В.Сорокин "Метель"

6 страница

- На подводы не нанимаешься? - спросил доктор.

- На что мне... Казенных денег хватаить. Работал я в Солоухах у одних, а потом понял - чужой кусок глотку дерет. Хлеб вожу и вожу. И слава Богу...

- А почему тебя Перхушей кличут?

- А... - усмехнулся возница. - Это я на кордоне работал молодым еще, рубили мы там просеку. В бараке жили. А меня чевой-то хворость грудная пристигла, стал перхать по ночам. Все спят, а я перхаю, спать им не даю. Озлились они на меня и давай запрягать: ты-де ночами перхаешь, нас тревожишь, а ну давай дрова коли, печку топи, воду таскай! Проварили меня по полной за мое перханье. Так и говорили: «Перхушка, делай это, Перхушка, делай то!» Я ж самым младшим в артели был. Так и пристало: Перхушка да Перхушка.

- Тебя Козьмою зовут?

- Козьмой.

- А что, Козьма, теперь не перхаешь по ночам?

- Нет! Господь уберег. Спина вот ломить, как к непогоде. А так здоров.

- И возишь хлеб?

- Вожу.

- Не беспокойно одному-то возить?

- Нет. Одному хорошо, барин. Старики-возчики говорили: один едешь - на плечах по ангелу, вдвоем - один ангел, втроем - сатана в телеге.

- Мудро! - засмеялся доктор.

- А и то верно, барин. Как обозом обратные едут - в однорядь завернут куды-нибудь да и пропьют чего-нибудь.

- А ты сам-то не пьешь?

- Пью. Но меру знаю.

- Удивительно даже! - засмеялся доктор, ворочаясь под полостью и доставая портсигар.

- А чаво ж тут удивительно?

- Бобыли обычно пьют.

- Ежели поднесут косачка - выпью. А сам и не держу ее дома, на что мне. Неколи пить-то, барин, - пятьдесят лошадей как-никак.

- Вижу, - попробовал закурить доктор, но спичку задуло.

Задуло и вторую. Стало заметно, что ветер усилился и снег пошел хлопьями. Они падали на спины лошадей, забивались по углам капора, щекотали лицо доктору, шуршали на пенсне.

Он закурил, вглядываясь вперед:

- А сколько верст до Долгого?

- Верст сямнадцать.

Доктор вспомнил, что станционный смотритель называл другую цифру - пятнадцать.

- По такой погоде часа за два доедем? - спросил Платон Ильич.

- Да кто ж его знает? - усмехнулся Перхуша, надвигая шапку от снега совсем на глаза.

- Дорога-то ровная.

- Тут дорога справная, - кивнул Перхуша.

Дорога шла по полю с кустами, ее было видно и без редких вешек, торчащих из снега. Поле сменилось редколесьем, вешки кончились, но зато справа в дорогу влился санный след, что сразу обозначило дальнейший путь и приободрило доктора: кто-то проехал по их пути совсем недавно.

Самокат ехал по санному следу, Перхуша легко правил, доктор курил.

Вскоре лес подрос и сгустился, дорога пошла низом, самокат въехал в березник, и Перхуша потянул на себя вожжи:

- Пр-р-р-р!

Лошади встали.

Перхуша слез, завозился сзади под капором.

- Что такое? - спросил доктор.

- Лошадок накрою, - объяснил возница, выпрастывая свернутую рогожу.

- Правильно, - согласился доктор, щурясь на пургу. - Снег пошел.

- Снег пошел.

Перхуша накрыл капор брезентовой рогожей, пристегнул по углам. Сел, чмокнул губами:

- Н-но!

Лошади тронули.

«В лесу ехать спокойней - тут одна дорога, видная, никуда не денешься...» - думал доктор, смахивая снег с воротника.

- Давно ты решил малыми лошадками заняться? - спросил он Перхушу.

- Года четыре тому.

- А чего?

- Брательник у меня в Хопрове помер, Гриша, у него двадцать четыре конька осталось. А жена, знамо дело, ими заниматься не пожалала. Говорит: продавать буду. Тут меня ангел Божий сподобил спросить: а почем? По три целковых за штуку. А у меня тогда шестьдесят рублев было. Я говорю: давай куплю у тебя за шестьдесят. И сторговались. Взял их в лукошко да и понес к себе в Долбешино. А тут как раз и подвезло: хлебовоз наш, Порфирий, в город подался с сыном. Я у него и самокат прикупил недорого и еще лошадок поменял на радио. И стал заместо него хлеб возить. Тридцать целковых. На то и живем.

- А чего ты обыкновенную лошадь не купил?

- Обнакнаве-н-ну-ую! - вытянул вперед губы трубочкой Перхуша, отчего профиль его стал совсем как у галчонка. - На нее сена не накосишьси, на обнакнавенную-то. Я ж, барин, один, как выпь на болоте, куда мне сено ворочать! На корову-то косишь, косишь, не накосисси. Я и корову-то нынче не держу, бросил. А на малых - любо-дорого: полосу клевера посею, скошу, высушу - им на всю зиму. Овса им намелю, водицу налью - вот и вся недолга.