
О чём же?~
