В.Сорокин "Метель"

1 страница

Покойник спать ложится

На белую постель,

В окне легко кружится

Спокойная метель...

Александр Блок

- Да поймите же вы, мне надо непременно ехать! - в сердцах взмахнул руками Платон Ильич. - Меня ждут больные! Боль-ны-е! Эпидемия! Это вам о чем-то говорит?! Смотритель прижал кулаки к своей барсучьей душегрейке, наклоняясь вперед: - Да как же-с нам не понять-то? Как не понять-с? Вам ехать надобно-с, я понимаю очень хорошо-с. А у меня лошадей нет и до завтра никак не будет!

- Да как же у вас нет лошадей?! - со злобой в голосе воскликнул Платон Ильич. - На что же тогда ваша станция?

- А вот на то, что лошади все повышли, и нет ни одной, ни одной! - громко затвердил смотритель, словно разговаривая с глухим. - Разве вечером чудом почтовые свалятся. Так кто ж знает - когда?

Платон Ильич снял пенсне и уставился на смотрителя так, словно увидал его впервые:

- Да вы понимаете, батенька, что там люди умирают?

Смотритель, разжав кулаки, протянул руки к доктору, словно прося подаяния:

- Да как же не понять-с? Отчего ж нам не понять-с? Люди православныя помирают, беда, как же не понять! Но вы в окошко-то гляньте, что творится!

Платон Ильич надел пенсне и машинально перевел взгляд своих оплывших глаз на заиндевелое окно, разглядеть за которым что-либо не представлялось возможным. За окошком по-прежнему стоял пасмурный зимний день.

Доктор глянул на громкие ходики в виде избушки бабы-яги: они показывали четверть третьего.

- Третий час уж! - Он негодующе качнул своей крепкой, коротко подстриженной головой с легкой сединой на висках. - Третий час! А там и смеркаться начнет, понимаешь ты?

- Да как не понять-с, как же не понять... - начал было смотритель, но доктор решительно оборвал его:

- Вот что, батенька! Доставай мне лошадей хоть из-под земли! Если я туда сегодня не попаду, я тебя под суд подведу. За саботаж.

Известное государственное слово подействовало на смотрителя усыпляюще. Он как бы сразу заснул, перестав бормотать и оправдываться. Его слегка согнутая в пояснице фигура в короткой душегрейке, плюшевых штанах и высоких белых, подшитых желтой кожей валенках застыла неподвижно в сумраке просторной, сильно натопленной горницы. Зато его жена, тихо до этого сидевшая с вязаньем в дальнем углу за ситцевой занавеской, заворочалась, выглянула, показывая свое широкое, ничего не выражающее лицо, уже успевшее осточертеть доктору за эти два часа ожидания, пития чая с малиновым и сливовым вареньем и листания прошлогодней «Нивы»:

- Михалыч, нешто Перхушу просить?

Смотритель сразу пришел в себя.

- Можно и Перхушу упросить, - почесал он правой рукой левую, полуоборачиваясь к жене. - Но они ж хотят казенных лошадей.

- Мне все равно каких! - воскликнул доктор. - Лошадей! Лошадей! Ло-ша-дей!

Смотритель зашаркал к конторке:

- Ежели он не у дяди в Хопрове, можно и упросить...

Подойдя к конторке, он снял трубку телефона, крутанул пару раз ручку, распрямился, упершись левой рукой в поясницу и вытягивая вверх плешивую голову, словно желая вырасти:

- Миколай Лукич, Михалыч тревожит. Скажика, что наш хлебовоз к вам сёдни не проезжал? Нет? Ну и ладно. А как же! Куда ж нынче ехать, тут нет возможности никакой, а как же. Ну, благодарствуй.

Он осторожно положил трубку на рычажки и с признаками оживления на неряшливо выбритом, безбородом лице мужчины без возраста зашаркал к доктору:

- Стало быть, сёдни наш Перхуша за хлебом в Хопров не поехал. Здесь он, на печи лежит. А то он как за хлебом поедет, так сразу мимоездом - к дяде. А там - чай да лясы-балясы. К вечеру токмо нам хлеб и привозит.

- У него лошади?

- Самокат у него.

- Самокат? - сощурился доктор, доставая портсигар.

- Коль упросите его, он вас на самокате в Долгое и доставит.

- А мои? - наморщил лоб Платон Ильич, вспомнив свои сани, ямщика и пару казенных лошадей.

- А ваши тутова покамест постоят. На них потом и вернетесь.

Доктор закурил, выпустил дым:

- И где этот твой хлебовоз?

- Тут неподалеку. - Смотритель махнул рукой себе за спину. - Вас Васятка проводит. Васятка!

На зов его никто не откликнулся.

- Он, чай, в новой хате, - отозвалась из-за занавески жена смотрителя.

И тут же встала, зашелестела по полу юбкой, вышла. Доктор подошел к вешалке, снял с нее свой долгополый, тяжелый пихор на цигейке, влез в него, надел широкий лисий малахай с охвостьем, накинул длинный белый шарф, натянул перчатки, подхватил оба саквояжа и решительно шагнул через порог распахнутой перед ним смотрителем двери в темные сени.