Невольница

Глава £ 19

Сквозь огромные окна под серо-голубой цвет стен в просторное помещение падал сквозь облака белый свет, развивая на легком ветерке белые узорчатые шторки, пуская через них холодный воздух, что за несколько дней стал более зимним, хотя белые пушистые хлопья не спешили падать с небес. Луч блеклого солнца, что едва просачивалось из пучины серых облаков, скользил по белому покрытому грибком обшарканному потолку, вдоль которого тянулись квадратные потресканные плафоны ламп, озаряя неприятным желтым светом серое помещение с блеклым стертым охристом линолеумом, покрытым дырками, что обнажали бетонную поверхность пола. Тени от жестяных обеденных столов и грубых металлических стульев падали вместе с бликами от света на пол, отражаясь, словно сквозь некую пелену. За небольшой самодельной деревянной стойкой стояла полная женщина, половником черпая субстанцию, по запаху слишком отдаленно напоминающую еду. Но выбирать не приходится. Елизавета, стоявшая в очереди за четырьмя неряшливыми мужчинами, заметно изменилась за неделю: одежда, прежде идеально обтягивающая стройную хрупкую фигуру, стала оборванными бесцветными тряпками, небрежно свисающими с девушки; волосы, прежде золотистыми русыми локонами струящиеся по спине девушки, превратились в грязные блеклые нити, что патлами тянулись вниз.

Когда очередь дошла и до нее, Лиза протянула жестяную серую миску, из которых обычно кормят домашних животных. С отменным плюхом, туда опустился столовый половник, вываливая полужидкий поек, которым здесь подкармливали бездомных. Осмотрев свое питание, девушка босыми ногами, глухо шлепавшими по линолеуму, направилась к одному из немногочисленных столов, за котором сидела пожилая с виду женщина. На самом деле ей не было и сорока, но жизнь бездомной сделала из нее куклу, которую мастер не пожелала заканчивать, отложив на дальнюю полку и напрочь забыв о ее существовании. С лязганьем опустившись за стол, Лиза принялась ржавой ложкой ковырять то, что здесь называют «едой». Хотя она и сама называла это только так, ведь жизнь, проведенная в мучениях, научила питаться всем, что съедобно и несъедобно. Подняв взгляд, русоволосая жалобно обратилась к каштановой женщине:

─ Юлия Викторовна, я стала себя еще хуже чувствовать, ─ зачерпнув еду в ложку, сказала она. ─ Мне кажется, что дело в здешней еде.

Женщина заметно посерьезнела, со скрипом отодвигая от себя, пустую миску, на дне которой еще виднелись остатки пищи.